По обе стороны от тянущейся вдаль тропинки, длинной и извилистой, простирались уходящие в глубину редкие лесные посадки. Уже наполовину обнаженные, деревья стояли в собственных опавших кленовых листьях, окрашенных в яркие красные, оранжевые и желтые палитры. Кружево паутинок с капельками утренней росы, не успевших высохнуть за столь долгое время, теперь посверкивало в с трудом пробивающемся тусклом солнечном свете сквозь густые зеленоватые кроны, еще не утратившие былой пышности.
Стояла середина осени, привычная и «стабильная» в своей прохладной погоде и обилии грязи. Я спешно шагала по тропе, чувствуя, как мои высокие кожаные ботинки время от времени погружаются во влажную рыхлую глину и с мокрым хлюпаньем вытаскивают подошвы обратно.
К моему величайшему сожалению, обойти это грязевое месиво оказалось просто невозможно – настолько значительный периметр оно охватывало. Да и вообще все близлежащие тропинки и проезжие дороги в целом, ведущие к моему родному селу, находившемуся «у черта на куличиках» даже несмотря на присутствие интернета, представали в столь печальном состоянии.
Грязь была той самой причиной, по которой мне так не хотелось приезжать из своего провинциального городка, стоявшего на реке Суре, в место, где я родилась и провела все детство. И, тем не менее, я возвращалась сюда снова и снова, почти каждые два месяца, когда у меня появлялось несколько свободных дней от учебы и подработки в небольшом пензенском магазинчике, торгующем ювелирными изделиями.
Правда, звали меня обратно не теплые воспоминания об ушедших днях, а оставшаяся в том селе, в своем маленьком деревянном домике бабушка – самый дорогой, согревающий сердце и душу, понимающий человек сразу после матери.
И сколько бы раз я ни пыталась позвать ее с собой в город, она все отмахивалась, мол, «поздно уже, старовата я для того, чтобы куда-то ехать», да и желания такого она особого не высказывала.
Мне же оставалось только вздыхать и устало пожимать плечами на эти слова.
Солнце, хоть и находилось довольно высоко в небе и продолжало ярко светить все положенные дневные часы, более не дарило своего тепла, словно морально и физически готовя местных жителей к наступлению первых заморозков. Я шла, кутаясь в свое длинное светло-кофейное пальто, держа руки в карманах и шмыгая носом в коричневый вязаный шарф. Я не переставала мысленно ругать себя за то, что поленилась потратить чуть больше времени на поиски теплых кожаных перчаток и обуви, подходящей для такой местности.
Хотелось похвастаться обновками перед бабушкой, чтобы она не беспокоилась о том, хватает ли у меня денег на одежду, и не предлагала свою помощь. Но затея, как обычно, вышла мне боком.
В голове плотно сидела только одна согревающая мысль: вот сейчас доберусь до ее дома – он был буквально одним из первых на границе села – и отобедаю тарелкой горячего красного борща, пирожками с капустой и свежим кипяченым молоком, какое бабушка так расхваливала по телефону.
Под ногами шуршал лиственный ковер, с губ срывались едва заметные полупрозрачные облачка горячего дыхания, а щеки оказались уже настолько ледяными, что даже не ощущали всех последующих ветряных порывов, бьющих по коже.
Случайно задев носком ботинка торчащую из земли корягу, которую я почему-то не заметила, я неуклюже двинулась чуть влево, после чего остановилась и твердо встала на ноги, вернув телу равновесие. Слабая волна адреналина от испуга на мгновение ударила в голову.
Опустив глаза на раздражающий объект, я вдруг поняла, что там ничего нет: совершенно ровная, голая земля, не покрытая даже листьями.
Может, это была просто какая-то большая застрявшая сухая ветка, которую я случайно пнула и отбросила в сторону?
Простояв так еще несколько секунд в недоумении, я заметила, что неровный участок солнечного света на земле начал стремительно исчезать. А подняв голову, осознала, что причиной тому – темная рябь кудрявых облаков с золотыми краями, каких становилось все больше и больше.
Наученная горьким опытом, я уже отлично знала, что такие облака впоследствии превращаются в дождевые тучи. И если не потороплюсь как следует, то непременно попаду под самый настоящий осенний ливень, которых в этом сезоне и так успело пройти предостаточно.
* * *
Ветер постепенно начинал усиливаться, и из-за отсутствия должного количества света солнца, теперь уже полностью сокрытого за скоплениями туч, стало совсем темно и мрачно. Яркие краски осени, плескавшиеся на листьях, сильно контрастировали с чернотой, внезапно опустившейся на лесопосадки, придавая окружающему пейзажу тревожный, мистический вид.
Я наконец пришла в себя и даже ускорила шаг, продолжая путь, не желая промокнуть до нитки из-за неминуемо надвигающегося дождя…
...Как вдруг, на мгновение, в этой переплетенной мелодии тихого свиста несущегося воздуха и шелеста трущихся друг о друга листьев, я могла бы поклясться, что позади меня, где-то справа, послышался отчетливый стук чьих-то маленьких копыт.
Я оглянулась через плечо, но передо мной, разумеется, никого не оказалось, и я, как и любой другой нормальный человек на моем месте, списала это на шальную игру объединенных звуков природы.
Но еще через некоторое время ходьбы, когда снова уловила непонятный цокающий звук, несомненно, принадлежащий какому-то парнокопытному животному, я уже окончательно остановилась в недоумении и внимательно оглядела огромное пространство вокруг себя, не упуская из виду ни единого дерева или полуголого куста, торчащего из земли.
Может быть, чей-то скот сбежал из близлежащих сельских домов и теперь, заблудившись, бродит здесь в округе? А увидев человека, по-видимому, решил, что лучшим выходом станет следовать за ним по пятам, дабы тот помог покинуть эти лесные массивы?
Животные ведь далеко не глупы, я убедилась в этом еще очень давно.
Тогда, присвистнув пару раз, щелкнув пальцем, я поманила в пустоту, но даже так ни испуганно прячущаяся овца, ни козел, ни кто-либо еще другой не появились из ниоткуда.
Странная, необъяснимая тревога закралась в мое сердце, а желание выйти наконец к родному селу возросло во сто крат. Я тяжело сглотнула и еще несколько мгновений побродила взглядом вокруг себя.
Никого.
* * *
Очень скоро, и слава Богу, среди пожелтевшей травы вырос бабушкин домик, и его появление придало мне сильнейший стимул совершить конечный рывок вперед, к теплу, к ощущению безопасности и защищенности за его крепкими стенами. Барьер, за которым ни один недоброжелатель не посмеет прикоснуться ко мне, не схватит своими страшными когтистыми лапами, не сгребет обратно прямиком в густой лесной полумрак.
...Но последние минуты, которые мне «посчастливилось» провести еще до этого долгожданного момента, были как в самом настоящем кошмаре.
Порывы ветра, разбушевавшиеся в полную силу, гнули скрещенные ветви деревьев в стороны, первые редкие капли дождя на земле молниеносно превращались в мощную косую стену, безжалостно хлеставшую по моему лицу и одежде, словно тысяча крошечных ледяных осколков. Намокшие полы пальто отяжелели и теперь беспрестанно ударяли по бедрам.
Хорошо хоть ботинки оказались не на высоких каблуках, что позволяло бежать вперед без лишних трудностей, даже несмотря на то, что те снова и снова погружались в грязь, как будто бы она нарочно хваталась за мои подошвы, намереваясь утащить меня куда-то на свое мерзкое, вязкое дно и навсегда оставить в этом месте, какое вдруг стало таким невыносимо страшным и потусторонним.
А стук копыт больше не был где-то вдалеке за моим правым плечом. Он приблизился, и отныне все так же тихо, монотонно отдавался каким-то странным, почти неслышным эхом всего в нескольких сантиметрах за спиной, от которой, как мне отчетливо показалось в те секунды, словно кто-то ни на миг не отрывал своего тяжелого взгляда.
Я бежала. Бежала изо всех сил, то и дело оглядываясь назад, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, подобно кречету, угодившему в охотничьи силки, а в покалывающих уголках глаз начинают скапливаться первые слезы от нарастающего ужаса, безнадежности и банального непонимания происходящего. Одна из слезинок скатилась по щеке, тут же смешавшись с холодной дождевой водой.
Все мои внутренние органы будто стянули в один тугой узел. Дыхание становилось все более неровным, хаотичным с каждым новым шагом, в висках пульсировало от внутреннего жара кожи, стуча крошечными молоточками, а я все рвалась и рвалась прочь, задыхаясь, осознавая чью-то неумолимую погоню.
Сердце, казалось, вот-вот пробьется сквозь грудную клетку и вырвется наружу.
Завидев угол покатой крыши бабушкиного дома, выглянувший из-за холма, я готова была искривить дрожащие губы и разрыдаться от нахлынувшего счастья и облегчения.
Мои налитые свинцом ноги все заметнее подкашивались, но я нашла в себе последние силы, чтобы твердо сказать: «Возьми себя в руки, ты почти в безопасности. Осталось совсем немного».
* * *
По теплой кухне разносились аппетитные ароматы свежей выпечки, но большой румяный пирожок в моей руке, еще горячий посередине, с помазанными маслом краями, вскоре оказался возвращен на прежнее место в большую глубокую миску. От пережитого ужаса мне даже кусок в горло не лез, а пальцы все продолжали дрожать.
Сидевшая напротив меня с газетой бабушка, которая до этого момента мягко улыбалась, заметив мой отказ от еды, отложила «сводку новостей» в сторону и удивленно воззрилась на меня. Прежняя улыбка начала постепенно таять на ее тонких губах.
– Сашунь, а ты чего пирожки-то не ешь? Не вкусные получились?
Я почувствовала слабый укол вины и потянулась за стаканом молока.
– Ну что ты такое говоришь? Нет, конечно, нет. Никогда еще у тебя не получалось что-то невкусное. – Я на мгновение опустила веки и устало выдохнула. – Бабуль, а скажи, пожалуйста... Тот лес, находящийся неподалеку от нашего села... Он...
– Ой, не надо говорить о таких гадостях за столом... – Женщина энергично и взволнованно замахала рукой, ее темно-каштановые брови с заметной сединой нахмурились. – Нехороший он. Проклятое место. Зачем интересоваться тем, чем не следует?
– Просто случайно наткнулась на информацию о нем в интернете, вот и решила спросить у тебя, вдруг ты что-то знаешь, – солгала я, театрально пожав плечами, намеренно придав своему лицу как можно более безразличное выражение.
Бабушка с минуту молчала, а потом, задумчиво глядя куда-то в даль за окном, почти не мигая, тихо и протяжно выдохнула.
– Жил как-то в нашей деревне один хороший мужичок, Егорка его звали. Миловидный, симпатичный, с какой стороны не погляди: светлые волосы, кудрявые, а большие оленьи глаза карие, как расплавленный мед. Крепкий и телом, и здоровьем. Он никогда никому не отказывал в помощи, по первой же просьбе латал соседский забор, помогал собирать вместе отбившихся от стада коров. Но однажды он ушел в ближайший лес и больше оттуда не вернулся.
Я моргнула, переваривая услышанное.
– Как это, «не вернулся»?
Бабушка кивнула.
– А вот так. Ушел и пропал с концами.
– Бабуль, подожди... А его, что же, никто даже искать не пытался?
– Искали, и нашли. В кустах лежал, бедный, растерзанный хищниками. – Она перевела взгляд серых глаз с окна на поверхность деревянного стола, накрытого кружевной белой скатертью. – У нас в том лесу водилось много кабанов, наверняка больше семи, и не знаю точно, выросли ли они уже такими агрессивными, или заразились бешенством от кого-то потом. Нам постоянно обещали, что, мол, скоро приедет бригада, отловит всех животных, усыпит их, и больше те не станут беспокоить жителей, но на деле эти слова так и остались всего лишь словами. По крайней мере, до тех пор, пока кабаны не убили до шести человек. И шестым этим в итоге оказался наш красавец Егорка.
Мой взгляд растерянно блуждал по стакану с молоком. Вслушиваясь в рассказ почти с затаенным дыханием, я не сразу поняла, что мои пальцы все это время сквозь стекло обжигало кипятком, и, отняв слегка покрасневшую, с щекочущей пульсацией ладонь, я вытерла ее о низ черной кофты, после чего опустила на прохладное колено.
– А что было дальше?
– Дальше? Дальше... в лесу начали твориться всякие бесовские вещи. То тучи на небе только над ним сгущались и лил дождь, в то время как в округе не было видно ни облачка, то оттуда доносились крики или хрюканье поросячье. Проходящие мимо люди рассказывали, что, едва заслышав все это, бежали прочь оттуда как можно дальше, – да так, что только пятки сверкали. А через некоторое время приехала обещанная «бригада» эта, поймала кабанов и увезла отсюда. И вот люди вроде бы успокоились, стали потихоньку снова ходить в посадки, собирать грибы, ягоды. Но все это длилось ровно до того момента, пока опять не начались смерти. Причем, судя по следам, все от тех же кабаньих копыт и бивней.
При слове «копыт» у меня внутри все сжалось. Неприятная волна дрожи неожиданно пробежала по позвоночнику.
Тем временем бабушка продолжила уже тише:
– У нас среди местных жителей ходят нехорошие слухи про те лесопосадки, что якобы сам Егорка ожил, да и в кабана обратился. Оборотнем стал, как в народе говорят. И теперь пытается замучить каждого, кто ступит на территорию, к которой отныне и навсегда будет привязана его душа в теле зверя, так и не сумевшая упокоиться. Никто более не видел в этих местах ни единого кабана, но, как оказалось, он есть, просто не показывается другим людям. Одному мужику однажды удалось выжить, и добрался до нашего села он с такими страшными ранами, что далеко не каждый даже с самыми крепкими нервами мог спокойно смотреть на них. – Бросив быстрый взгляд на дверь, женщина наклонилась через стол ближе ко мне. – Так знаешь, о чем он рассказал? Что услышал позади себя стук кабаньих копыт как раз перед тем, как какая-то невидимая тварь набросилась на него, готовая разорвать на части. И, по его собственным словам, если бы он вовремя не оглядывался через плечо, тем самым отпугивая подкрадывающееся зло своими глазами, излучающими человеческую жизнь, так бы и сгинул он там навсегда. И нашли бы его потом разорванным на куски, как и тела всех тех остальных несчастных.
Только с огромным трудом дослушав ее слова, я смогла заставить себя вдохнуть полной грудью, чувствуя, как усиливается дрожь в конечностях, как холодеют от страха пальцы.
– Сашунь, – позвала бабушка. – Ты... это... никогда не ходи через этот лес. Ну... ну нехороший он, понимаешь? Просто поверь мне.
Я тяжело сглотнула. В ухе зазвенело.
– Я верю, бабушка. Не буду.
#страшныерассказы #страшныеистории #страшныеисториинаночь #ужасы #страшилки