Чтобы удовлетворить спрос публики, Жорж де Латур, выдающийся французский художник-караваджист, заимствовал темы у знаменитых предшественников или создавал реплики собственных изобретений. Тема шулерства популяризирована Караваджо в конце 16 века, который сам почерпнул её у фламандцев, специалистов по созданию нравоучительных жанровых сцен.
Некоторые историки предполагают, что Жорж де Латур путешествовал по Италии, прежде чем поселиться в Люневиле (Лотарингия). Тогда он мог бы видеть произведения Караваджо, светотени которых вдохновляли его картины. По мнению других историков, он никогда не был в Риме, а его караваджизм исходит от голландцев Геррита ван Хонтхорста (1590-1656) и Хендрика Тербрюггена (1588-1629), принадлежащих к школе утрехтских караваджистов.
В отличие от живописи современников, Николя Пуссена, Клода Лоррена и Симона Вуэ, работы Латура представляют очень выразительный натурализм, характеризующийся использованием простых форм, тонким наблюдением за деталями и совершенной обработкой света. Он мастер искусства светотени.
Несмотря на почитание, которым он пользовался при жизни, после смерти его имя было предано забвению. Определённо этому способствовал тот факт, что он подписывал очень немногие из своих работ. Повторное открытие в начале прошлого века утвердило его репутацию скорее как жанрового, чем религиозного живописца.
Вдохновленный произведениями Караваджо «Шулеры» (1597) и «Гадалка» (1597) Жорж де Латур создал собственные версии – «Шулер с трефовым тузом» (1629) в Художественном музее Кимбелла в Форт-Уэрте, штат Техас, «Шулер с бубновым тузом» (1636) в Лувре и «Гадалка» (1630) в Метрополитен-музее.
Хотя композиции в «Шулер с трефовым тузом» и «Шулер с бубновым тузом» кажутся идентичными, при внимательном рассмотрении обнаруживаются различия – цвета, свет, детали. Что касается «Гадалки», то она воспроизводит сцену, которую Караваджо писал дважды для римских прелатов.
Несмотря на отличия по тематике «Шулер с бубновым тузом» и «Гадалка» имеют структурные сходства. И главное, что их объединяет, – свет. Под кистью Жоржа де Латура драматическая сила кьяроскуро Караваджо смягчается ясностью красок. Как и Караваджо, Жорж де Латур позднее переживет второй «ночной» период, когда кьяроскуро заиграет с мистикой (второй этап его живописного творчества начался в 1640-х годах).
Неподвижность и чувство молчаливого ожидания исходят от картины «Шулер с бубновым тузом». Жесты отстранены, и только взаимодействие взглядов создает действие. Нейтральный фон и резкое освещение придают картине искусственное, театральное ощущение.
Трио, в которое входит сам шулер, чей взгляд делает зрителя не только соучастником, но и свидетелем хитроумной схемы, затеянной со служанкой и женщиной в центре, без слов соглашается ограбить обеспеченного молодого человека с пухлым лицом. Жорж де Латур прорисовывает детали одежды с непревзойденной виртуозностью, как и каждую из фигур.
Зрители 17 века были подготовлены в культурном отношении, чтобы определить морализаторское значение, которое художник вкладывал в свои композиции. Они равнозначно смотрели на жанровые и религиозные сцены, написанные Жоржем де Латуром. В обоих случаях это позволяло, как признавать определенные темы из христианского репертуара, так и давать им морализаторскую интерпретацию.
С иконографической точки зрения, центральная фигура носит атрибуты, которые Мария Магдалина сбрасывает, раскаиваясь в своих грехах (как в картине «Скорбящая Магдалина»). Иными словами, благодаря жемчугу её статус куртизанки легко идентифицировать. Её присутствие говорит, что похоть, как и азартные игры, вино, соблазн наживы – искушения, которые губят молодых людей из хороших семей. Мирские соблазны, о которых предупреждает «Притча о блудном сыне» (в 15-й главе Евангелия от Луки), применимы и к юноше в «Гадалке».
В «Гадалке» зрителя не только предостерегают от воровства, но и призывают остерегаться гадания и опасаться тех, кто его практикует. Предупреждение сопровождается наглядным уроком, основанным на принципе «картина в картине». Если бы молодой глупец обратил внимание на одежду гадалки, он бы понял по узорам, вытканным на передней части её накидки, что он – кролик, а она – могучая хищная птица.
Уловка с животными встречается и в «Шулер с бубновым тузом». На этот раз она не связана с деталями одежды (хотя тот факт, что аксельбанты мошенника развязаны у проймы, в отличие от аксельбантов его жертвы, – явное свидетельство его распущенности в то время), а имеет отношение к лицам героев.
В эпоху Возрождения с работой Джамбаттиста делла Порта De humana physiognomonia вошло в моду искусство анималистической физиогномики. По физическим чертам человека на основе их сходства с животными определяли нравственность личности.
Мошенник с рыжими прядями, узкими губами и остроконечным подбородком напоминает кошку, скрывающуюся в тени, или лису. Круглолицый юноша похож на наивного бычка или голубя, которого собираются ощипать под хитрым взглядом служанки-«ласки» (кабошон и эгрет на тюрбане добавлены во время реставрации картины).
Они играют в «la prime», прародительницу покера. Зритель 17 века хорошо знал эту игру. Одна из лучших комбинаций состоит из шестёрки и семёрки, в руке шулера, и… туза, который он собирается вытянуть. Бубны символизируют богатство и успех. Пики (у юнца) – несчастье.
Биографические сведения
Жорж Дюмениль де Латур родился в 1593 году в Вик-сюр-Сей, недалеко от Меца, в Лотарингии, в семье булочника. О периоде его обучения живописи документов практически не сохранилось. В 1617 году он женился на Диане Ле Нерф, родом из Люневиля, и пара поселилась в этом городе. Он быстро приобрел известность, заказы на картины от лотарингской буржуазии и дворянства поступали потоком, как на религиозные сюжеты, так и на жанровые сцены.
Начало творческой карьеры Жоржа де Латура пришлось на заказы Генриха II, герцога Лотарингского, известного как «Добрый (ле Бон)», женатого на итальянской принцессе Маргарите Гонзага, племяннице королевы-матери Франции, Марии Медичи. Он был поклонником Караваджо. При дворе Люневильского замка Жорж де Латур получил признание благодаря религиозным композициям, отвечавшим принципам Контрреформации, которые Генрих II, близкий к семье Гиз, старался продвигать, в том числе искусством (он подарил в первосвященническую церковь в Нанси «Благовещение» Караваджо для главного алтаря, сегодня произведение сохраняется в Музее изящных искусств Нанси). Хотя ему не удалось стать официальным художником Генриха II, поскольку эта должность была тогда прерогативой Клода Дерюэ.
Процветание семьи не заставило себя долго ждать, она стала одной из самых богатых в Люневиле, а с 1620 года художника принимали как «люневильского буржуа». Жорж де Латур, однако, приобрел репутацию скупого человека, о чем свидетельствуют жалобы его слуг на то, что еда в доме была скудной.
Французское вторжение в Лотарингию в 1632 году поначалу не принесло художнику неудобств, он продолжал получать заказы от преемника Генриха II, Карла IV. Однако военные неудачи неуклюжего Карла IV привели к тому, что герцогство стало полем сражений воющих сторон Тридцатилетней войны.
В 1638 году дом художника сгорел. Семья нашла убежище сначала в Нанси. Людовик XIII оказал ему честь, назначив штатным художником, и Жорж де Латур поселился в Париже (жил в Лувре) с 1639 по 1641 год. Как только его дом был перестроен, он вернулся в Люневиль. Он оставался успешным художником до самой смерти в 1652 году, вызванной эпидемией, в результате которой погибли восемь человек его родственников (включая жену) и более восьми тысяч в Люневиле.