Осенней ночью 1891 года в тихом местечке Зальков, затерянном среди лесов и полей Подольской губернии, случилось из ряда вон выходящее происшествие. Ограблен был богатый местный помещик, дворянин Ольшанский. Злоумышленники, ворвавшись в его усадьбу, связали и жестоко избили хозяина вместе со всей прислугой, а затем вынесли из дома все мало-мальски ценное. Но страшнее всего была другая потеря - бесследно исчезла молодая экономка Ольшанского, прелестная пани Анжелика, преданно служившая ему много лет.
Весть о дерзком преступлении дошла до уездного центра и всполошила местные власти. Дело поручили недавно назначенному следователю Александру Крутову. Получив срочную депешу от станового пристава, Крутов, не мешкая, отправился в Зальков.
Путь предстоял неблизкий - более двадцати верст по разбитым проселкам. Осенняя непогода делала поездку тягостной: с утра зарядил мелкий дождь, глинистая дорога раскисла, повозку то и дело заносило в колдобинах. Настроение у Крутова было препаршивейшее.
От тоскливых дум его отвлек говорливый возница Парфен, принявшийся рассказывать о похищенной экономке:
- Писаная красавица была, ваше благородие, каких поискать! Такой крали я отродясь не видывал, - с жаром повествовал Парфен. - Глаза - что твои озера лесные, темные да манящие. А волосы - шелковые, черные, в кольца вьются. Станом тонка, легка, что твоя пташка Божия. Ни дать ни взять - королевна заморская!
- Стало быть, молода еще? - уточнил Крутов. - А помещик Ольшанский молодой? В каких годах будет?
- Какой там молодой! За шестьдесят ему, поди, перевалило. А уж скуп - не приведи Господь! - покачал головой возница. - Я так мыслю, он и молоденькую-то экономку из жадности держал, чтобы лишней копейки на жалованье не тратить. Хотя поговаривали, будто привязался к ней старикан холостой не на шутку.
Парфен поведал, что Ольшанский, хоть и слыл баснословным богачом, но жил весьма скаредно. На его сахарном заводе рабочим частенько выдавали заработок не деньгами, а производимым товаром. Говорили, будто сам помещик пьет чай с маленьким кусочком вприкуску, чтоб сахару лишнего не переводить. Да и дом свой он содержит без излишков, на одном подножном корме. Вот только для красавицы экономки у скупердяя всегда находились и наряды, и украшения, и дорогие безделушки.
- Сдается мне, неспроста она там служила, - подмигнул Парфен. - У старого греховодника, поди чай, на уме было отнюдь не хозяйство. За такие-то подарки от миленькой пани и борща наваристого не жаль.
- Ты, никак, на нехорошее намекаешь? - нахмурился Крутов. - Типун тебе на язык! Негоже честь барышни порочить. Может статься, привязался старик к ней по-отечески, вот и задаривал, как родную дочь.
- Знамо дело, ваше благородие, - покаянно вздохнул возница. - Языком я, дурак, мелю, что помело. А Анжелика наша, конечно, девица строгая была, недотрога-с. Потому, видать, ее какие-то лиходеи и сманили. Поди, мечтали такую пташку в клетку посадить да любоваться.
Под мерное покачивание повозки и неторопливую болтовню Парфена Крутов снова погрузился в невеселые размышления. Чутье подсказывало ему, что похищение молодой экономки неспроста завязано в общий узел с ограблением. Теперь следовало разобраться, какие страсти разгорелись вокруг пропавшей красавицы. И не она ли сама приложила руку к опустошению хозяйских закромов.
***
...Путь до Залькова занял без малого четыре часа. Уставшие лошади еле тащились в гору по склизкой глинистой дороге, оглашая унылую округу заполошным звоном колокольчиков на сбруе. Наконец, перед Крутовым предстали высокие кованые ворота, за которыми темнел громоздкий барский дом, окруженный густым запущенным парком.
Ограда, некогда представительная, сейчас обветшала и покосилась. Даже на расстоянии угадывался скаредный и жадный нрав владельца поместья. Плющ беспорядочно оплетал резные столбики ограды и покрытые мхом крыши хозяйственных построек.
Когда повозка со скрипом и стуком въехала во двор, из парадных дверей выбежал давешний поваренок, встречавший следователя у ворот. Мальчишка бросился отвязывать чемоданы и саквояжи, тогда как сам Крутов, кряхтя, выбрался из тесного нутра пролетки.
На крыльце уже возник дворецкий - представительный пожилой мужчина с окладистой седой бородой и цепким взглядом. Он почтительно поклонился и жестом пригласил важного гостя в дом.
- Пожалуйте, ваше высокоблагородие. Пан Ольшанский уже дожидается. Прикажете самовар ставить с дороги?
- Благодарствую, любезный, - кивнул Крутов. - Чаем ты меня попозже побалуешь. А сейчас веди-ка прямиком к хозяину. Негоже заставлять его ждать.
Переступив порог просторной, но весьма запущенной прихожей, следователь двинулся вслед за дворецким через анфиладу гулких пустынных комнат. Судя по затхлому спертому воздуху, окна здесь не отворяли со времен последнего императора. Штофные обои выцвели и облезли, на мебели лежал толстый слой пыли. Некогда роскошные интерьеры особняка пришли в плачевное состояние, являя разительный контраст с богатством владельца.
Наконец, гость и провожатый достигли кабинета хозяина - просторного помещения, уставленного книжными шкафами и массивными письменными столами. За одним из столов, заваленным бумагами и счетными книгами, восседал сам Ольшанский - тщедушный сморщенный старичок с цепкими пальцами и хищным профилем стервятника.
При виде следователя помещик вскочил, опрокинув гусиное перо и чернильницу, и бросился навстречу, простирая руки в старомодном жесте приветствия.
- Ах, пан следователь! Наконец-то! - залопотал он по-польски. - Сжальтесь же над бедным стариком! Меня грабят, хотят погубить, а полиция и пальцем не шевельнет. Это неслыханное безобразие!
- Извольте говорить по-русски, - сухо осадил его Крутов. - Ваших полонизмов я не разумею. Да и не убивайтесь так. Грабителей мы обязательно изловим, ежели вы соблаговолите рассказать все по порядку.
- Ох, простите великодушно! - спохватился Ольшанский, переходя на русский. - Я сам не свой со вчерашней ночи. Как вспомню, что учинили в моем доме эти нелюди - сердце кровью обливается! Представьте себе, пан следователь, меня, больного старика, среди ночи связали по рукам и ногам, грозили обрезами да кинжалами, а потом обчистили до нитки. Забрали все мои денежки, бриллианты фамильные, даже старое столовое серебро умыкнули, иуды треклятые!
Запричитав, помещик всплеснул руками и без чувств рухнул в кресло. Крутов налил из графина воды, плеснул страдальцу в лицо. Ольшанский затрепыхался, замотал головой, забормотал невнятно. Видно было, что вчерашние события основательно расшатали его стариковские нервы.
- Значит, говорите, в дом вломились с оружием? - деловито уточнил следователь. - И было их сколько?
-Двое их было, ваше высокоблагородие, - слабым голосом отозвался помещик. - В масках, с фонарями, с обрезами. Я как раз почивать изволил, вдруг слышу - в кабинете возня, шорох. Я было вскочил, а они тут как тут, окаянные. Рты нам позатыкали, по рукам-ногам спеленали, а сами давай хозяйничать. Все обшарили, ни одного закутка не упустили.
- И много ж награбили, позвольте полюбопытствовать?
Ольшанский скорбно возвел очи горе и трясущейся рукой извлек из кармана халата мятую бумажку.
- Вот, извольте взглянуть. Полсотни тысяч рублей наличными, 30 тысяч ценными бумагами, золота и серебра еще тысяч на 15. Опричь того, бриллианты фамильные тысяч на 40 потянут. Всего более чем на 130 тысяч ограбили, злодеи!
- Однако, - присвистнул Крутов. - И что ж вы, позвольте спросить, такую уйму денег в дому держали? Не побоялись разве?
- Так ведь случайность вышла, - развел руками помещик. - Наутро я как раз собирался капиталы на почту свезти да в одесский банк сдать. Да вот не успел, треклятые душегубы упредили.
- Ну а про похищение экономки вашей что скажете? Неужто средь бела дня уволокли, и никто не видал?
При упоминании Анжелики Ольшанский снова разразился причитаниями на польский манер.
- Ах, бедная моя Анжелика! Ангел чистый, голубка незлобивая! И надо ж было такому случиться! Красавица писаная, каких свет не видывал - немудрено, что чужие мужики позарились. А может статься, сманил ее кто из моих же работников, прости Господи! Завидно им, поди, стало, что такая пава молодая старику досталась. Вот и удумали - не мытьем, так катаньем заполучить.
- Стало быть, вы полагаете, будто экономку вашу похитили по сговору? - недоверчиво прищурился Крутов. - Да еще среди своих же злоумышленников ищете?
- А то как же! - горячо подтвердил помещик. - На заводе-то у меня лиходеев всяких видимо-невидимо. Особливо которые с Кубани да с Дона понаехали - отчаянный народец, на все способный. Вот ведь и паренек мой, Филипп который, божится, будто узнал одного из душегубов. Говорит, не кто иной это был, как Никита Колчев, подрядчик мой по доставке. Здоровенный детина, силы необоримой. Если уж такой Анжелику приметил - сам черт не помешает украсть.
- Ну, это мы еще проверим, - строго молвил следователь. - Не дело наветы возводить на честных людей. Вы уж, будьте любезны, опишите все хорошенько, что в ту ночь видели да слышали. А там и по горячим следам пройдемся.
...Ольшанский покорно кивнул и принялся обстоятельно излагать события минувшей ночи. Рассказ его, несмотря на обилие отступлений, жалоб и причитаний, в общих чертах подтверждал показания слуг. Выходило, что около двух пополуночи в спальню помещика ворвались двое вооруженных злоумышленников в масках.
Они мигом скрутили несчастного старика и принялись обшаривать его кабинет, благо ключи от всех замков и потайных мест оказались у них под рукой. Управились грабители на диво споро - не прошло и получаса, как все ценное имущество Ольшанского перекочевало к ним в мешки. После чего незваные гости заперли хозяина на ключ и были таковы.
Правда, напоследок из других комнат донеслись крики, плач и возня - видно, там разбойники хозяйничали с не меньшим усердием. Но вскоре все стихло. Помещик то погружался в забытье, то принимался звать на помощь. Увы, из домочадцев никто не отзывался.
Только поутру, когда рассвело, явился давешний дворецкий. С его помощью Ольшанский сумел высвободиться из пут и обойти усадьбу. Зрелище открылось препечальное. Вся дворня - лакей Никифор, буфетчик Спиридон, ключница Пелагея и поваренок Филипп - лежали по разным комнатам связанные, в синяках и кровоподтеках. Видать, лиходеи и над ними поизмывались всласть.
Но страшнее всего было исчезновение прелестной Анжелики. Покои экономки представляли собой картину форменного разгрома: вещи раскиданы, шкафы распахнуты, все обшарено и перевернуто. А самой хозяйки и след простыл - только смятая постель напоминала о ночном нападении.
Обезумевший от горя Ольшанский готов был разорвать на себе одежды. Позабыв о краже, он бросился на розыски возлюбленной экономки. Увы, ни в доме, ни в саду, ни даже в дальних закоулках поместья Анжелику найти не удалось. Похитители как сквозь землю провалились вместе с бесценной добычей.
Выслушав сбивчивый рассказ помещика, Крутов задумчиво поскреб подбородок. Чутье подсказывало ему, что здесь не обошлось без тайных любовных интриг. Не зря ведь разбойники так ловко управились и с хозяином, и с дворней. Знать, помогал им кто-то из своих, из домашних.
- Ну что ж, - подытожил следователь, - придется нам, любезный Казимир Станиславович, по порядку все обследовать. Начнем, пожалуй, с места преступления. Не извольте беспокоиться, мы и Анжелику вашу отыщем, и душегубов изловим. Такого злодейства не попустим!
С этими словами Крутов решительно поднялся и в сопровождении Ольшанского двинулся осматривать усадьбу. Первым делом заглянули в покои экономки. Обстановка поражала роскошью и новизной - особенно на фоне общей запущенности дома. Анжелика явно привыкла жить на широкую ногу.
В гардеробной висели ряды платьев из тончайшего батиста, шелка и бархата, все сплошь от лучших французских и венских модисток. Гребни, коробочки, флакончики на туалетном столике были из слоновой кости и перламутра. Повсюду благоухали свежие розы в хрустальных вазах.
"Однако, - присвистнул про себя Крутов. - Не экономка, а прямо герцогиня какая-то. С чего бы это старый скряга так расщедрился для простой наемной служанки?"
Ольшанский, словно подслушав его мысли, заюлил и залебезил:
- Ах, пан следователь, не подумайте чего дурного! Я ведь Анжелику почитал как родную дочь. Души в ней не чаял! Вот и баловал, грешным делом. Только зачем, спрошу я вас, красть такую царскую пташку? Кому она нужна, окромя меня, старого?
- Это мы еще выясним, - процедил сквозь зубы Крутов. - Не извольте беспокоиться.
Меж тем осмотр особняка подходил к концу. Следователь скрупулезно обшарил каждый закоулок, опросил всю дворню. Картина вырисовывалась любопытная. По единодушным показаниям слуг выходило, что грабителей было двое. Оба вооружены и крайне грубы в обращении.
Никто из домочадцев, кроме поваренка Филиппа, не мог опознать злодеев. Но мальчишка стоял на своем: главарь шайки, дескать - Никита Колчев собственной персоной. Дюжий мужик из заводских, сызмальства промышлявший темными делишками.
- Я Колчева сразу признал, хоть он и замаскированный был, - бойко тараторил Филипп. - Голос у него знатный, зычный. Он завсегда, как явится, так орет благим матом. Ну и оклемался он чин чином: нож у пояса, пистоль за голенищем. Сапожищи-то его я издаля приметил - подкованные, ажно искры летят. Точно он, Никитка, больше некому!
Крутов задумчиво теребил ус. Мальчишка вроде не врал. Да и господа частенько по глупости доверяются всякому отребью. Шутка ли - разбойника в дом пускать запросто! Тут и до греха недалеко. Опять же Ольшанский сдуру мог проговориться при челяди о крупной сумме в доме. Оно и неудивительно, что шельмецы решили поживиться.
- Ладно, - решил следователь, - проверим мы этого вашего Колчева. Заодно и к Анжелике присмотримся. Больно уж у нее тут все богато, не по чину. Да и с похищением непонятки сплошные. То ли силой увезли, то ли сама сбежала с полюбовником. Разбираться надо!
- Господи, да за что ж такая напраслина! - всплеснул руками Ольшанский. - Анжелику мою, чистую голубицу, во грехе подозревать! Да я лучше удавлюсь, чем такое помыслю!
- Ну, удавливаться вам не резон пока, - усмехнулся Крутов. - Делом займитесь лучше. Опись украденного составьте поточнее. Да и приметы экономки своей запишите подробно - это в розысках сгодится. А мы пока с помощником по округе пройдемся, разнюхаем что к чему. Глядишь, чего интересного и нароем.
Напоследок следователь еще раз окинул цепким взглядом покои прелестной беглянки. Пышная мебель вперемешку с дешевыми безделушками, заморские наряды рядом с лубочными картинками - все здесь дышало вычурной, мещанской роскошью, столь чуждой остальному дому. Поневоле возникала мысль, что Анжелика была тут далеко не последним лицом.
"Ох, темнит старый греховодник, - с досадой подумал Крутов. - Ну да ничего, мы до истины докопаемся. Не первый раз с такими делами сталкиваюсь. Выведем лиходеев на чистую воду!"