Вы когда-нибудь задумывались над тем, какие ужасные вещи может совершить человек со своим ближним, когда его обуревает сильнейшая жажда мести? Я вот тоже особо не задумывалась.
По крайней мере, ровно до тех пор, пока не довелось увидеть результаты «кровавого возмездия» своими же глазами.
* * *
Эта история произошла со мной давным-давно, я тогда еще числилась студенткой первого курса стоматологического факультета. Мой двоюродный дедушка по отцовской линии все звал и звал меня к себе в деревню, дабы «хоть немного настоящим чистым воздухом подышать, а не выхлопными газами загрязненного города этого», на рыбалку вместе сходить, натуральные овощи без всяких ГМО-шных добавок поесть вместо супов быстрого приготовления.
На столь умилительные попытки поругать меня я с улыбкой отвечала старанием объяснить, что, мол, не могу я по щелчку пальцев бросить все свои дела и сорваться в деревню. Хочу туда поехать, очень хочу, потому что там я родилась и провела все детство, но не могу.
И вот летом у меня наконец-то появилась возможность как следует отдохнуть.
Недалеко от нашей деревни – а добраться туда можно было буквально на дряхлом велосипеде – протекала речка, в которой местные мальчишки с удовольствием купались в особенно теплое время года, когда сама вода приятно нагревалась. И хранила эта речка один секрет, о котором знали лишь немногие рыбаки, отваживающиеся попытать счастья в ловле, и я в том числе благодаря деду: с другого ее вытянутого края, противоположного тому, что смотрит в сторону деревни, существовал небольшой участок у растущего камыша, где всегда водилось огромное количество плотвы и мелкого карася.
Уж не знаю, что именно привлекало их в этом месте – температура воды, более теплая из-за огромного количества нагретых солнцем камней, обилие водорослей и мелких насекомых на дне или то, что просто в целом это место оказывалось фактически окружено густым камышом, с любой стороны выглядящим как укрытие, каким охотно и пользовалась рыба, но так или иначе мой дед, случайно ставший обладателем столь ценной информации, был счастлив как сам не свой.
Радовался, точно маленький ребенок, ей-богу.
Накопали мы с ним с самого раннего утра – еще даже солнце из-за темного лесного горизонта показаться не успело – червей, которые кучами повылезали после пробежавшего ночного дождя, и до краев наполнили ими старую пластиковую банку, оставшуюся от рассыпчатого какао с прошлого лета, какое я привозила тогда, как один из гостинцев.
И уже очень скоро, одевшись потеплее, да прихватив бутерброды и термос с горячим чаем, отправились на рыбалку.
На полпути дед вдруг замер на месте, потоптался немного, а потом и вовсе свернул куда-то влево, уйдя с основной тропы на другое ее ответвление.
В этот момент я немного удивилась: «Неужели после стольких походов к одной и той же реке он вдруг забыл, как к ней правильно идти?».
А он, видя недоумение на моем лице, объяснил нашу внезапную смену маршрута тем, что хотел бы позвать с нами на рыбалку одного из своих хороших друзей из соседней деревни, Василия. По его собственным словам, «чтобы тому не скучно было целыми днями сидеть одному, ведь внуки его почти не навещали, а чужаков он никогда в свой дом не впускал без веской на то причины».
Нахождение в компании незнакомых людей, особенно на отдыхе, всегда вызывало у меня некоторый дискомфорт, но спорить с родственником я не стала, опасаясь случайно его обидеть.
* * *
Василий Витальевич оказался на самом деле довольно приятным что на вид, обратив внимание на который, я могла бы дать ему от силы лет семьдесят, что в общении. Одна только его остроумная харизма многого стоила, учитывая, что в нынешней сельской местности люди мудрого возраста почти не говорили ни о чем по-настоящему интересном, – разве что занимались обсуждением своей работящей стороны жизни и новоиспеченных слухов.
Стоило только нам едва тронуться с места, как уже спустя несколько шагов мужчина вдруг остановился, начал похлопывать себя по карманам пыльных темно-коричневых штанов и жилета зеленой камуфляжной расцветки, накинутого поверх бесформенной черной футболки, старательно отыскивая что-то.
Как оказалось, он взял с собой почти все необходимые рыболовные снасти, да вот только про плоскогубцы для извлечения крючков из рыбы напрочь позабыл.
И мы, кстати, как выяснилось в следующие мгновения, тоже.
Я хотела уже бежать обратно в нашу деревню, как вдруг Василий Витальевич остановил меня.
– Вернись ко мне домой, у меня входная дверь не заперта, – сказал он. – Там, в конце прихожей, посмотри направо – стоит старая тумбочка, над ней на гвозде висит черный зонт от дождя. Открой первую выдвижную полку и увидишь ярко-красные плоскогубцы.
Делать нечего, пришлось согласиться, ведь наш с дедушкой дом находился гораздо дальше, и за это время солнце уже могло подняться достаточно высоко над горизонтом, чтобы утренняя рыбалка теперь оказалась не столь удачной, как если бы оно еще тускло окрашивало своими рассветными лучами темнеющее небо.
Коротко и неуверенно кивнув, я повернулась и рванула вперед.
...Но прежде чем отправить меня к себе, мужчина предупредил, сурово глядя своими светло-серыми, стальными глазами, почти не мигая: «Ко мне вчера сестра приехала, больная она. Сон у нее чуткий, смотри не разбуди».
* * *
Дом Василия Витальевича выглядел крепким и добротным снаружи по всем параметрам, и точно таким же он оказался и внутри.
От обшитых деревянными панелями стен исходил едва уловимый запах свежей древесины, смешиваясь с витающими ароматами жареной рыбы с приправами, квашеной капусты и заваренного горького цикория, еще сохранявшимися в коридорах. У порога на двухъярусной, явно ручной работы, обувной этажерке стояло несколько пар резиновых сапог, галош, сандалий и огромных черных лакированных ботфортов, похожих на армейские ботинки, – а может, они и в самом деле были таковыми.
Едва слышно похрустывая ворсовым ковриком под ногами, я вспомнила предупреждение хозяина жилища и, сняв сапоги, стараясь издавать как можно меньше звуков, когда ступаю по полу, осторожно и неторопливо побрела в конец коридора к небольшой квадратной тумбе, на которой стоял телефонный аппарат цвета темного шоколада с дисковым номеронабирателем.
Верхняя полка скрипнула, стоило лишь мне осторожно подтянуть ее к себе.
И тут, как раз когда мне нужно было выглядеть тише воды и ниже травы, из одного угла в другой по светло-бежевому полупустому дну пробежал огромный паук-сенокосец.
– Ух! Блин! – С громким хриплым шепотом я отдернула руку, словно ошпаренная, и неуклюже задела ею один из витиеватых резных узоров, сильно выступавший за пределы основного строения.
...И всего несколько секунд спустя из глубины первой комнаты, начинавшейся сразу же после прихожей, донеслись странные звуки, похожие на низкие, рваные попытки мычания.
В один миг все мои внутренности сковал леденящий ужас. Меня словно окатили ведром ледяной воды, сердце учащенно забилось, слух обострился, и я опасливо прислушалась.
Звук повторился, на сей раз гораздо более протяжный и приглушенный, как будто он доносился с другого конца длинной трубы или и вовсе со дна озера.
Первая мысль, которая промелькнула у меня в голове в тот момент – бежать. Бежать как можно быстрее, дабы проснувшаяся женщина не пришла сюда и не приняла меня за какого-нибудь мелкого деревенского воришку. Не хватало еще напугать больного, прикованного к постели человека своей беспечностью.
Но затем я подумала: а что, если сестре Василия Витальевича вдруг понадобится помощь, а дома до самого позднего вечера никого так и не окажется? Да и, если посмотреть на это с другой стороны, как вообще можно было оставить тяжелобольного родственника одного? А вдруг случится что-то плохое?
Я ощутила легкое чувство вины за свои недавние мысли о побеге из-за этого нелепого страха. И в конце концов мною было принято решение пойти и незаметно проверить, не требуется ли бедной женщине что-нибудь.
Ну а на случай внезапного возвращения самого хозяина дома и его последующего вопроса о том, что я так долго делала здесь без его разрешения, у меня теперь создавалось веское оправдание: помогала нуждающейся.
* * *
Просторный светлый зал, из которого раздавались непонятные звуки, встретил меня вполне себе уютной, гостеприимной атмосферой: из приоткрытого окна влетали легкие порывы летнего ветра, заставляя полупрозрачные белые шторы с витиеватым цветочным узором с шелестом колыхаться; на массивном деревянном столе, стоявшем ближе к узорчатой стене, обставленном мягкими коричнево-бежевыми креслами, покоилась плетеная корзина-тарелка с яблоками, рядом лежало несколько аккуратно сложенных газет; в углу на меня смотрел погасшим черным глазом камин, выложенный из серого камня, какой совсем скоро, с наступлением первых ощутимых осенних холодов, начнет согревать хозяина дома теплом своего приятно потрескивающего огня.
Похоже, Василий Витальевич любил красоту и порядок практически во всем, что и выражалось не только в его внешности и речи.
Скрипнув половицей, я направилась к закругленной лестнице, ведущей на второй этаж, как вдруг до моих ушей снова донеслось уже знакомое странное мычание, на сей раз откуда-то совсем близко.
Казалось, что я нахожусь буквально в нескольких метрах от источника шума.
...Но рядом со мной не было никого и ничего, что, хотя бы приблизительно, по логике, могло бы воспроизвести подобные звуки.
И тут, повернувшись за стену, – туда, где висели большие часы в виде пучеглазой деревянной совы, хвост которой двигался влево-вправо, монотонно постукивая, – мой взор натолкнулся на нечто, от чего по спине пробежали мурашки, а все тело вмиг передернуло.
...Чучело бараньей головы.
Белая шерсть, при ближайшем рассмотрении больше похожая на грязные светло-серые, почти платиновые колтуны, огромная длинная морда с непропорционально крошечным черным носом и слишком явно вываливающейся нижней челюстью. А также закрученные вниз рога, правый из которых был сломан еще у самого корня.
– Жуть какая, – рассеянно пробормотала я.
И неужели кому-то в действительности нравится держать такой кошмар у себя дома? Лично мне стало бы неприятно осознавать, что, вернувшись домой и переступив порог, первым делом я увижу это чудовище, наблюдающее за мной с деревянного щитка.
Не успела я опомниться, как мои пальцы потянулись к челке искусственного животного, словно чья-то невидимая рука направляла меня, желая, чтобы я прикоснулась к объекту, висящему на стене.
И я прикоснулась. Провела кончиками пальцев по явно дешевому материалу, спустилась ими к теменной области, после чего, обогнув ее, скользнула ладонью по короткой шее.
В какой-то момент я вдруг осознала, что, приложив определенную долю силы, надавив на чучело, случайно поддела его вверх, тем самым немного сместив с опоры. А потом мысленно поругала себя: «Как бы здесь случайно ничего не сломать своими корявыми руками, которые полезли куда не следует».
Но то, что я увидела в следующую секунду, повергло меня в такой парализующий шок животного ужаса, что в течение двух с половиной лет мне продолжали периодически сниться кошмары, а все последующие поездки в деревню заставляли меня садиться на стул и сто раз подумать, прежде чем возвращаться туда снова – настолько страшно до дрожи мне становилось в такие моменты.
Голова чучела барана, полая изнутри, с грохотом упала на деревянный паркет, не покрытый ковром...
...А на ее месте оказалось живое человеческое лицо, торчащее из щитка.
* * *
Это был скорее мужчина, чем женщина. Неопределенного возраста, но явно не старый, с беспорядочной копной черных сальных волос, несколько смуглой кожей и многочисленными порезами на ней, тянущимися от покрытого испариной лба до самого подбородка.
Но больше всего меня ужаснуло состояние его рта. Тот оказался зашит толстыми черными нитями, причем зашит криво, небрежно, оставив после себя сильное покраснение кожи, открытые рваные раны, из которых вытекал желтовато-белый гной, а рядом красовались уродливые шрамы, какие будто бы намеренно нанесли неизвестным острым предметом.
Его глаза были завязаны длинной черной тканью, но в этот момент мне показалось, что они широко распахнуты в слезах и безудержном безумии, и смотрят прямо на меня.
Я стояла неподвижно, не в силах сделать ни единого движения или даже банального вдоха. Я оказалась парализована. Мое дыхание стало тяжелым, учащенным и все более хаотичным, и сколько бы я ни пыталась вдохнуть, мне все казалось, что воздуха в легких не хватает.
Более двух минут мои ноги были словно прикованы к полу, не позволяя даже шелохнуться. Очарованная открывшейся перед глазами уродливой картиной, я судорожно, с отвращением и извращенным человеческим любопытством смотрела на то, что впоследствии навсегда отпечаталось в моей памяти и с невообразимой силой ударило по юной психике.
Выбежать из этого дома мне удалось сразу же, как только я пришла в себя, – в этом мне помог вовремя включившийся защитный инстинкт, кричавший: «Если ты сейчас же не уберешься отсюда, ты можешь стать следующей». Я все рвалась и рвалась вперед по зеленому полю, задевая штанами покрытые росой цветы цикория, клевера, подбирая тканью какие-то приставучие репейники.
А потом, добежав до первого попавшегося на пути дерева, обхватила то руками и прижалась лбом к стволу, чувствуя, как шершавая поверхность больно впивается в кожу и холодит ее, неспешно помогая мне вернуть самообладание.
* * *
Я вернулась к ожидавшему меня деду и, как положено, прихватила с собой в кармане необходимые нам красные плоскогубцы, приложив максимум усилий, чтобы выглядеть как можно естественнее, дабы его приятель не заподозрил ничего неладного.
Весь день, до самого позднего вечера, когда закат уже расправлял в небе свои пламенные крылья, я находилась в компании человека, способного совершить нечто столь ужасающе немыслимое по отношению к другому живому существу. Тем более с таким же, как он, человеком.
В моем сознании все это просто не укладывалось.
Мне удалось рассказать об этом дедушке только тогда, когда входная дверь нашего дома оказалась наглухо заперта на ночь. До сего же момента, как только нам с его «старым добрым другом» настало время прощаться и расходиться, всю дорогу до родной деревни меня преследовало абсолютно четкое, хотя и фантомное ощущение того, что стоит мне лишь обернуться, как перед взором предстанет бегущий за нами по дороге Василий Витальевич с топором наперевес, желая как можно скорее избавиться от свидетелей своего безжалостного варварства.
Родственник слушал меня внимательно, не перебивая, хотя я говорила с большими паузами в речи, много повторялась, заикалась. Он, конечно, мне не поверил, и тем не менее, похоже, весь мой внешний вид и дрожание в руках все же насторожили его, и после часа раздумий дед решил на всякий случай позвонить в ближайшую районную милицию, дабы те наведывались к хозяину того проклятого дома.
А что было дальше, из-за сильного потрясения, испытанного в те минуты, я помню как в тумане: время двенадцать часов вечера, никто из нас не спит. Мы сидим вместе на кухне при свете лампы, и вдруг слышим стук в дверь.
Я в тот момент перепугалась до смерти – решила, что это тот самый Василий Витальевич, ведь только он мне и мерещился в последнее время то с обратной стороны оконного стекла, словно нарочно искал меня, то еще где-то.
Но на пороге стояли два участковых в темно-синей форме. И это не принесло мне должного облегчения, потому что я знала, что в столь поздний час сотрудники правоохранительных органов редко беспокоят жителей без веской на то причины, а тем более жителей деревень и сел.
Как оказалось, приятель дедушки уже давно не был «божьим одуванчиком», хотя внешне, возможно, и старался казаться таковым всем окружающим.
Лицо человека, на которое я случайно наткнулась, когда чучело упало на пол, принадлежало его пропавшему ранее при неизвестных обстоятельствах соседу Алексею Павловичу, с которым они когда-то дружили, но потом в один миг сильно разругались. А разругались потому, что тот бессовестно воровал с полей Василия Витальевича пасущихся баранов, выдавая их потом за собственных, мол, купил недавно, обменял на десятки мешков картофеля.
Мужчина долго терпел, пытался решить все простым и спокойным разговором, даже обращался к тем же участковым, но это не принесло никакого видимого результата.
Похоже, ему каким-то образом удалось заманить соседа на вечернее чаепитие и, видимо, вырубить позже любым тупым предметом или просто подлить в чашку какую-нибудь неизвестную гадость, после чего поместить его бессознательное тело в ту небольшую щель между стенами, позволив остаться снаружи только лицу с завязанными глазами, впоследствии плотно прикрытому чучелом бараньей головы.
А рот, разумеется, был зашит, чтобы тот не мог издать ни звука.
Сотрудники скорой помощи предприняли множество попыток аккуратно вытащить беднягу из двух давивших на него с обеих сторон толстых стен, и в конце концов им это с горем пополам удалось. Но, к сожалению, как я потом узнала, на теле Алексея Павловича оказалось множество ран, какие потом, когда их потревожили, очень быстро открылись и начали кровоточить.
Мужчина так и не успел попасть на больничную койку для дальнейшего лечения: он потерял слишком много крови и умер на полпути к больнице.
Василию Витальевичу поставили диагноз «биполярное аффективное расстройство» и спустя время, опечатав дом, куда-то увезли. С тех пор нас никто не беспокоил, а любопытных журналистов угрозами заставили молчать об этом случае, дабы не греметь о случившемся происшествии по всем уголкам страны.
Около четырех лет я постепенно приходила в себя, морально восстанавливалась после того кошмара, который со мной произошел.
Несмотря на все свои страхи, я продолжала посещать деревню деда, уверяя себя, что убийцы здесь больше нет. И, скорее всего, больше и не будет.
...И вот еще что.
Восемь лет спустя, проезжая мимо того самого места, где когда-то стоял дом Василия Витальевича, я увидела, что здание, судя по всему, давно снесено, а заново заросший травой участок отныне принадлежит кому-то другому.
Теперь там раскинулось новое пастбище.
Пастбище, на котором паслись бараны.
#страшныерассказы #страшныеистории #страшныеисториинаночь #ужасы #страшилки