Эсма снова улыбнулась, подошла к маленькому зеркальцу, которое, висело на стене прямо у входа, постояла молча, потом вдруг выпрямилась, гордо откинула голову, тряхнула головой. И Аленке показалось, что у старухи рассыпались по плечам густые кудрявые волосы. Бабка обернулась, поманила Аленку пальцем.
- Или сюда. Не бойся. Глянь!
Аленка вдруг почувствовала себя маленькой и легкой. Она буквально парила над землей, крошечная девочка, в которую она вдруг превратилась просеменила ножками, почти не касаясь пола, перелетела к старухе, и, оторвавшись от земли, зависла, как стрекоза в воздухе, заглянула в зеркало. А там, как в кадре их старого фильма стояли двое. Одна нежная, стройная, с толстой косой, перекинутой на красивую грудь, плотно обтянутую ярким, цветастым лифом легкого платья, а вторая - очень высокая, худая, но удивительно красивая, явно цыганка. Вторая была старше, но возраст ее совершенно не портил, от нее веяло силой и каким-то отчаяньем. Она стояла, как будто застыла, а потом вдруг размахнулась, и что-то явно крикнув, залепила пощечину светленькой женщине, от чего та отлетела в сторону, стукнувшись спиной о ствол березы. Аленка отшатнулась - она узнала маму.
- Правильно. А это я.
Аленка пришла в себя, опустилась на табурет, спросила
- Что это, Эсма? Ты мне дала что-то?
Старуха усмехнулась, в глазах ее мелькнуло что-то волчье. Но она справилась с собой, отошла к столу, присела
- Все думали, что Ирина из-за измены Алешки руки на себя наложила… А не так все было. Ты думаешь, я что? Из доброты тебе помогать взялась? Нет, девка. Виновата я перед тобой.
Аленка слушала старуху молча. Ей вдруг показалось, что если бы та сейчас замолчала, то было бы лучше, легче, правильнее. Жизнь почти прошла, зачем все это снова баламутить, нет ведь уже никого, все ушли от Аленки - и мама, и папа. И пусть бы их души в покое были, так нет… Старуха покопалась в сундучке, таком же, какой стоял около кровати Мишани, только поменьше, вытащила сверточек, развернула. На сморщенной ладони лежало кольцо. Почти такое, как было у Аленки, правда поменьше и листик дубовый, его как будто сделали вручную, не очень ловко.
- Матери твоей кольцо. Я отняла. Я его ей знаешь кто отлил? Мужик мой.
Она толкнула кольцо по столу, Аленка поймала, сжала в кулаке, стараясь справится с собой, не смотреть.
- Твоя мать, Ирка, душу у моего Марко, как ты у Джуры разом отняла. Что там Лешка со Стехой, так, детские игры вели. Она, Ирина, и внимания не обращала, ей ее любовь так светила, что мир застила, она все забыла. Ни на кого не смотрели, стыд потеряли, в лес вдвоем ушли, тебя бросила. Я металась, что только не творила, а он вышел как-то на поляну, глянул на меня, как зверь затравленный, кинул - ты мне не жена. Я землю грызла, убить их хотела, да страшно было. А потом одна меня надоумила. Была у нас в таборе такая. Ведьма - не ведьма, но чертовка точно. Наговоры дала, страшные, на смерть. И их и читала. Каждый день, дура, на кладбище ходила, свечи жгла, гибель им кликала. По ночам к их домику в лесу охотничьему змеей ползла, землю мертвую им подкладывала, воду лила. Ну, его медведь и задрал!
Аленка отпрянула от старухи, с ужасом глянула. А у нее лицо стало черным, страшным, как будто в нее вселилось что-то, в глазах дыры, рот провалился. Она слепо пялилась этими дырами куда-то в земляную стенку, и говорила.
- Ирка билась, как рыба на берегу. Лешка, папка твой, ее домой забрал, она безумная была, смотреть страшно. А там эта ваша Гаптариха взялась, отпоила ее, вроде, притихла она. Зажили потихоньку, а она все равно не та, тихая, но умом тронутая была. Все тебя лелеяла, все на небо смотрела, Марко моего звала. А я, как сбесилась. Знала - пока она жива, змея, не будет мне покоя. Изведу все равно. А потом гляжу - у нее живот округляться начал…. Ну я и…
Аленка вытерла, вдруг ставшее влажным лицо, подышала, чтобы успокоить сердце, спросила
- Что врешь-то? Мне Джура говорил, что тебя муж сбросил. Орн что? Оттуда за тобой приходил?
Старуха вытащила длинный лист бумаги, скрутила ее в длинную трубку, насыпала табаку, закурила.
- Джуууура… Ты б еще младенца спросила в люльке. Отец меня скинул, от дьявола спасал.
- А с мамой моей что ты сделала? Говори!
Аленка вдруг почувствовала ярость. Она рвалась наружу, как дикий зверь из клетки, так бы и придушила эту дрянь, ведьму эту чертову.
- Так что ж… Наговорила, нашептала, говорю же - научили меня. Она и утопла. Сама. Ну, а потом и меня туда же отправили. Так и успокоилась бы я... Если бы не этот дьявол!
Аленка совершенно лишилась сил. Кое-как встала, придерживаясь руками за холодные стены добралась до матраса, на котором спал Мишаня, легла рядом, свернулась калачиком. И провалилась в такой крепкий сон, как будто ее опустили в черную яму без света и звука.