5 октября был день учителя. Праздник, отдающий дань воспитателям и людям, помогающим карабкаться на горы знаний. Думаю, рецепта совершенного учителя и преподавателя не существует. Массив переменных, влияющих на восприятие и коммуникацию, на представления об образованном человеке варьируются от эпохи к эпохи и, вероятно, продолжат сохранять динамику. Самой стабильной ценностью мне видится ценность знания, интегрирующего в общество и культуру. Такая формулировка позволяет сохранить распутье, ведущее как к самостоятельной личности, так и к элементу большой социальной машины. Всё-таки не нова мысль, что образовательная система состоит из людей, выполняющих функции и имеющих собственное представление о целях и нормах их деятельности, а потому является инструментом, который можно контролировать, прививая спущенное сверху понимание себя и мира. Где-то готовят относительно индивидуальные склады личности, такие ящики Пандоры идей, где-то - воплощения придуманного универсального. В общем, многое действительно находится в руках учителей. И кажется, будто подобное преумножает подобное.
Так я задумался об экстраординарных людях, оказавшихся в положении учителя. О контрастах, открывающихся при встрече яркого человека и ума с умами юными. Чьё имя я нашёл, распутывая клубок вьющихся фактов? Ожидаемо, Людвиг Витгенштейн.
В нашем распоряжении есть подробные биографии Витгенштейна, из которых мы узнаём о его высоком происхождении, сулящем неординарную и благополучную жизнь. Но выходец из семьи австрийского сталелитейного магната увлёкся философией и оказался заброшенным в пучину Первой Мировой, откуда выбрался живым. Оба события в свете последующих лет похожи на античную гамартию, трагический изъян, открывший особый путь, что исказил предречённую линию судьбы. Хотя есть место и роковой даме - сестре, посоветовавшей юноше, грезившему о карьере дирижёра, почитать интересные книжки по философии.
Богатство и образ жизни знати его не прельщали, хотя периодически он сохранял причастность немецкому и английскому интеллектуальному и по совместительству социальному истеблишменту, достигая своего положения не происхождением, а умом. И, тем не менее, вхожесть в круги элиты от мира философии была скорее неизбежным спутником на его пути, нежели целью. Её он вскоре разменял на уединённый быт, став учителем.
Авантюра, казалось бы, близкая к сюжету о самопожертвовании. Неоспоримые перспективы на поприще философии, даже математики разменяны на обитание в захолустье по меркам большого мира. Однако в масштабах истории эта авантюра походит и на эксперимент: какое будущее сулят обычным крестьянским детям годы обучения под наставничеством гения?
Когда я вспомнил об этом эпизоде, то попытался вспомнить и, проиграв, найти, вышли ли из той школы какие-либо выдающиеся персоналии. Под этим углом потерпевшим поражения выглядело уже человечество: никого. Единственный сравнительно громкий исторический факт, сплетающий воедино биографии учеников Траттенбаха с Витгенштейном, кроме самого факта его преподавания - инцидент с учеником, вылившийся в судебное разбирательство. (https://en.wikipedia.org/wiki/Haidbauer_incident)
Тогда я двинулся дальше, пожелав взглянуть на письма и восприятие тех лет глазами самого Витгенштейна. В конце концов его отрешённость от суеты разраставшихся городов уживалась с желанием поддерживать контакт со старыми знакомыми. Благодаря чему у нас сохранились письма.
Когда-то, скорее в шутку, чем всерьёз, я писал, что вся история человеческой культуры может свестись к противостоянию деревенских и городских жителей. Нелепость, приобретающая серьёзность при помещении этой нелепости в историю феодализма и прочих средневековых повинностей, в историю урбанизации, да даже в ветхозаветный сюжет о Енохе, городе, заложенном Каином, противопоставленном жизни на открытых просторах земли. И вот в письмах Витгенштейна этот конфликт находит осязаемое воплощение. Всё же высокое происхождение часто совпадает с достатком, а достаток потенциально (конечно, не всегда) обеспечивает наилучшими маршрутами к образованию и формированию кругозора. Можно отречься от своего прошлого, но бесследно развеявшейся порой оно не станет: Людвиг уже вырос, уже стал самим собой не без участия семьи, впитав культуру огромного европейского мира, давшую ему эрудицию, самодисциплину, чувство достоинства и пищу для развития интеллекта.
В краях близ Траттенбаха он встретился с людьми не из высокохудожественных пасторальных сюжетов. В итоге, пробуждающий азарт жить опыт, конструируемый из, скажем, монолога при контакте с миром, смешался с опытом языковых игр с жителями, согнавшим флёр благоденствия посреди гор. Родители учеников недоумевали от мыслей о пользе знаний, вкладываемых в головы их детей. Витгенштейн - дивился медлительности мышления и заскорузлости взглядов слушателей, как детей, так и родителей. Согласно биографии он поменял несколько школ в позиции преподавателя, начал с деревни близ Варта, где столкнулся с "нелюдями хуже червей", после - перебрался с Пухберг-ам-Шнеберг, где жители были уже на целых три четверти людьми (мыслим позитивно). Спустя время отправил в Оттерталь, где дела стали обстоять ещё лучше. Он даже издал словарь с плюрицентрической концептуализацией для детей.
Его обескураживала ничтожность наблюдаемых им людей, буквально сопротивлявшихся любому процессу понимания, - а ведь это он ещё не повидал мир и не добрался до интернета! В общем, разрыв между ним и теми, с кем ему приходилось жить по собственной воле, был велик. Усилий, вложенных обеими сторонами в образовательный процесс, так и не хватило, чтобы затмить сию пропасть. Требовательность Витгенштейна выражалась в предоставлении не просто сложных, а непосильных задач, игнорирующих бэкграунд учеников в частности и расстояние между тогдашним ребёнком и им, взрослым человеком, в целом. Как я могу судить по англоязычным источникам (сверх 2х приложенных материалов), некоторый вклад он внёс, локально ускорив урбанизацию и породив утечку рабочей силы из деревни в город. Думаю, основное значение данный опыт приобрёл именно для него, став предметом рефлексии на протяжении многих лет. Не спроста я упомянул языковые игры, известные своим вниманием к обыденной речи, и не спроста Витгтенштейн спустя десятилетие возвращался в края Траттенбаха.
Непродолжительный эпизод в масштабах довольно долгой жизни завершился скандалом, апофеозом нетерпеливости и кризиса гуманистического проекта выдающегося философа, который, видимо, за тип универсального человека взял себя, не улавливая, насколько далеки его юные ученики от него в том же возрасте и тем более в тот момент. Интересно, что ожидал человек, спустя всего пару лет сказавший Муру с Расселом, чтобы они переживали из-за трудности при обсуждении его сочинения, так как бессильны понять.
В общем, конфликт быстро замяли, предположительно, не без финансовой поддержки семьи. И впоследствии Витгенштейн перебрался на Туманный Альбион. Потретировал в 1927 членов второго Венского кружка, а позже, обосновавшись в Кембридже, слушателей тамошних колледжей. Педагогический импульс привнёс новый лейтмотив в наследие Витгенштейна, придав педагогический и более чуткий к читателю колорит его размышлениям в "Философских исследованиях", где разрабатывается идея языковой игры, приоткрывая тайну языка вообще.
Таким образом, гений не произвёл на свет гениев из числа тех, кто попал под действие его преподавательского дара (или проклятия) в юном возрасте. Нам куда лучше известно о влиянии Витгенштейна на уже состоявшиеся, зрелые умы, познакомившиеся с ним посредством книг или лекций в Кембридже. О людях, пришедших к Витгенштейну самостоятельно и сумевших как переварить, так и распробовать ту сложную пищу для ума, что он приготовил. Иными словами, интеллектуальное развитие происходит из открытий, а не простого накопления, имея ореол маленькой трагедии: конфликта старой оптики и новой. При этом старая оптика должна хотя бы как-то делать видимым маршрут к новой. Потому считаю, что письмо, как практика замедления и стабилизации мысли, помогала ему оставаться наедине с собой, укрощая пылкую натуру и угождая самому требовательному (в его случае) редактору - самому себе. Уверен, роль сыграла и этическая сторона его натуры (не даром же он вернулся, чтобы принести извинения, терзаемый чувством вины), побудившая больше думать о Других, для которых он писал, излагая свои мысли, и которых сделал частью своей языковой игры.
Подробнее на русском про те школьные годы:
https://vogazeta.ru/articles/2019/7/1/culture/8282-vitgenshteyn_v_shkole_mozhet_li_geniy_byt_prepodavatelem
https://ug.ru/u-menya-byla-prekrasnaya-zhizn-skazal-umiraya-samyj-izvestnyj-i-samyj-tragichnyj-filosof-xx-veka-lyudvig-vitgenshtejn/
