Лизу выписали в ту пору, когда стояло чудесное бабье лето. По всем календарным срокам пора было ему уже заканчиваться, но оно все длилось и длилось, и даже ночами не было еще заморозков.
- Поедем на дачу, - попросила Лиза, когда вместе с родителями обсуждала, как провести ближайшие недели.
Мать переполошилась:
- Какая дача… А если случится что? Если тебе «скорую» вызывать придется? Туда водитель и не разберется сразу, как проехать… Дома – другое дело, там до больницы пешком можно…
Но Лиза смотрела на отца:
- Пап, пожалуйста…
Лиза чувствовала, что целительной для нее сейчас будет только природа. Слишком много боли накопилось за последнее время в ее душе. Последней каплей стало то, что неделю назад осиротел Борис. Когда молодой человек, собрав вещи матери в два пластиковых пакета, уходил из больницы, он находился в таком состоянии, что даже не попрощался ни с кем. Он сам излучал горе, создавал такую ауру, что в ней трудно, невозможно было дышать.
Лиза подумала тогда, что будь она на ногах, она поехала бы с ним, и какое-то время побыла рядом. Только что пережив потерю, она понимала его вполне. Не обязательно утешать словами - можно вместе молчать. Или плакать. А потом один подметит что-то красивое – например, стайку птиц на дереве. И укажет другому. И другой в первый раз улыбнется.
Но Лизе самой еще нужна была помощь. И немалая. И вдруг – дача.
Отец не смог выдержать ее умоляющий взгляд.
- Разве что на недельку. Дел там и вправду много. Но только если ты будешь себя беречь. Сидеть на веранде в кресле и дышать лесным воздухом.
Лиза закивала так, что отец улыбнулся:
- Поедем.
Дача помогла молодой женщине не то, чтобы забыть о болезни, но перенестись в прошлое, когда все еще было хорошо. И, благодаря этому прошлому вспомнить, что есть и другая жизнь, и надо в нее потихоньку «встраиваться» - это слово часто употребляла мама.
- Я сейчас похожа на твой триммер, - сказала Лиза отцу, прожив на даче несколько дней.
И, видя, что он не понимает ее, что удивленно поднял брови, она пояснила.
- Мы же тебе его с мамой подарили, потому что у тебя больная спина – легкий, на двух аккумуляторах. Вот я сейчас просыпаюсь и думаю с утра, что во не тоже вроде аккумуляторы – парочка. То есть - определенный запас сил. Небольшой. Выработаю эти силы – и все, какое-то время лежу пластом. Так что я с утра не могу себе позволить то тем, то этим, продумываю, на что эти силы потратить.
Вопреки наказам родителей Лиза все равно находила для себя какие-то дела. Стряпала нехитрую еду на электрической плитке. Вязала яркий полосатый коврик. И пусть у нее все время падал из рук то крючок, то ложка – само сознание, что она может хоть что-то делать – доставляло ей немало радости. А когда Сонечка забиралась к ней на колени и крепко обнимала за шею – Лиза прикрывала глаза, не хотела показать ребенку, что она плачет. Это были и слезы по сестре, и какое-то внутреннее потрясение от того, что несмотря на перенесенные испытания, она еще может любить – причем такой острой щемящей любовью, какой не могла прежде.
Мать Лизы робко заикнулась о том, что – может быть – Сонечке нужно потихоньку привыкать звать «мамой» - Лизу?
- Горько, если некому сказать «мама»…
- Нет-нет, - возразила Лиза, - От горечи нам всем и так никуда не деться, но мамой останется Ира, так будет честно.
По вечерам они вместе сидели во дворе. Отец разводил огонь в простой костровой чаше, которую он купил в начале этого лета.
- Были там, понимаешь, такие красивые… Резные…с лесом и оленями…
- А когда в такой чаше станет гореть огонь – покажется, что это пожар в лесу… и бедные звери... стоят в этом пламени. Ну его – не хочу…
- Да и дорого, - отец вздохнул, - Смотрю я на эти вещи, прямо как шагреневая кожа. Чтобы купить – надо потратить кусок жизни, чтобы заработать на них. А сколько у меня той жизни осталось? Мне она для другого нужна…
Сказал – и испуганно взглянул на Лизу, не напомнил ли он ей этими словами о том, что недавно она сама была на пороге вечности? Но дочь задумалась о своем. Держала обеими руками чашку со своим любимым чаем – рыжим как осень, и плавали в нем еще кусочки антоновки…
А когда огонь догорел – и остались лишь одни искры в темной золе, Лиза сказала:
- Вот такими, наверное, смотрятся наши города – с ангельских высот. Такими видят их ангелы. Искрами во тьме.
И отец даже не спросил – почему не пассажиры самолетов? Не космонавты? Ангелы. В последнее время именно ангелы присматривали за их семьей.
…Потом зарядили дожди, и надо было возвращаться в город. Само собою было решено, что Лиза станет жить с родителями. Не к Андрею же ей идти? В выходные отмечала день рождения подруга маленькой Сонечки, и взрослые были рады, что девочка пойдет на праздник, где смех, музыка и торт, где нет места грусти.
А сами они в это время собрались на кла-дбище. Лиза еще не знала, где похоро-нена сестра. Родители не рассказывали ей, что и как – и теперь Лизе стало немного легче (не подходит тут слово «радость»), когда она узнала что Ирина лежит там, где старая часть, рядом с двоюродной тетушкой. Здесь была мягкая лесная земля, росли клены, липы и орешник. А там, на новом клад –бище только камень, ветра зимой и инфернальная жара летом.
…Они долго стояли возле простого соснового креста, где не было даже фотографии. Только имя и две даты. Мать тихо плакала, отец крепился, а Лиза, чтобы удержать слезы, подняла глаза – туда, где в ярко-синем, точно промытом небе горело сусальное золото кленов.
- Цветы кто-то принес, - мать указала на букет хризантем, и вдруг спросила, - Андрей не мог? Ведь это же все – из-за него… Может, он не совсем пропащий? Может, чувствует свою вину?
Отец только сплюнул на тропинку. А Лиза усмехнулась:
- Вряд ли, мама… Ой, вряд ли… Скорее, кто-то из Ириных подруг.
Назад ехали на автобусе. И Лиза попросила родителей сойти пораньше – ей хотелось пройти через городской парк. Раньше она любила тут гулять. Отец согласился, а мать сказала:
- А я тогда прямо домой. Проеду еще две остановки. Обед приготовлю. Вы придете – все горячее будет. И за Сонечкой схожу. Она тоже голодная…
- После для рождения-то?
- Да что там этот торт… Баловство…
…Лиза с отцом шли по боковой аллее парка, такой тихой – ни одного человека не было здесь сейчас. Молодая женщина увидела маленькую будочку тира, и вдруг поняла, почему несколько минут назад она, взяв отца под руку, побудила его свернуть именно сюда.
- Я попробую? – это был полувопрос.
Хозяин тира обрадовался клиенту, может быть, первому за день. А Лиза только сейчас ощутила, насколько она далека от себя прежней. Когда она «ломала» ствол, чтобы вставить пульку, руки у нее дрожали. И когда наводила прицел – тоже.
Мимо. Мимо. Мимо. Даже не «в молоко», а вообще мимо мишени.
- Может быть, вы попробуете? – предложил хозяин отцу, - У девушек не всегда получается…
- Лиза, хватит, - тихо сказал отец.
- Понимаешь, - она смотрела на него снизу вверх и в этом взгляде было сложное чувство – страдание и вместе с тем азарт, - Мне это так же важно, как научиться ходить, говорить…Я стану приходить сюда. От дома совсем недалеко. Ну, в последний раз.
Последняя дырочка пришлась на самый край мишени. Может быть, потому, что на ее месте Лиза представляла лицо Андрея.
*
Андрей выпросил у Белки право переехать к ней. На время, «ненадолго» - как разрешила она ему. Он позвал бы ее к себе, но это было невозможно.
С одной стороны даже он чувствовал, что это было бы «нехорошо» - угробить одну женщину, бросить другую, беспомощную, и на ее место – тут же привести третью. Но с другой стороны, Белка и не поехала бы. Надевая на себя чужие личины в театре, в быту она не подделывалась ни под кого, и хотела жить именно так, как ей нравится.
Андрей был готов принять и это. После спектакля Белка приходила домой – долго лежала в ванной, потом могла выпить «бокал вина» (чтобы спать крепче – объясняла она) и уснуть, оставив бардак в кухне и в комнатах. Андрей терпеливо мыл посуду, складывал вещи в шкаф, открывал форточки, чтобы выветрился сигаретный дым. Он согласен был взять на себя всё, лишь одно выводило его из равновесия – если он не знал, где Белка, если она уходила в театр раньше, чем требовали репетиция или спектакль, если задерживалась, или шла без него к друзьям.
Тут он уже терял контроль над собой и закатывал жалкую сцену, смысл которой сводился к тому, что Белка должна была уверить его – что не изменила ему за часы, проведенные вне дома.
А она не желала этого делать. Сидела с ногами в кресле, одетая так, как привыкла когда-то в студии – черный свитерок, черные брюки – курила и смотрела на него, точно изучая. Никогда не оправдывалась, а в какой-то день сказала:
- Твой переезд ко мне – худшее, что могло случиться. Завтра соберешь вещи, и чтобы тебя тут не было. Я не желаю жить на цепи, а ты все время норовишь меня приковать.
Несколько часов он вымаливал у нее прощение, под утро – уже не коленях, но она осталась тверда. Тогда он метнулся к двери.
- Я не выпущу тебя из квартиры!
- Мне уйти в окно? – спокойно спросила она.
И он понял – уйдет. Ей не важно сейчас – второй этаж или пятый, она шагнет через подоконник, лишь бы быть от него подальше. Тогда он заплакал:
- У нас когда-нибудь будет, как раньше?
Она не стала бы читать ему эти – всем известные строки – если бы считала его образованным человеком, думала, что они и вправду «на одной волне».. Но она знала ему цену, поэтому прочла нараспев:
- По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
Белка подняла с пола матерчатую сумку и подала ему. Выйдя из подъезда, Андрей сел на скамейку и сидел еще долго, курил, пытался собраться с мыслями. Сил встать и уйти - у него не было.
Какое-то время после этого он пробовал жить как прежде. Ходил на работу, возвращался домой. Но он сам не понимал – для чего это все? Рано или поздно вот такое, механическое отношение к обязанностям – непременно заметят, и его уволят. Рано или поздно, но он лишится куска хлеба. Но разве это важно? Андрей чувствовал сейчас такое душевное опустошение, словно он был не просто нищим. Нищие хоть чему-то радуются. Теплому солнечному дню, когда они не мерзнут в своих лохмотьях, щедрому подаянию. У Андрея сейчас в душе не было ничего. Страсть всё выскоблила – до донышка.
После долгой солнечной осени – зима пришла ранняя, уже в конце ноября ударил такой мороз, что жгло глаза. Андрей возвращался домой и прятал лицо в шарф, но и нос, и щеки онемели, лоб ныл, а глаза слезились. Природа между тем была изумительно прекрасна – уже лег снег, в небе остро сверкали звезды, а ветки деревьев в парке казались сделанными из хрустался.
Может быть, сквозь тоску свою Андрей заметил эту красоту – и что-то в нем шевельнулось. Он пошел не к себе, а свернул – к Наташе. Той самой девушке из «аристократического дома». Он хотел узнать у нее что-то о Белке – хотя бы то, что подруга видела ее на днях. Это было унизительно и стыдно – вымаливать такие крохи, но иначе Андрей не мог.
Наташа была дома одна. Вид Андрея – одетого в хорошие, дорогие вещи, но с застывшим, окаменевшим лицом, вызвал у нее жалость.
- Проходи, - сказала она, - Посиди немного, погреешься – и уйдешь. На улице страшно холодно, я смотрела на градусник – уже ниже тридцати. Пойдем, я налью тебе чаю.
Наташа потянула его за руку, потому что он так и стоял на пороге.
Чай она накрыла в гостиной. В их семье никто не ел на кухне. Ни свои, ни тем более гости. И снова этот тонкий фарфор, о который можно обжечься. Андрей побоялся уронить чашку, поставил ее на блюдце.
Наташа молчала, с состраданием смотрела на него.
- Как она? – спросил Андрей.
Имя не было нужды называть.
Наташа пожала плечами:
- У нее все нормально. Может быть… идут такие разговоры, что она переедет в Москву…
- Белка?
- Слушай, - осторожно сказала Наташа, - Ты бы перестал называть ее этим глупым детским прозвищем. Ее так уже никто не зовет. Мама ее, конечно, перемудрила с именем, но Изабелла есть Изабелла. А то, когда ты говоришь Белка, я все время думаю о белой горячке. Ты же болен ею. Тебе бы полечиться.
- Как ты думаешь, - начал он, стыдясь самого себя, - Если я ей позвоню – она меня пошлет?
Наташе хотелось сказать, что звонить не надо, что ничего из этого не выйдет, но она понимала, что сразу оборвать все нити – для Андрея см-ерти подобно, что он этого не выдержит.
- В последние дни у нее вроде бы было хорошее настроение. Попробуй, позвони… А как, кстати, твоя жена?
- Что? А, да… Жена. Бывшая жена…не знаю. Правда, не знаю.
- Ты что, развелся?
- Нет еще, - сказал он, думая о другом. - Но ты права – надо, в конце концов, развестись. Слушай, ведь скоро – осталось чуть больше месяца – Новый год. Если я скажу Белке, что хочу сделать ей новогодний подарок – она его возьмет?
Наташа подошла к нему и подняла руку. То ли она хотела проверить – нет ли у него температуры, то ли – погладить по волосам. Но потом рука опустилась.
- Бедный ты, бедный, - сказала Наташа.
Дома Андрея ждал конверт в почтовом ящике. Почерк показался ему незнакомым – какой-то неровный, словно бы детский или старческий. Но потом он понял, что писала Лиза. Он выбросил конверт, развернул листок.
«Не стало моего дедушки, - писала Лиза, - Мы не поехали проститься с ним –у нас даже документов нужных нет, чтобы выехать. Но мне переслали от дедушки письмо. Он написал, что передал тебе одну вещь – брошь, и теперь она – моя. Он просил, чтобы я ее сохранила, и если буду иногда вспоминать о нем, то как о человеке, который меня очень любил.
Думаю, мы с тобой в ближайшее время оформим развод. Мне ничего не надо от тебя, честно. Думаю, ты понимаешь, какие чувства я к тебе испытываю, и я бы не хотела, чтобы хоть что-то напоминало мне о прежней жизни. Передай только дедушкину брошку, и я подпишу согласие на развод. Буду ждать».
Андрей скомкал письмо с нескрываемой досадой. Он отчего-то думал, что никто не узнает об украшении, так нет же – старик поставил в известность внучку! Не исключено, что он написал ей, сколько брошка стоит. И если у Лизы или у ее родителей осталась хоть капля ума, они постараются выцарапать эту ценную вещицу. Ну отчего он не продал ее сразу? Если брошь - такой раритет, можно было бы сломать ее, продать отдельно – камни, золото… Тогда бы ему досталась вся эта сумма. А что делать теперь?
Он почти решил сказать, что потерял брошь. Такое бывает, ничего не поделаешь. Но ведь он так хотел подарить ее Белке! А теперь нельзя – все может всплыть. Стоит актрисе появиться с этим украшением – как оно привлечет внимание. Что это? Откуда такая роскошь? У Белки отберут подарок – это позор для него, для Андрея.
окончание следует