— Дед, как вы с бабушкой прожили пятьдесят лет вместе? Мы с Иркой ссоримся каждый день. Даже не знаю, сколько я ещё продержусь.
— Знаешь, Павлик, — дед Иван сделал театральную паузу, смачно отхлебнув из кружки горячего чая, — меня умные люди научили: «Никогда не спорь с женщиной —все равно проиграешь».
— Ну да, что-то мне не верится... Папа говорил, что ты был домостроевец ещё тот.
— Папа твой много лишнего болтает, — хитро прищурился дед. — «Домостроевец», ага, конечно. Это он плохо помнит твоего прадеда, моего отца. Мы его по полчаса могли ждать за столом всей семьёй. И за еду не брались, пока не сядет. У твоего папы в детстве вольница была по сравнению со мной. А у тебя так вообще...
— Вот видишь, дед, какой у тебя отец был властный, настоящий глава семьи. А ты говоришь «не спорь с женщиной».
— Глупый ты. Думаешь он с бабушкой спорил? Она ему и слова поперек не говорила, во всем соглашалась. Какие там ссоры! Одного взгляда его достаточно было, все дома по струнке ходили.
— Так он бил вас, наверное...
— Тьфу, типун тебе на язык. Пальцем не тронул.
— Ты дед, сказочник. Почему же тогда все боялись?
— С тобой разговаривать вообще невозможно, — начал сердиться Иван Андреевич. — Как тебя, такого бестолкового, твоя Ирина терпит? Говорю тебе, авторитет должен быть. Тогда ни спорить, ни ругаться с женой не надо. И жена, и дети сами будут стараться по-твоему делать.
— Ну твой отец-то понятно... Две войны прошел. Мужик был суровый, я помню немного, и папа рассказывал. Там и правда одного взгляда было достаточно, наверное. Ну а ты, дед, чем взял? Всю жизнь простой тракторист. И из себя не так, чтобы очень уж внушительный. Как ты этот авторитет дома зарабатывал?
Дед Иван приосанился, самодовольно пригладил несуществующую бороду и важно ответил:
— Мужиком надо быть в любой ситуации. Тракторист там или академик, — неважно. Надо всегда быть мужиком, запомни. Привыкай поступать правильно. Бабы они, знаешь, чувствами живут, эмоциями. Что в голову вдруг взбрело ― туда и рулят. А чувствами бабскими знаешь куда зарулить можно? Потом вовек не вырулишь. Вот в этот момент поворотный ты и нужен рядом. Чтобы умом решение принять, а не так... Фить-фить.
— Много у вас с бабушкой было этих поворотных моментов?
— Много. Жизнь прожили... Один очень хорошо помню, — Иван Андреевич умолк, погрузившись в воспоминания. Внук подождал, не утерпел, поторопил:
— Так расскажи.
— Я бы рассказал, да ты болтун. Начнёшь всем трепаться...
— Обижаешь, дед! Все останется между нами.
— Ладно, слушай... Тебе полезно будет... Может быть. Катерина моя по молодости была красавицей. Все парни в деревне шеи сворачивали, когда она шла по улице. Но на язык острая была — страшное дело. Влюбится в нее кто-то, она ему поулыбается вроде, надежду даст. А потом при всех ка-ак поднимет на смех! После этого две недели хоть на люди не показывайся — все смеются, пальцем тычут.
— Ты, я смотрю, дед, тоже попал под раздачу? — не удержался Павел.
— А то, конечно попал, — невозмутимо ответил Иван Андреевич. — Но с меня ― как с гуся вода, чувствительностью к таким вещам никогда не отличался. Да и девок на свете много. Одна отшила — другая найдется. Только Катя недолго над парнями издевалась. И на нее нашелся шутник. Был у нас один Николай. Невысокий, коренастый, но девкам нравился чем-то до ужаса. Глаза блудливые, как у кота мартовского. Влюбилась в него Катька по уши. Бегала, в рот заглядывала: «Коленька, Коленька». К свадьбе уж готовилась. Да только по нему непонятно было — чувствует он что-то или так... Хотя все сельские уже думали, что дело решенное. Шутка ли — такая красавица и сама бегает. Парню счастье привалило.
Иван Андреевич встал, не спеша набрал воду в электрический чайник, включил. Спросил внука:
— Чай с сахаром или с медом будешь?
— С сахаром, дед. Так что дальше? — Павел не мог представить себе, что его старенькая бабушка была когда-то роковой красавицей, и с нетерпением ждал продолжения рассказа.
— Что дальше? Бросил он ее. Закрутил с городской шутки ради. Да только бабушке твоей не до шуток было. Сижу как-то ночью на рыбалке, смотрю — несётся Катя к реке бегом и прыгает в воду. Думаю: «Ах ты ж бестолковая». Плавать не умеет, а у нас течение такое, что и пловцы тонут. Не думая долго, бросился, вытащил ее. Кусалась как кошка, царапалась. Потом говорит: «Домой не пойду». Ну я и отвечаю: «Идём ко мне».
— И что дальше?
— Ну что дальше! Сам говоришь — пятьдесят лет вместе уже. Да только это не конец истории. Поженились мы, конечно, и Алёшка, отец твой, родился. Живём вроде ничего. Она такая притихшая уже, ласковая, не озорничает. Проходит три года… объявляется ее «Коленька». Смотрю ― жена сама не своя. То бьётся, как в лихорадке, то плачет, то смеётся, ни спать, ни есть не может. На меня смотрит так... Ну знаешь, сквозь меня как будто... А мне обидно. Я ведь муж. Три года прожили — все хорошо, даже любит меня вроде. А тут этот объявился, и я вижу, как она может любить по-настоящему. Значит, со мной так, от тоски просто. А у нас и сын уже. Маленький, любит меня. Ручонками обнимает: «Папа, папа», хвостиком за мной везде ходит, — на глазах у Ивана Андреевича заблестели слезинки. — Семью разрушать страх как не хочется. И дальше так жить невозможно. А что ты будешь делать? Сходит баба с ума, смотрю, тянет ее с ним встретиться — ничего с собой поделать не может. Она сохнет, и я рядом с ней сохну. Понимаю, что все равно уйдет, — хоть бей, хоть кричи, хоть проси. Вопрос времени.
— А бабушка что?
— Ну, что... Зубы стиснула, держится вроде за меня. Тоже семью разрушать не хочет. Да и стыдно ей. Только я у нее тогда, как тюремщик был. А тюремщиков знаешь, как арестанты «любят»? То-то и оно... Невмоготу мне стало. Как-то утром собираю ее вещи, и говорю: «Прощай, Катя. Иди к своему Николаю. Вижу, что ты меня не любишь. Сына я сам воспитаю, чужому мужику не доверю». Она плачет-заливается. Головой машет: «нет», ― а по глазам вижу, что не смеет радоваться своей свободе. Говорит мне: «Ванечка, сама не понимаю, что со мной. Как заколдовали. Позволь мне просто поговорить с Николаем. Хочу понять, что это такое творится... И не люблю тебя, и как будто люблю. Но тянет к нему...». Больно мне, как мужику, было это слышать. Но подумал и говорю ей: «Один последний раз я тебе это позволяю. Только в этот раз ты решаешь все окончательно, навсегда. Будет у вас что-то с ним — ко мне не возвращайся. Или он, или я. И жертвы мне не нужны. Не любишь меня — иди на все четыре стороны». Говорю, а сам не верю, что она к Николаю пойдет.
Иван Андреевич замолчал. Потом не спеша поднялся из-за стола, шаркающей походкой подошёл к чайнику. Заварил чаю себе и внуку. Пошарил в шкафчике, достал мед, ложечки.
— Дед, так она пошла?
— Пошла. Пришла через два часа. Глаза прячет, жмется ко мне, ластится. Потом глаза поднимает — а там любовь через край. Меня любит, понимаешь?
— И что дальше?
— Ничего. Жили себе. Как говорится, долго и счастливо.
— А ты уверен, что... Ну, что у них там...
— Сказала, что ничего не было. Хотя я и не спрашивал. Только о лучшей жене, чем Катя, я бы и мечтать не мог. Всю жизнь с меня пылинки сдувала. Ни на кого больше ни разу не посмотрела.
— Ну, не знаю, смог бы я так... Было там или нет ― ещё неизвестно... Да и то одного любит, то другого.
— Дурак ты, Пашка. Говорю, что не было ― значит, не было. Я бы узнал... Меня она любила все это время. Только помочь разобраться надо было. Стал бы я с ней спорить, держать ее, ругать ― что бы было? Как думаешь? А так и семью сохранил, и счастья своего в жизни получил сполна. Мужик — это не по столу стучать да покрикивать. Надо решение правильное находить. И придерживаться его во что бы то ни стало. Катя знала, что второй раз не приму ее. Вот у нее в голове и разложилось все по полочкам само собой. Кого любит да чем дорожит. Или ты, умник, решение получше придумал бы?
На этом разговор закончился. Иван Андреевич с внуком попили чай и разошлись по своим делам. Но разговор с дедом не выходил у Павла из головы. А ещё он поневоле другими глазами стал смотреть на бабушку, которую раньше молодой и представить не мог. До дедовых откровений ему казалось, что она всю жизнь только и делала, что пекла блины любимому внучку и беспокоилась об его здоровье.
Павлу все хотелось услышать бабушкину версию этой истории. Он часто замечал, что дедушка с бабушкой повествуют об одном и том же событии совсем по-разному. Но напрямую задать такие личные вопросы бабушке не осмелился. Поэтому спросил, как деда:
— Бабушка, как вы с дедом прожили столько лет вместе?
Бабушка улыбнулась, и на минуту озорная молодость мелькнула в ее бледно-голубых глазах.
— Любим мы друг дружку, Павлуша. Крепко любим. А любовь, знаешь, все преодолеет!
---
Автор: Валерия Кул