13.1. Бхагаван говорил так: «То ложно, что является обманчивым по природе». Все формирующие факторы – обманчивые по природе. Значит, они ложные.
Самскары — это кармические отпечатки-семена, факторы, формирующие настоящее.
Возможно, здесь не очень удачный перевод. Ложное является обманчивым — бессмысленное высказывание. Можно предположить, что смысл здесь такой: ложно то, что изменчиво. Во всяком случае, дальше речь идёт как раз про изменчивость.
Здесь может возникнуть вопрос: а есть ли что-то в этом мире не ложное? Самскары, по сути, определяют всё, что происходит. Выходит, что если они ложные — всё ложное. Тогда откуда взяться какой-либо истине?
Например, Нагарджуна пытается вроде как логически показать абсурдность реальности. Но логика, она откуда берётся? Наверно, из логики самой реальности. Но если реальность ложна, то откуда взяться истине? Как в таком случае логика может вести к истине?
Или при ложном базисе эта ложность не касается надстройки? У неё своё бытие и своя логика.
13.2. Если всё то, что обманчивое по природе, ложное, тогда что в них обманчиво? Сказанное Бхагаваном проясняет пустотность.
Если предположить, что Бхагаван говорил, что «ложно то, что изменчиво» тогда изменчивость и будет обманчивостью в ложном. И это будет прояснять пустотность, т.к. изменчивость делает всё иным себе, пустым от себя.
13.3. У явлений отсутствует самобытие, так как воспринимается изменение их состояний. Без самобытия явление не существует, поскольку явления пустотны.
Так как явления изменяются, что мы все хорошо видим, то в таком случае у них отсутствует самобытие. Ведь они, изменяясь, становятся иными себе, отрицая тем самым свою самость.
Но неужели мы, видя изменчивость явлений, не видим их постоянства? Разве мы видим, что всё каждое мгновение становится совершенно иным себе? Нет. Что-то меняется, но что-то остаётся тем же. Изменчивость не является полной, она частичная, а значит, с ней соседствует частичная неизменность.
Можно, конечно, предположить, что всё каждое мгновение становится иным, потому что мгновение другое. Но мгновение — это акциденция. Несущественные характеристики могут сколько угодно меняться, при этом сущность будет оставаться той же самой. С чашкой может происходить всё, что угодно, но пока она чашка — она тождественна себе, неизменна в своей чашечности.
Итак, тут нас ставят перед фактом, что всё лишено самобытия, т.к. оно изменчиво. Но кроме изменчивости мы наблюдаем и некоторую неизменность, а значит и некоторое самобытие.
В самом деле, пока явление существует, в нем воспроизводится его существенная характеристика, делая его тождественным себе, обусловленным собой. Чем не самобытие? Не абсолютное, конечно, относительное.
Но с т.з. буддийской логики изменчивость и неизменность несовместимы, они взаимоисключают друг друга. То же самое мы видим в отношении зависимости и независимости. Процитируем Далай-ламу:
«А осознав, что вещи и события в своём существовании зависят от причин и условий (и представляют собой всего лишь обозначения), мы увидим, что они лишены независимости и самостоятельности. Мы ясно увидим, что их природа состоит в их зависимости от других факторов. А если какое-либо явление существует только в зависимости от других факторов (и управляется иными силами), то оно не может быть названо независимым. Ибо независимость и зависимость взаимно исключают друг друга; третьего не дано.»
Т.е. тут мы видим, что все вещи зависимы. Ранее мы видели, что всё изменчиво. Но мы так же видим, что не всё одинаково зависит друг от друга и что имеется разная степень зависимости. Всё это говорит о том, что зависимость не абсолютна, она сосуществует с некоторой независимостью. Зависимость и независимость, изменчивость и неизменность — понятия относительные. Нет никаких оснований выбрасывать половину реальности.
Здесь мы сталкиваемся с особым свойством буддийской логики — с её безусловностью.
Приведём как звучит закон исключённого третьего:
«Два противоречащих суждения об одном и том же предмете, взятом в одно и то же время и в одном и том же отношении, не могут быть вместе истинными или ложными».
«В одном и том же отношении...». Буддисты постоянно подчёркивают, что всё является составным и соотнесённым со всем остальным. Т.е. в любой вещи мы можем обнаружить разные отношения и аспекты. И в одних отношениях она может быть от чего-то зависеть, в других — нет. В одних — быть изменчивой, в других — оставаться той же самой. Почему же они вдруг рассматривают вещи как монолиты, обязывая их быть тотально зависимыми и изменчивыми?
Выходит, что буддийские логики закон исключённого третьего понимают безусловно, не обращая внимания на отношения, в которых находится вещь. В таком случае эта логика будет поверхностной и неадекватной, искажающей реальность, а не проясняющей её. Что, собственно, и нужно софисту Нагарджуне и его последователям — показать невозможность чего бы то ни было, что, с их точки зрения, должно привести к освобождающему от всей этой ложной реальности эффекту.
И здесь ещё есть второе предложение: Без самобытия явление не существует, поскольку явления пустотны.
Тут можно вспомнить карику 1.10:
«Так как существование явлений, лишённых самобытия, не обнаруживается, то утверждение «если то существует, возникает и это» неприемлемо.»
О чем это всё говорит? О том, что если у явления не будет ничего неизменного, то его не будет. Т.е., если размазать вещь в инаковости становления и растворить её в тотальной зависимости, то от неё ничего не останется. Вырываем из явлений незвисимость и постоянство, и бытие явлений оказывается невозможным.
13.4. У кого было бы изменение, если нет самобытия? У кого было бы изменение, если есть самобытие?
Чтоб было изменение, должно быть то, что изменяется. Но если нет того, что изменяется, то откуда взяться изменению? Изменение возможно, если есть что-то длящееся, тождественное себе во времени, неизменное в своей сущности. Неизменность — условие изменения. А неизменность — это самобытие. Значит, если нет самобытия, то нет и изменения.
Но если самобытие (неизменность) есть, то как возможно изменение? Оно действительно невозможно в случае абсолютной неизменности, но в случае относительной неизменности с необходимостью будет и относительная изменчивость. Невозможность такого союза может утверждать только безусловная логика нагарджунизма.
13.5. Ни для того, ни для другого изменение невозможно. Поэтому юноша не стареет, поэтому состарившийся не стареет.
Ну вот, пришли к выводу, что такое безусловное изменение невозможно. Теперь можно даже привести пример, иллюстрирующий абсурдность ситуации.
13.6. Если у чего-то было бы изменение, то молоко было бы творогом. Однако природа творога будет отлична от молока.
Если же безусловное изменение всё же есть, то всё будет уже не самим собой, а иным.
13.7. Если было бы хоть что-то непустое, тогда было бы и что-то пустое. Но если нет ничего непустого, откуда возьмется пустое?
Как говорится в «Сутре сердца»: нет формы без пустоты, нет пустоты без формы. Другими словами: нет явлений без изменчивости и зависимости, нет изменчивости и зависимости без явлений.
Пустота — зависимость и изменчивость. Иначе — отсутствие независимости и неизменности.
И это прекрасно звучит. Но если мы всё абсолютизируем, то ничего не получится.
13.8. Победитель провозгласил, что пустота – это избавление от всех воззрений. Те, для кого пустота является воззрением, названы неисцелимыми.
Зависимость и изменчивость — это два крыла, благодаря которым мы можем воспарить над довлеющим миром независимых и постоянных сущностей. И так можно летать очень долго. Но это будет всё та же сансара. Если же мы хотим испытать свободный нирванический полёт, то придётся сложить крылышки.
Здесь можно вспомнить тетралемму: то; другое; и то, и другое; ни то, ни другое. Подставляем нашу изменчивость, получаем: изменчивость; неизменность; и изменчивость, и неизменность; ни изменчивость, ни неизменность.
Правильный ответ — диалектический третий вариант. Нагарджуна вроде как поначалу склоняется к первому, но безусловно понятая изменчивость приводит его к четвёртому. Вот в этом весь Нагарджуна. Его текст не про взаимозависимость и непостоянство, а про абсурд, к которому он сводит всё и вся.
Ну и как софист, он не может не поиграться с языком. Чтоб эту невозможную реальность никак не называть, дабы не придавать ей никакой чтойности, можно придать определению пустоты форму неутверждающего отрицания — отсутствие самобытия, и точка.
В итоге мы имеем ничто. Взаимозависимость и непостоянство — лишь направление движения. Цель — ничто. Оно за рамками: бытия; небытия; бытия и небытия; небытия и не небытия. Надо прийти к пониманию невозможности всего, даже зависимости и непостоянства. И, не делая из ничто очередного концепта, нырнуть в невозможность.