Сегодня исполняется 127 лет со дня рождения писателя-сатирика, драматурга, сценариста и фотографа, великого и трагического острослова газеты «Гудок» Ильи Ильфа. Некоторые материалы публикуются впервые.
Чувство юмора национальное, а реализм – русский
Илья Ильф (урождённый Иехиел-Лейб Файнзильберг) – одессит. В этом городе он родился 3 (15) октября 1897 года. В одной из анкет в графе «национальность» написал: «одиссей (одесский еврей)». После относительно благополучного детства и учёбы в технической школе (в гимназию не дали поступить из-за «пятой графы») – работа в чертёжном бюро, на телефонной станции и военном заводе. После революции он примкнул к красным, служил в караульном полку, состоявшем из негодных к строевой службе (у Ильфа был туберкулёз), участвовал в боевых действиях. «Чувство юмора у меня национальное, а реализм – русский», – шутил он позже. В 1923 году Ильф перебирается в Москву и оказывается в «Гудке», где начинается совсем другая история.
Первый главный редактор газеты Лев Сосновский придумал отдел «переписчиков», как сказали бы сейчас – рерайтеров (одна из многих инноваций «Гудка»). В их задачу входило переписывать в соответствии с требованиями газетного стиля множество текстов рабкоров. Ильф не так долго продержался в этом отделе – вскоре его талант стал настолько очевиден, что ему поручили писать прежде всего фельетоны. Началась работа, приносившая не только деньги (впрочем, довольно скромные – жил он в общежитии авторов «Гудка»), но и творческое удовлетворение и подарившая судьбоносную встречу с Евгением Петровым.
В действительности в биографии Ильфа – в том числе и в годы работы в «Гудке» – хватает белых пятен и чёрных дыр. Начнём с того, что далеко не все его тексты атрибутированы. Будучи фантастически активным человеком, Ильф писал очень много. Если судить по некоторым косвенным данным (переписке, воспоминаниям современников, даже оговоркам о гонорарах), можно с высокой степенью вероятности предположить, что он писал не только для «Гудка», но и для многих других изданий железнодорожного «куста» (как называли семейство газет и журналов при НКПС). Его рука чувствуется и в многочисленных наркоматских бюллетенях, и в текстах газет, выпускавшихся в связи с какой-либо годовщиной или юбилеем, и, наконец, в редактуре.
Однако даже не эта сторона «неизвестного Ильфа» озадачивает больше всего. Начиная примерно с 1924 года развиваются отношения между «Гудком», НКПС и ГПУ. Пока должности главы наркомата и председателя управления совмещал Феликс Дзержинский, редакция «Гудка» могла не беспокоиться о цензуре. Во время его руководства сложилась особая практика периодических встреч сотрудников железнодорожной газеты с главком НКПС и ГПУ. Понятно, что никаких свидетельств этих встреч не сохранилось. Но исходя из логики советской культурной политики 20-х годов, некоторые предположения всё-таки можно сделать.
Главк НКПС усиленно работал над своим имиджем (привлекал к сотрудничеству мастеров уровня Маяковского и Родченко) и проявлял интерес к тому, как отражались в сверхпопулярном ведомственном издании общественные настроения и критика. ГПУ, со своей стороны, не могло не следить за деятельностью «Гудка», который в эти годы являлся самой смелой советской газетой – по темам искромётных фельетонов Ильфа и Петрова всегда можно было делать выводы о настроениях в обществе.
Наконец, эти встречи повышали символический капитал авторов «Гудка», приносили новые знакомства и связи, но главное, давали ощущение защищённости. Редакции, безусловно, было важно понять, какой социальный заказ формулирует для неё руководство отрасли и страны.
Эти встречи предоставляли Ильфу редкую возможность попросить за товарищей, которым в те годы повезло меньше, чем ему. Вот редкое свидетельство из архива Александра Щербакова, будущего начальника отдела агитации и пропаганды НКПС, репрессированного в 1937 году: «Ильф... говорил страстно, пытался донести свою точку зрения на «текущий момент», что с критикой НЭПа и разных пережитков и попутчиков лучше разбираться оружием смеха, а не буквальной критикой, которая, он считает, может в чём-то быть даже вредной. Я спросил, зачем он всё это говорит мне. Он ответил, что упражняется на мне перед нашей коллегией: мол, если уксусом юмора можно разъесть такой камень, как я, то с другими товарищами можно справиться и подавно. Мы рассмеялись».
Смеяться становится опасно
Между тем юмор становился уже не таким смешным: НЭП и нэпманов критиковали без всякой иронии, всерьёз, и мы знаем, что впоследствии борьба с «пережитками НЭПа» сыграла роль в обвинениях на сталинских процессах. Будучи человеком с обострённым чувством исторической эпохи, Ильф не мог не понимать, куда ведут происходившие на его глазах изменения. Зная характер писателя, почти не приходится сомневаться, что он вставал на защиту почти не знакомых ему людей.
Конечно, работой он не тяготился, но ему всё меньше давали писать серьёзные материалы, а некоторые юмористические очерки привлекали уже ставшее нежелательным внимание со стороны ОГПУ. В 1926 году умер Дзержинский, и «Гудок» лишился главного покровителя.
Судя по отрывочным свидетельствам из архива Щербакова, от творческого тандема Ильфа и Петрова уже требовали не юмористических текстов, а самой настоящей (и жёсткой) политической критики. «Не надо бороться за чистоту улиц, надо подметать», – писал Ильф, отказываясь от написания политических заметок. Гром грянул в следующем году, когда редакционная политика (а фактически цензура) изменила до неузнаваемости или вообще не пропустила несколько материалов Ильфа и Петрова.
Их стали обвинять в «неправильном» отображении действительности. В архиве Щербакова сохранилась полная горького недоумения записка 1928 года, вероятно, авторства Ильфа: «Если мы критикуем НЭП, значит, мы бьём и по советской власти, которая его и придумала – так, что ли, получается? Нам сейчас режут наши фельетоны на основании того, мол, что мы неверно изображаем реальность. А кто эту реальность создал? И почему всего год назад её можно было выворачивать смехом наизнанку, а теперь уже нет, а от НЭПа и вовсе отказываются? Могу сказать только, что смеялись мы, чтобы люди лучше знали свои недостатки и пытались их исправить. Иначе никакого нового советского человека не получится».
Справедливости ради надо сказать, что к этому времени писатели во многом переключились на создание великих романов об Остапе Бендере (материал для которых в большей части брался и из гудковских фельетонов).
В 1928 году Илья Ильф был уволен из «Гудка» по надуманному предлогу: из-за «сокращения штата сатирического отдела». В знак солидарности с товарищем и соавтором ушёл и Евгений Петров – впереди у них были «Золотой телёнок», «Одноэтажная Америка» и многие другие произведения, ставшие советской классикой.
Владимир Максаков
