Как правило, современного читателя, обращающегося к историческим сочинениям древности, интересует в них, прежде всего, изложение фактов и степень их достоверности, поскольку в научном универсуме Нового времени история — академическая дисциплина, методически исследующая прошлое. Античность историю знанием не считала: ей не обучали в школах, не существовало историков ex professo в том же смысле, в каком были профессиональные грамматики, риторы, астрологи, математики, философы. История была magistra uitae, но жизнь — весьма неподходящий предмет для строгого знания. Зато в исторических сочинениях гораздо сильнее, чем в математических и астрономических трактатах, проявляется живое отношение самого историка к тому, о чем он пишет, а исторические личности под пером того или иного мастера исторического портрета приобретают совершенно особые черты. Изображение Цезаря у Плутарха и Гая Светония Транквилла может послужить хорошей иллюстрацией этого.
Плутарх — писатель благочестивый и, так сказать, морально правильный. Поэтому его очень живое и подробное изображение жизни Цезаря старается миновать подводные камни, которые хоть как-то могут задеть благочестивое и нравственное чувство. Напротив, если есть возможность пуститься в рассуждения о богах и их культе, Плутарх с удовольствием ею пользуется. Ему нужно обязательно сообщить читателю, кем считали римскую Dea Bona греки и фригийцы, хотя рассказ о любовных похождениях Публия Клодия в доме Цезаря в этом, кажется, не особенно нуждался. Рассказ о зловещих знамениях, которые предвещали смерть Цезаря, гораздо более фантастичен, чем у Светония: у Плутарха в это время по ночам видели странный свет (sela), слышался гром (ktupos), являлись многим «огненные люди» (anthropoi diapyroi), а у одного раба из руки било пламя, оставляя при этом руку неповрежденной.
Сам Цезарь для Плутарха, прежде всего, честолюбец (philotimos) и тиран, который с невероятной силой подчинил честолюбию свое слабое здоровье (arrostia) («он был тощим, тело его было белое и нежное, склонен к головным болям, страдал эпилепсией»). По Плутарху, эпилепсией Цезарь страдал уже в довольно молодом возрасте. Выносливость, умеренность, решимость, стремительность, смелость, стремление к славе, милосердие (praotes) — этими общими понятиями греческой моральной философии Плутарх пользуется, чтобы справиться с феноменом Цезаря. Не забывает он и Платона: знаменитый сон Цезаря (кровосмесительный союз с родной матерью), который у Светония приснился Цезарю еще в Испании, Плутарх помещает в канун перехода через Рубикон. Для тех, кто помнил описание психологии тирана в «Государстве» (начало 9 книги) и сны о непозволительных любовных связях (metri meignysthai), которые рождает вожделеющая часть души, связь между образом Цезаря и платоновским образом тирана становилась очевидной. Заметим, что у Светония толкование этого сна «специалистами по гаданию» (coniectores) почти полностью устраняет элемент святотатства: «мать, которую он видел простертой под ним, — это земля, которую считают родительницей всего».
Жизнь Цезаря у Светония поможет заметить то, что Плутарх по соображениям благочестивым и моральным предпочел не включать в свое сравнительное жизнеописание. У Плутарха ничего нет про божественное происхождение рода Юлиев, тогда как Светоний делает на этом явный акцент. Он приводит отрывок из речи Цезаря на погребении своей тетки, где говорится:
«От Анка Маркия происходят цари Маркии, имя которых носила ее мать, а от Венеры происходят Юлии, к роду которых принадлежит наша семья. Таким образом в роду нашем присутствует и священное достоинство (sanctitas) царей, которые отличаются своим могуществом среди людей, и благоговейное почитание богов, власть которых распространяется и на царей».
Плутарх со своим греческим благочестием предпочел обойти эту скользкую тему, тогда как Светоний не просто об этом упоминает, а приводит слова самого Цезаря, стремление которого к власти, тем самым, оказывается не простым честолюбием, а своего рода зовом крови, царской и божественной одновременно.
Точно так же сравнение со Светонием показывает, что Плутарх полностью изгнал из своего описания Цезаря момент эротический, который для Светония – важнейшая характеристика Цезаря. История с царем Никомедом, служившая в течение всей жизни Цезаря темой неиссякаемых шуток, инвектив, стихов, остроумных замечаний — например, Цицерона — у Плутарха вообще не упомянута. Зачем вспоминать про все это: «вифинская царица», «вифинская блудница», «Caesar Gallias subegit, Nicomedes Caesarem» и пр. А для Светония это важная тема, имевшая множество политических последствий, поскольку произошедшее в Вифинии на заре туманной юности Цезаря стало «тяжелым и несмываемым позором на всю жизнь» (graue et perenne opprobrium), единственным, но серьезным пятном, замаравшим «славу его пристойности» (famam pudicitiae). Ничего Плутарх не сказал и про многочисленные прегрешения Цезаря против института брака, когда он plurimasque et illustres feminas corrupsisse. Портрет Светония оказывается гораздо менее «философским», зато в нем гораздо больше настоящей римской действительности того времени.
д.б.
