1223 год. Лето. Субэдэй и Джэбэ громят русско-половецкие войска на Калках, оставляя переломанные кости дотлевать в тележной трухе. Отдохнув, монголы возвращаются к Днепру и первый русский город испытывает их умения на себе. Новая страница истории открыта
И чтобы осознать случившееся, необходимо узнать предшествующее
Продолжение. Предыдущая часть (и русские кости) трещат ЗДЕСЬ
Общее начало ТУТ. Подписка на ТЕЛЕГРАММ
Сказал не Бог, сказанное спорно.
Дурацкий сон.. Где Прокопий! - Кузьмище вытаращил глаза и привычно переспросил, помедлив с ответом
Прокопий? Не ведаю, Княже
Книжный человек, думает много, вяхирь..
Князь промолчал, сверкнув глазами. Ничего не знают. Княже.. Ни сказать, ни рявкнуть. Блеют как овцы. Блевотина. Где же Прокопий! Самому искать. Он вышел из горницы, где оставаться было невыносимо, и спустился вниз.
В сенях встретилась плюгавая девка, с несходящим презрением на лице. Чья интересно дура? С кем путается? Из-за кого других, за людей не считает. Он наморщил лоб, и поежился, вспомнив. Анбал! Анбалова девка, поломойка. С утра до ночи терла, кроме досок ничего не знала. Пока не приголубил ясин. Другую взяли мыть, а эта. Чего вертится тут?
Он никому не верил.
Ни рассвету, ни закату. Ни боярам, ни жене. Ни юным, ни старым. Ни слезам, ни улыбке. Подозрительность въелась в кость и текла вместо крови. Спал один, запирая двери в горнице без окон. Под рукой держал меч. Во всем чуял подвох. Везде виделся заговор. И был прав, потому что заговор был.
Но, обо всём по порядку.
Аленький цветочек
Неважно как ты относишься, важно как Он отнесётся
Киев взяли на копье и провернули в ране. Подвергнув стольный город разграблению и потоку. Два дня мать городов русских корчилась под ударами, выплевывая зубы от сыновних пинков. Одиннадцать князей въехало через Золотые ворота, а следом рати со всех земель. Суздальцы, ростовцы, смоляне, люди из Полоцка, Турова, пинчуки. Дружинники из Новгорода-Северского с бывалым прищуром. Муромцы, рязанцы, все. Весь мир.
Собранный единой волей в один кулак
Скалясь щербатыми ртами, ратные куда-то волокли киевлянку. Её муж захлебывался кровью, ребенок плачем. Лихоимцы пробирались в горницы, врывались в сени. Шарили в кладовых и печах, пожирая домашнюю снедь и припасы. Набивая подведенное в походе нутро. Добрались до потаенных закромов и подклетей. Мёд.. Бражка.. Веселье.. Дома напоследок зорили и сквернили. Тем, что могли оставить на память.
Тем что только и может оставить зло.
Взялись и за церкви. Грязными сапогами переступая Царские Врата, касаясь Алтаря руками. Сметая подсвечники, дискосы и Чаши в в переметные сумы. И Софийскому Собору досталось и Десятинной. Зажгли было поганцы Печерский Монастырь Пресвятой Владычицы.
Да уберег Господь и огонь не занялся.
А случилась беда в марте, лета 1169, на второй неделе Великаго Поста. И не бывало такого на русской земле раньше. Чтобы так русские, русский город взяли. Да и поганые не брали. Не удавалось поганым брать больших городов. Мешки поднабив, разжились и полоном. Погнав горожан в свою сторону каждый. Землю селить, али так.. захолопить.
Вдоль улиц уводили вереницы побитых пленников. В последний раз взирающих на родные места. Больше молчали, слезой от беды не откупишься. И лишь в самой большой толпе, гонимой в суздальскую сторонку.
Вдруг раздалось
Помяни, Господи, сыны Едомския, в день Иерусалимль глаголющыя: истощайте, истощайте до оснований его
Нечто раздражающе-дребезжащее.
Напомнившее Всенощную на Сыропустной тем, кто там был и слушал. То бишь никому не напомнившее. Голосила однозубая старица, доживавшая век в задней клети. Её согнали оттуда с родней и скарбом. И кроме кисловатого запаха терять было нечего.
Посему и не унималась, старая дура:
Дщи Вавилоня окаянная
Вороной скрипела, тварь.
блажен иже воздаст тебе воздаяние твое, еже воздала еси нам.
Блажен иже имет и разбиет младенцы Твоя о камень
А не по-поповски ужо, а и по-своему каркала
Чтоб вам было пусто ироды окаянные, чтоб пусто было вам
Загоготали было ребята.
Один сгорбился, закривлялся, заверещал старушкой. До слез.. Хорошо. Когда сыт, пьян и со всеми вместе. Ничем не проймешь. Это потом уже, когда подступит (а подступит..) будешь лоб перед иконами расшибать или кружки с подолом облизывать. Ощутив дурное предчувствие, боярин Борис Жидиславич посмурнел. Проняла гадина старая, плюнула в душу.
Подыхать пора, а кровь портит.
Воевода вел суздальцев.
Да и всё войско держал. Князь Мстислав Андреевич (руководитель похода) без его совета на ногу не ступал. И на такого-то мужа клюв разинула. Какой-то ражий парубок, прихвостень воеводский. Тюкнул её тихонько по темечку, тем казалось и кончилось дело.
Много-ли старой надо.
И никто не заметил сметливый смоленский пригляд. Переглянулись младшие Ростиславичи, прищурились. Суздаль, Суздаль.. Не мечники, а мякина. Старухиных причитаний не вынесли. Лапуня завелась, и людей резать и похвалы слушать. Кому чинимся? Сено сырое, молоком пахнет.
А от смоленских дружин несло кровью.
Очень скоро (очень) это наблюдение дорого (очень дорого) обойдётся Северо-Восточному Княжеству. Ухватившему, как казалось, всю землю. В тот темный мартовский день 1169 года, когда Русь из Киевской сделалась домонгольской.
Ипатьевская летопись:
И два дня грабили весь город, Подол и Гору, и монастыри, и Софию, и Десятинную Богородицу, и не было помилования никому и ниоткуда - церквам горящим, христианам убиваемым либо вязаным. Жены уводимы были в плен, отлучаемые силою от мужей своих, младенцы рыдали, взирая на матерей своих. Взяли множество имущества, церкви обнажили от икон, книг, риз, и колоколы вынесли. Всеми смольнянами, и суздальцами, и черниговцами, и Ольговой дружиною все святыни взяты были.
Зажжен было погаными монастырь Печерской Святой Богородицы но Бог молитвами Святой Богородицы сберег от таковой утраты. И было в Киеве всем людям стенание, и туга, и скорбь неутешимая, и слёзы непрестанные.
Все же это случилось из-за наших грехов.
Рати разошлись по дорогам.
С полоном, скарбом и чувством сыновей, расправившихся с собственной матерью. Всё стало недобрым, сердце застыло куском грязи. Смерзшейся на обочине до первой оттепели. Оставалось бражничать, поминая того.
Кто подбил их на это.
Великий Гэтсби
Можешь уйти - всё можешь. Не можешь, сделай всё, чтобы смочь.
Тщету отцовских усилий, князь Андрей Боголюбский понял еще при жизни отца. Что проку набиваться в суженые к холодной. Киев не принял их Мономахову ветвь. И как ни старался Юрий Долгорукий завоевать благосклонность стольного града. Его подарки тяготили больше его угроз. А сердца и улыбки киевлян получал Изяслав Мстиславич.
И всего обидней получал даром.
Отец не унимался, заставляя испытывать досаду и стыд. Ну зачем? Зачем пихать жисть в поруху, разменивая силы на общение без отдачи. Сидеть под закрытой дверью. Скрестись как пёс, глядать в щели. Домысливать что там, кто.. Напоминать о себе, задаривать, задабривать. Любовь покупать, дружбу. Полезным быть, чтобы стать интересным. Кого-то выдумывать, чего-то вымучивать. Литься трелями, смотреть на зевки. Слушать односложности, заполнять паузы, искать слова. Нет уж.
От любимого и одуванчик золото. От нелюбимого и золото одуванчик.
Сам того не ведая, разгадал князь Андрей тайну философского камня, и уехал прочь. Подальше от Киева, Золотого Стола. Бесконечной возни под ним, и на нём пляски. В родовую отчину Суздальско-Ростовской земли. Пренебрегаемой родителем ради вожделенного Юга. Богатого только половцами и теснотой.
Едва улыбнулось счастье, и умер Изяслав.
Юрий Долгорукий без памяти ворвался в Киевские палаты. И пировал на радостях, пока не помер. Не понявший, что кнутовище нелюбого слаще его объятий. По слухам князя попросту отравили, и киевляне вздохнули вновь. Андрей не удивился, услышав вести. Он был очень (очень) умен, чтобы не знать эти вещи. Зная, что отказавшись быть гостем в чужой жизни, сумеет стать хозяином в собственной. И успеет её построить.
Успеет построить всё.
Словно крылья выросли за спиною.
Дома встретили глухие леса и сердитые бояре (Кучковичи). На чьей сестре Улите Степановне отец, недаром прозванный Долгоруким, оженил Андрея с расчетом. Породнившись с мерянской аристократией, закрепить за собою край. И умалить права старшего сына, которого он не отпуская в удел, держал при себе. И чьи способности внушали опаску.
Делаясь боярским зятем, Андрей падал в глазах Рюриковичей. И единокровным братьям от греческой царевны угрозы не представлял.
Понимал это и он.
И жена, ронявшая слезы, от того что ею как землей перепачкали мужа. И ее братья Аким, Петр и прочие. Норовившие навестить сестрицу и первым делом смотрящие на живот. Округлился, аль нет. Брезгует ими княжеский сын или не брезгует. Выходка одного из них, пошутившего на пиру по другому поводу
Хошь не хошь, оженился потревожь
Была лишней.
Хотя её не забыли (не забыли ничего). Андрей принял и жену, и судьбу, и землю. Такими как есть. С ранимой чуткостью северянки, всегда извиняющейся перед мужем, что слишком проста. И не заменит смоляных волос дочери Юга с насмешливым взглядом и жгучей страстью. Ну и что.
Князь умел забывать.
Забывать всё, забывать просто. Срезая под корень, что было и что вожделелось. Не важно женщина это, занятие, дружба, власть. Просто забыть, просто навсегда. Хотя и непросто это. Но.. На то и женщина - женщина, чтобы уметь запомниться. На то и мужчина - мужчина, чтобы уметь забыть. И не тот князь, кто владеет своими людьми.
Но кто владеет своим вниманием.
В родовом уделе бескрайнего Волго-Окского междуречья, не сорили улыбками, но ему были рады. Когда не одобрявший отъезда отец умер, Андрей занялся братьями. И опираясь на шурьев, выгнал их прочь в Грецию. После чего, засучив рукава, еще основательнее занялся жизнью.
И она отвечала взаимностью.
Словно крылья выросли за спиною. И душа, когда её перестали предавать и насиловать, ради любви равнодушных - возликовала. Рождая новые замыслы и давая под них силы. Андрей и не подозревал какое могущество обретает человек, перестающий себя разменивать на общение без отдачи.
Всё исполнялось само..
Реки кишели рыбой, леса пушниной. Дров - руби не хочу. Земли - сей не устанешь. Ручейки поселенцев с Запада и Юга слились в мощный поток. Люд шел цельный. Оборотистые, деловые мужи, уставшие от половецких набегов и бесконечных княжеских свар. Не сидни, согласные прозябать в дедовой хибаре, вместо того, чтобы поставить свой дом. Эти ставили, строили. Топоры стучали без умолку. А лесная стена и реки защищали от Степи лучше крепостей и валов.
Для хлеба не хватало ни ртов ни житниц.
Князю разом досталась и естественная монополия и бездонный рынок сбыта. Великий Новгород нуждался в зерне пуще воздуха, готовый скупать весь урожай на корню. Отдавая серебро сразу. Волга замыкалась на Андреевы земли. Снизу чего только не шло. И в закромах обновленного Владимира заблестело золото, позабытое уже на Руси. Северо-Восточный край 12 века, напоминал будущие Соединенные Штаты. Делая недалёким (и неотвратимым) миг, когда его совокупная мощь, превзойдет совокупную мощь остальных русских Княжеств.
И по отдельности, и вместе.
Как США превзошли породившие их Британскую Империю и Европу.
Так и случилось.
Полтора десятилетия со дня оставления Юга, сделали князя Андрея самым богатым, самым сильным и самым крепким владетелем на Руси. Не желая делить власть ни с боярством, ни с вечем, ни заматеревшей дружиной. Князь впервые начал опираться на вооруженную челядь и младшую рать. Выдвигая лично ему обязанных людей и сталкивая их с родовой господой.
Был у него Анбал.
Человек из ясов, ключник. Огромного роста свирепый муж с глазами на выкате. Ясин неотлучно находился при Князе, и все другие поджимали хвост. В гневе Анбал был страшен, из очей брызгал кровью, белел. Десять дюжих молодцев едва успевали сладить, и скрученного отливали водой как пса.
Но Князя Андрея, Анбал слушался безраздельно.
И верен был также. Однажды на подворье заявились Кучковичи. С чьей помощью Князь только-только выгнал братьев. Отчего они считали его обязанным, а себя способными обязать. Где выгнали двух князей, надолго-ли задержится третий. Анбал вытирал нож, как раз забили хряка. Чья голова в боярской шапке стояла на пне. Позабыв зачем пришли.
Шурья обрадовались, что вышли.
Никто из бояр его власть не оспаривал. Его двор в Боголюбово хорошо защищался, а Владимир был слишком молодым городом, что-бы иметь сильное вече. Здесь Андрей строил свой Киев. Со своим Успенским Собором, своими Золотыми Воротами и замыслами, покоряющими время. Не разменяй Князь последующими событиями накопленной силы. И через три поколения Русь уже двинулась бы отсюда на Юг и Восток. Обрекая на вассалитет (с последующим поглощением) Волжскую Булгарию, протогосударства лесостепи и саму Степь.
Но.. Андрей пошел другим путем.
Каким идут люди, использующие новые возможности для сведения старых счетов. Каким идут почти все. Князь решил даже не завоевывать. Даже не наказывать. Князь решил карать, решив тем самым, что он это Он.
Киев, что Киев..
Киев умалялся, всё больше уступая региональным столам. У которых не сияло его золото, зато блестела своя сталь. Галич, Чернигов, Смоленск, не говоря про Владимир превосходили столицу военной мощью. Предоставляя боярству и горожанам выбирать из чужих князей, а не ставить своих. Он даже мог про него забыть. Не спасать, не идти на помощь. Не читая рвать весточки с Южной Руси.
Потому что это её дела и её сложности.
Поступать по-мужски. А настоящий мужчина это еще и настоящая сволочь. Настоящие женщины соврать не дадут. Андрей же повел себя по-ребячески. И начал мстить. Показав что в мужском сердце, всё еще живет мальчик.
На старорусском - кощей.
Русская мифология.
До беспощадности строга к образу несостоявшегося взросления. Не оставляя стареющим мужчинам, которые не смогли вырасти из нереализованных вожделений и детских травм - ничего.
Ни грустной теплоты Питера Пэна. Ни розовой несуразицы Монте-Кристо. Этого гимна мещанского эгоизма, столь польстивший его вкусу. Я, он, она. Она с ним... И тут я через сорок лет возвращаюсь (инкогнито) и давай им ручки дверные мазать. Ну или машины царапать. Тут уж, у кого на что смелости хватит. Понятно, фабула (немного) другая, но и обыватель - не граф.
Инфантилизм русской сказки - Кощей. Склизкий, холодный субъект. Нежить прозябающая в недоступных местах душевного закоулка. Пока ум не соотнесет старые желания с новыми возможностями. И субъект получит первый глоток воды. А после уже будет пить без остановки, пока моральные и материальные силы носителя не иссякнут. Это касается всего.
Забытых обид, привычек, наклонностей.
И потребуется недюжинная рассудительность (Василиса Премудрая) и сверхъестественная помощь. Чтобы человек разобрался в себе и добрался до иглы с кощеевой смертью. Наконец, повзрослев. Но.. погибают обычно раньше.
Новоиспеченные полки Андрей испытал в Булгарском походе 1164 года. Где русские взяли город Ибрагимов и еще несколько поменьше. Домой вернулись с добычей, не без потерь. От ран скончался старший сын - Изяслав. В память которого отец выстроил церковь, известную как Покрова на Нерли.
Тогда же вышла первая размолвка с женой.
Улита Степановна поджала губы, чему супруг значения не придал. И напрасно. Жена простит мужу всё, кроме сына. Андрей не замечал ничего, поглощенный приготовлениями предстоящего (Киевского) похода. Искусно встроившись в очередную южнорусскую свару. Которую и возглавил, удивив всех исследователей насколько размах его сил, не соответствовал мелочности целей.
Подготовив захват и самое главное (захват дело обычное) разграбление Киева. Андрей Боголюбский разом перечеркнул достижения. И, как выяснится вскоре, лишил свой Дом земного будущего. Уподобившись финансовому магнату, пойманному на магазинной краже. Литератору, расписавшему нецензурщиной общественный туалет. Основателю рода, заказавшему юношескую любовь уголовной банде. Чтобы поставили на хор, плеснули кислотой в лицо, и цветочек аленький подарили.
На память.
Так и случилось. А потом пришли беды и начались сны.
Босоногий мальчик
То что это, с тебя началось. Не значит что это, на тебе завершится.
Мстислав Андреевич (второй сын) вернулся из Киевского похода с людьми и добычей. Добро растеклось в закрома и храмы, полонянников расселили по селам. Некоторые остались на княжьем подворье. Средь их Кузьмище -человек книжный. Вяхирь, голубиная душа, сдружившийся с третьим сыном князя Андрея - набожным Глебом. Жизнь Кузьмища, сторонившегося забав и девок, была нелегка. Дворня его поддевала. Без нахальных вопросов и шуток не проходило ни дня. Кузьмище великодушно терпел, и не ярился.
Не оставляли в покое и уязвленные невниманием девки. Норовили подсесть, спросить про божественное. И простодушный Кузьмище упоенно рассказывал, не замечая вскидываемых глаз и потайных вздохов. Дурень, есть дурень, что с его взять. Но племя настырное. Так иной раз донимали, уносился Кузьмище в леса, а ему вослед кричали охальное.
Тем не менее, он стал вторым человеком, который не боялся Анбала.
Первым стал Прокопий. Высокий, бледный выходец с Запада, невесть откуда прибившийся ко Двору. Стылый молчун с выцветшими глазами, рядом с которым в жару было зябко. От его глаз цепенели и замирали, а сам он не бросал слов и не ронял крошек. Ел немного, но обстоятельно, долго. Всё время пил травяные отвары. И пока он был в трапезной, туда не смел заходить никто.
А Прокопий никуда не спешил.
Стычка с Анбалом была неминуема, и когда ясин выпучив глаза сжал пудовые кулачища. Ему тихо, едва слышно сказали
Поднимешь одну руку, отрежу две.
И это не было угрозой.
Холод проник в утробу. Анбал попятился, заморгал. И из того дня лишь-то запомнил. Что глядя с гульбища, посмеивался Князь. Холопы грызутся, господам легче спится. Но Анбал никогда не простил ему этого смеха. А Прокопий начал входить в силу. И единственный, не величал Андрея отцом.
Пока единственный.
Страдания челяди не занимали, хватало своих.
Каждую ночь стал сниться мальчик. Или юноша, как посмотреть. Босой, но знатный.. На снегу, с черными пальцами и кровоподтеками на лице. Какие-то сыроядцы подгоняли копьями к граду. Его, Андрея, граду. И мальчишка взвывал от боли, всякий раз когда наступал. На стенах плакали, но не спешили на помощь. Даже когда поганые принимались юнца душить.
Он Андрей (во сне) бежал за стены. Добегал до мучителей, вскидывал меч. И вглядываясь в их лица, видел своё. Клинок тяжелел, руки опускались, а полумертвый отрок строго выговаривал:
Меч Святого Бориса, не по руке окаянному Святополку
Только и хватало спросить, кто он. Как звать. Чьего рода
Как и твой город, Андрей. Твоего.
И Князь в хладном поту просыпался.
Это был один сон, были и другие. Как предсказывал недруг, о котором потом. Дурно (очень дурно) пошли дела. Новгородский поход завершился погромом. Год спустя, после Киева, он послал войска на Великого Господина. Уже не стыдясь намерений, собираясь подмять его под себя. Осаду держал князь Роман (отец Данилы Галицкого). Искушенный в рати, воин западнорусской школы, не собиравшийся давать суздальцам спуску.
Новгородцы сменялись на стенах
Куда вынесли икону Пресвятой Богородицы. С того дня получившую наименование Знаменской. Когда в образ полетели стрелы, из глаз хлынули слезы Божией Матери, а гнев Её Сына на княжьи войска. Между осаждавшими возник разлад, кого-то ткнули в бок. И начавшуюся поножовщину сумел остановить только князь Роман, сделавший вылазку.
Победа новгородцев была полной.
Спаслись только бояре и знатные. А пленников продавали за 2 ногаты (бросовая цена). Косвенно это указывает на три особенности Владимиро-Суздальского войска, кардинально отличавшего его от других княжеств. Оно было массовым, ратник ничего не стоил (пленных не выкупали) и рати вел не князь. Северо-Восток со своими ресурсами, не успел породить военной школы. Дружины сколотили наспех и не дав окрепнуть, сырыми бросили в бой.
А этой бы силе, да лет двадцать.
Как бы то ни было, эти были лучшими, но и этих не стало. Андрей не унялся. Доказывая себе и другим, что произошедшее случайность. Он призвал боярскую челядь (свои дружины легли под Новгородом) и под руководством Мстислава Андреевича (наследник!) отправил их воевать Волжскую Булгарию. Снова. Поход обставили как битву за Православную Веру, что отклика не нашло. Нарочитая набожность Князя начинала раздражать, разительно расходясь с делами. Шли неохотно, зима..
Предводитель столкнулся с открытым саботажем.
И описывая поведение ратных, летописи красноречиво кратки: идуще не идяху. С горем пополам ограбив несколько булгарских селений, Мстислав убрался восвояси. А вскоре (в марте 1173 года) умер. И свинцовый день его похорон, напомнил выжившим в Новгороде - Киев. Это был уже второй (умерший) сын Андрея с Улитой. И Князю не нужно было быть прозорливцем, что бы увидеть, как его пребывание рядом, тяготит её. Да и землю тоже.
От него устали.
Сам он хотел забыться в походе, и вскоре повод представился.
На этот раз, противниками стали союзники.
Младший извод Ростиславичей. Рюрик, Давыд и (чтоб ему..) Мстислав прозванный Храбрым (отец Мстислава Удатного). Человек дивной, отчаянной смелости. В одиночку ходящий на лося и медведя. Что ему, человеку смоленской военной школы - суздальская рать. Сиволапые смерды.
Свара началась с Андреева приказания.
Он приказал Роману Ростиславичу (старшему в роде) выдать нескольких киевских бояр. Коих обвинил в отравлении отца двадцать шесть лет назад. Таков был повод, испытать насколько их верность прочна, после всех его неурядиц. Заодно, Андрей замазывал их позором. Выдав бояр, они выставляли себя прислужниками и подлецами. И принадлежали ему полностью.
Как всякий совершивший зло для кого-то.
Роман бояр не отдал, но и драться не стал. Остепенившийся, и не желавший ничего кроме покоя. А вот младшие Ростиславичи замиряться не пожелали. Показав, чего стоит их Дом и его.
Чье непрошенное покровительство тяготило.
Ближнему мечнику Андрея - Михно. Который доставил им требование покинуть Русь. Мстислав Ростиславович овечьими ножницами остриг браду и власы. И в таком виде отослал к господину, со словами:
Мы тебя до сих пор считали отцом, и любили.
Ты же прислал к нам такие речи. Что считаешь меня не князем, а подручником и простым человеком.
Делай, что замыслил. Бог всему судья
А промеж себя, еще и над боярским зятем смеялись.
Спускать такого было нельзя. И Андрей Боголюбский послал на Киев всю землю. И Чернигов послушался, и Смоленск и даже недавно замирившийся по любви (к хлебу) Новгород. Вся земля, тысяч 50 рати. А у Мстислава горстка в Вышгороде, где его осадили войска коалиции.
Чуда не случилось.
Солома не переломила меч. Дружины собранные из разных земель, осаду вели неохотно. Колени гнули слухи о волынцах и галичанах, идущих Мстиславу на выручку. Слухи небеспочвенные. И едва запылила подмога, Ростиславич совершил вылазку. Нанеся один удар, быстрый и гибельный.
Он всех утопил в Днепре.
Это был крах. Крах военный. Крах политический. Впереди ждал семейный крах. Потерявшая тысячи сыновей земля - перестала бояться, зароптав в голос. И слухачи Прокопия доносили с торжищ, что Князя добрым словом не поминают.
Только и слышно
Пусть его жрут собаки
Дурацкий сон! Где Прокопий? Девка эта еще.
Вырвался Князь, прочь из опостылевшей горницы, где донимали сны и всё напоминало о домовине. Четыре года как он выгнал ненавистного собеседника. Не снеся неумолчных укоров.
Андрей, Андрей.. ты же всё понимаешь. Киев сожжешь, не стоять Владимиру.
Андрей, Андрей.. ты за землю в ответе. И земля за тебя. Пожалей Андрей землю.
Андрей, Андрей.. Бог Себе не противник. Не быть тому, чтобы ты Его заповеди нарушал, а Он тебе помогал в этом. Хоть обмолись до блажной бормоты. Лбом полы прошиби во всех церквах.
И вот как такое слушать. И вот как такого терпеть.
А после дела, он же (глас этот). С грустью так произнёс, как батя в детстве. Когда на войну уходил, а его оставлял в тереме.
Теперь всё Андрей. Теперь всё, Андрюша. Слушай. Наведут на тебя зверя полевого, и найдет на вас зверь лесной. Своим сыновьям своею рукою глаза закроешь. И весь срам твой, твои очи узрят. В хоромах твоих будет пировать челядь. И в одежде твоей будет щеголять смерд.
И он увидел (не спал!).
Увидел как к Владимиру подходит громадное войско и его начальствующий с раскосыми глазами и рваным шрамом. А из лесов, выходили и выходили рати высоких людей в высоких шапках. И занимали все русские города до которых смогли дотянуться. Захотелось закусать собеседника.
Глаза ему выгрызть.
А я, Андрей. Буду молиться. Чтобы Бог наказал тебя здесь. И тебе, о том же молиться, советую. Прощай.
Больше ненавистный голос не донимал. Но кошмары снились, войска полегли и одному из сыновей (Мстиславу) он закрыл очи.
А не задолго до..
Незадолго до.. Умер третий сын - Глеб, всеобщий любимец.
Тихий, неземной доброты книжный мальчик. Любивший церковные службы и разговоры с монахами. Владимир души в нем не чаял. На похоронах стенал и старый и малый, и только мертвый не пролил слез. Когда закрывали гроб, Улита Степановна завизжала
Глебушка, Глебушка мой. Сыночек. На кого ж ты меня старую оставляешь.
И с перекошенной яростью процедила мужу
Чё смотришь. Чё ты смотришь. Из-за тебя всё. Церкви он строит, на клиросе он поёт, псалмы он читает. Про тебя там всё сказано, убивец. Про тебя там всё написано, душегуб.
Чтобы ты сдох. Чтоб ты сдох. Чтобы ты сдох.
Обмякнув на пол.
Повисла тишина. Размазывая кулачищами слезы, бросился прочь Амбал. И боярин (Аким Кучкович) дал знак своему человеку - проследить. А Князь Андрей попятился от недобрых взглядов. Каждый имел зуб. Каждый потерял кого-то или что-то. Всё здесь бы и кончилось.
Кабы не Прокопий.
Выйдя пред Князем, он осадил толпу немигающим взглядом. Где плескалась такая ледяная жестокость, что и пикнуть никто не смел. Лишь посадский староста, ветхий днями, которому нечего было терять, промолвил.
Ты бы шел своею дорожкою, друже. Не рады тебе тут.
И тебе Князь тоже.
Андрей уехал прочь в Боголюбово.
А Анбал добежав до Клязьмы, сунул голову в реку и булькал. А когда вынул первыми его словами было, - чтоб ты сдох. И боярин Аким Степанович понял, был черед ожиданию. А теперь черед делу. Пора.
В дороге поснидали. На Андрее не было лица. Войска нет, люди воротятся, сыновья умерли. Один Юрка.. (будущий муж царицы Тамары) остался.
Утешил Прокопий.
Оставь, Князь. Бабьих слез бояться, жизни не начать, не кончить. На свет приходим - орут, со света уходим - воют. Теперь что ли не жить нам?
И то верно.
На Глебовых похоронах, Прокопий не плакал. И посадскую челядь унять обещал.
Сейчас поутихнет.. Потроха старому хрычу выпущу. А его бл.. блажным сынам очи выну. Приедем опосля во Владимир все будут тебе улыбаться.
Увидишь сам.
Ночью Прокопия не стало, исполнил Стырята.
Отпетый человек, черный бражник и первейший охотник во всей земле. Пил страшно. Глотал ведрами, в бочке утонул бы, если бы кто дал. Допивался до беспамятства, лежал, ползал. Ничего не жрал и нутро не принимало ничего кроме браги. Боярин Аким Степанович ценил умения этого человека, и не давал сгинуть для будущих дел. Его приносили как мертвяка, бросали в сенях, и последние холопы воротили носы. Стырята только смотрел, складывал дудочкой губы и жалобно мычал как скот.
Боярин посмеивался и кликал старую бабку Дубраву.
Умевшую варить заветное зелье из тайных трав. Стыряту отпаивали молоком через тряпицу, через седмицу другую он начинал жрать. И вскоре кланялся
За доброту твою, боярин. За хлеб, и за соль. Для дела понадоблюсь, кликни.
А и кликну, говорил Аким Степанович напоследок.
И Стырята молча кивал. Был он охотником, в лесу вырос. Да и жил там. Промышлял всяким зверем, но любил волков. На спор уносил волчонка, не потревожив матери и оставлял поодаль. Чтобы все видели, как серая тень хватает щенка за холку и уносится в лес. Незамеченным подбирался Стырята и к матерому волку. Прокопий отхлебывал травяной взвар, когда за спиной возник человек и блеснул засапожник. Стырята обхватил голову, запрокинул назад и привычным движением довершил дело.
Первый русский дворцовый переворот начался.
Для начала в погребах напились, для храбрости. А потом рванули наверх, друг друга распаляя и себя подбадривая. Все. Аким Степанович, брат его Петька, Ефрем Моизич, Анбал и других робят человек двадцать. Пытались взять и Стыряту, но вытащить его из погребов не смогли. А без Стыряты дело пошло вкось, по-дурацки. Не пошло дело.
Боярин Аким Степанович, душа заговора, сформулировавший его цели после Андреевой расправы над одним из его братьев:
Сегодня того, другого казнил, а завтра казнит и нас.
Стукнул несколько раз в двери.
Кто там?
Раздался настороженный голос.
Не найдя Прокопия, Князь убрался к себе и заперся.
Это я, Княже. Прокопий.
Промяукал один из убийц.
Княже.. Нет..
Нет паробче (слуга), ты не Прокопий
Воскликнул Андрей.
И рванулся к стене, где раньше висел меч Святого Бориса. Где меч висел раньше. Вот чего плюгавая поломойка вертелась в тереме. Блеснула догадка, но поздно. Двери стали выламывать. Он отбивался как мог. Они как могли убивали. Беспорядочно, с испугу, с пьяни. Как будут убивать младшего Годунова и несчастного Павла. Да и сквозь дыхание Чейна-Стокса, пробьется похожее.
Тыкали наугад, пырнули своего, рубили воздух. Убежали прочь. Бог подарил спасительные мгновения, сделавшие этого князя - Святым.
Андрей выбрался наружу.
Кубарем скатился по лестнице, и заполз под неё. Оставляя кровавый след, по которому его и найдут истязатели.
Господи помилуй! Господи помилуй!
Господи, слава Тебе! Господи, за всё Тебе слава!
Это я, Господи, согрешил. Это я, Господи, окаянный.
Услышала разъяренная челядь.
Вернувшаяся доделать начатое. Ад пришел, но поздно, игла была сломана. Анбал даже не узнал его, занося меч. Другое лицо, будто тому назад, лет двадцать. Андрей заслонился, ладонь отлетела в сторону и его жизнь с ней вместе. Чернь затопила палаты. Заголилась улица, загулял народ. Пошел повальный грабеж, разврат и бражничанье.
Тело выбросили во двор, как падаль.
Пусть его жрут собаки
Ответил Анбал Кузьмищу.
Когда явившись через несколько дней (из Владимира), Киевлянин попросил покрывала для Князя.
Изверг!
Вскипел Кузьмище.
Чужой человек. Выходец из разрушенного, поруганного Андреем града. Единственный во всем свете, поступивший с ним (Андреем) по-людски.
Государь взял тебя в рубище, а ныне ты ходишь в бархате. А твой мертвый благодетель лежит без покрова.
Анбал протрезвел.
Великан чуял (чуял всегда) за Кузьмищем теплую силу. Большую, чем земная. Большую, чем у него. И за Прокопием была сила, но другая. Хладная, злая. Между ними болтался Князь. Какая-то из них победила..
Но Кузьмище, Анбал всегда уважал.
Ясин бросил ковер и корзно. Обернув, Киевлянин отнес тело в церковь, где тоже шла гульба. - Охота тебе с ним возиться. - пожал плечами какой-то бражник. А священники попрятались, и отпеть ни один не решился. Кузьмище бдел. Через два дня явился честной игумен, он отпевание и совершил.
Над гробом Князя, повелевавшего миллионами жизней, стояли двое. Чернец и книжник. Показывая как превратна судьба, обманчив земной путь и как мы не ценим тех, кто нас ценит. Кузьмище считается автором "Повести об убиении князя Андрея Боголюбского".
А некто неизвестный сделал надпись в Свято-Преображенском Соборе Залесского Переславля. Где упомянут князь Андрей и его убийцы. Средь которых ключник Анбал, бояре Кучковичи и окаянный Стырята. Так закончилась маленькая история и началась большая.
И если после всего.
После всего, читатель. Ты все (ещё!)не веришь в Бога. Перечитай (где угодно) еще раз жизнь князя Андрея Боголюбского. Ну и пойдем дальше. Пусть война Гога и Магога еще не началась, но уже осязаемо близка. А события казавшиеся содержанием истории, оказываются всего лишь прологом.
Тумены подскакали к большой реке, с лесистой густотой правобережной кручи. Субэдэй провел по щеке (слишком гладкая) и махнул рукой.
Кони вошли в воду.
Подписывайтесь на канал (и ТЕЛЕГРАММ!). Продолжение ЗДЕСЬ
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (СБЕР, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Карта 2202 2036 5104 0489
BTC - bc1qmtljd5u4h2j5gvcv72p5daj764nqk73f90gl3w
ETH - 0x2C14a05Bc098b8451c34d31B3fB5299a658375Dc
LTC - MNNMeS859dz2mVfUuHuYf3Z8j78xUB7VmU
DASH - Xo7nCW1N76K4x7s1knmiNtb3PCYX5KkvaC
ZEC - t1fmb1kL1jbana1XrGgJwoErQ35vtyzQ53u