Иногда хочется прочитать что-то такое душевное, лирическое, пронзительное и нежное. Подсмотреть не только за чужой жизнью, но и заглянуть в незнакомую душу, прочувствовать ее переживания. Авторы Дмитрий Силлов и Любовь Оболенская смогли нарисовать прекрасную и нежную осеннюю картину любви и расставания в своем произведении «Любовь цвета дождя». Роман к тому же еще и проиллюстрирован. Это приятное,меланхоличное и психотерапевтическое чтиво для осенних вечеров.
Отрывок публикуется с разрешения соавторов.
Глава 1 Марина
Дождь робко стучался в оконное стекло, словно просился, чтобы я впустила его в свою маленькую квартирку. Его слезы размывали пейзаж за окном, превращая ярко-желтую осень в некрасивую абстракцию.
Я задумалась, глядя на художества дождя и слушая его жалобные просьбы впустить его в мою неинтересную жизнь.
Отвлеклась.
И даже не заметила, как мой муж ушел из моей жизни.
Лишь услышала, как хлопнула дверь.
А потом услышала тишину…
Она быстро заполнила всё вокруг – упругая, почти осязаемая.
Безмолвная.
Когда в квартире кто-то есть кроме тебя, это чувствуется. Когда нет – тоже.
Сейчас это ощущалось сильнее, чем обычно…
Его чашка с недопитым кофе стояла на столе, прижимая листок бумаги…
Мне даже не нужно было читать, что там написано – сердце кольнуло пониманием, что это всё. Словно я перевернула последнюю страницу книги, и уже ясно, что дальше – ничего.
Продолжения не будет.
Текст прочитан – местами интересный, порою не очень, но, тем не менее, успевший взять за душу… И как же обидно сейчас, что он окончен, и осталось лишь прочесть на обороте последнего листа подтверждение тому, что эту книгу можно закрыть навсегда…
«Прости. Я так больше не могу. Люблю. Но не тебя. Прощай»
Листок, медленно кружась, падает на пол.
И почти сразу об слово «прощай» разбивается капля…
Дождь всё-таки проник в мою жизнь. Соленый дождь моих слез, которые бегут по щекам, хоть я и не хочу плакать. Оплакивают тех, кто умер недавно, и кого действительно жаль.
Наш брак с Андреем умер уже давно, просто я боялась себе в этом признаться. Так почему же именно сейчас так пусто на душе, хоть я и понимаю, что рыдать по мертвецу, который того недостоин, как минимум неразумно…
И делать то, что я делаю сейчас, просто глупо.
Но я всё-таки беру чашку, отпиваю из нее глоток…
Невкусный напиток касается моих губ, нёба, языка. Горький, словно поцелуй с нелюбимым. Я люблю другой кофе, с молоком и сахаром, у Андрея же были иные вкусы.
Мы с ним вообще очень разные. Он говорил, что противоположности сходятся, правда, не совсем понятно, зачем это нужно противоположностям, у которых нет никаких точек соприкосновения.
Вот и мы сошлись.
И даже прожили вместе два года, словно магниты – то притягиваясь друг к другу и сливаясь в эротическом экстазе, то отталкиваясь во многом другом. Почти во всем, что не касалось постели, где у нас и правда было полное совпадение.
Так о чем же я плачу сейчас? О сексуальных утехах, оставшихся в прошлом? Или о любви, в которую так и не превратились наши отношения?
Наверно, всё-таки о ней.
О несбывшейся надежде.
Картине нашего совместного счастья, которую я нарисовала в своем воображении…
Сейчас от нее остались лишь два глотка невкусного кофе на дне теперь уже чужой чашки, и едва уловимый запах парфюма Андрея, повисший в кухне. Он всегда любил, чтобы от него пахло хорошо – хорошо для него, а не для меня, которой никогда не нравился слишком резкий запах, которым он окутывал себя.
Открываю окно.
Дождь и ветер, отбросив занавеску, немедленно врываются внутрь. Тяжелые капли барабанят по подоконнику, мокрая пощечина легонько хлещет меня по лицу. Так наверно спасатель проверяет жив ли потерпевший, или же с ним больше можно не мучиться.
Улыбаюсь сквозь слезы, смешавшиеся с дождем.
Жизнь продолжается.
Нужно лишь вылить из нее чужую горечь, помыть с мылом чашку и проветрить кухню. Еще хорошо бы выбросить из головы воспоминания о двух годах брака, но с этим сложнее.
Но я сильная, я справлюсь.
Обязательно справлюсь.
Глава 2 Андрей
Расставаться нужно осенью.
Зимой уже будет поздно.
Когда вьюга скребется в окно, а мороз норовит пробраться в дом через щели в рамах, возникает неосознанная потребность обнять того, кто рядом, залезть вместе под одеяло, включить телевизор, и никуда не выходить.
Зимой вместе уютнее и теплее, что телам, что душам.
Холод сближает.
И мысль о том, что кому-то придется собирать свои вещи, а потом тащиться через сугробы в неизвестность, а кто-то останется мерзнуть один в пустом доме, кажется нелепой, как безумная идея променять уют теплого камина на сомнительную красоту неприветливого снегопада.
Весной, когда теплый ветер шаловливо взъерошивает волосы, а ручьи и птицы поют о любви, расставаться просто не хочется. Даже если решил, что отношения надоели, изжили себя, стали неинтересными… Да, всё так, но как-нибудь потом. Не то время, и не то настроение, чтобы одному наслаждаться красотами влюбленной природы.
Летом, в жару – тем более. Сверху печет солнце, снизу подогревает либо асфальт, либо раскаленный песок пляжа. Тело и чувства разморены, словно в бане, и всех всё устраивает – даже если на самом деле это не так…
А вот осень словно специально создана для расставаний.
Уныние умирающей листвы, сырость скучного дождя, серость дней, затянутых тучами… Это ли не идеальный фон для того, чтобы уйти в поисках лучшего настроения, которое, возможно, подарит другая жизнь?
Может, конечно, не будет ничего этого - ни настроения, ни жизни, которую хочется жить. Но ведь если не попробуешь, то и не узнаешь никогда что произойдет, когда ты захлопнешь дверь, оставив позади записку, обрубающую насквозь проржавевшие цепи того, чем не принято называть что-либо хорошее, качественное и надежное…
Теплый сентябрьский дождь старательно распрямлял мои волосы и щекотал лицо, смывая с него несуществующие слезы. Когда уходишь, на душе всё равно скребут кошки. Ведь позади остались два года жизни, которая вначале казалась раем – а потом превратилась в серый, невзрачный, обыденный туман без проблеска света и надежды когда-нибудь выбраться из него…
Но настала осень, когда я внезапно понял: сейчас – или никогда.
И вот теперь я иду под дождем куда-то…
Но почему же не становится легче по мере того, как я удаляюсь от двери, за которой оставил тот туман безнадежности? Может потому, что нужно было там же оставить и воспоминания о тех временах, когда всё было так прекрасно… Я просто забыл, что уходить в осень нужно налегке, не таща с собой груз, который тебе больше никогда не понадобится…
… Когда мы впервые встретились, тоже шел дождь.
Она шла навстречу мне.
В ее руке был легкий зонт с изображением Эйфелевой башни, тонущей в цветах. Я засмотрелся на необычный принт, похожий на неожиданно яркую розу, заметно выделяющуюся на фоне однотонно-серого осеннего города.
Мы поравнялись. Ветер рванул зонт в мою сторону, я рефлекторно отмахнулся от него – и он повис в руках девушки, словно яркая роза со смятыми лепестками.
- Простите, кажется я сломал ваш зонт, - сказал я.
Девушка вздохнула, подняла лицо к небу, навстречу каплям дождя, зажмурилась… Крупные слезы неба потекли по ее щекам – а может, это были ее собственные слезы.
- Мне только что сломали жизнь, - тихо проговорила она. – Неужели вы думаете, что я буду переживать из-за какого-то зонта?
Время тогда остановилось для меня.
Город, окружающий нас, расплылся в дымке, словно пейзаж пьяного художника, плохо нарисованный углем на сыром холсте.
Бывают в жизни мгновения, когда перед тобой открываются несколько дорог, и ты должен быстро решить, что будешь делать дальше – пойдешь по одной из них, вернешься назад, или останешься в нерешительности топтаться на месте…
Я мог извиниться и уйти.
Мог просто уйти не извиняясь – слишком легкий, дешевый и не прочный зонт, который продают туристам веселые парижские африканцы, не рассчитан на суровый ветер наших широт, так что все претензии к торговцам и ветру…
Но вместо этого я смотрел на бледное лицо девушки со слишком правильными чертами, благодаря которым она вполне могла бы стать моделью для какого-нибудь древнегреческого скульптора, если б жила пару тысяч лет назад - и слова сами сорвались с моих губ. Довольно глупые и наивные для подобной ситуации, но увы, ничего более разумного не пришло мне тогда на ум:
- Вы любите клубничное мороженое?
Она слабо улыбнулась, не открывая глаз.
И так же тихо ответила:
- Думаю, сейчас я люблю всё, что есть в этом мире. Кроме дождя и своего прошлого…
… А потом мы сидели в кафе напротив друг друга, и болтали обо всем – и ни о чем. Помнится, я боялся задавать банальные вопросы в стиле «чем занимаешься?», «учишься или работаешь?», «какую музыку любишь?» Было страшновато разрушить небанальную сказку знакомства под дождем – и я говорил о том, что довольно символично смотрится яркий сломанный зонт, торчащий из придорожной урны. Словно чья-то прошлая жизнь, выброшенная, ненужная, и уже почти забытая.
- А вы поэт, - заметила тогда она. – Но воспоминания не так-то просто стереть из памяти…
- Их не нужно стирать насильно, - сказал я, протянув вперед руки и слегка касаясь мизинцем ее ладони. – На них просто не сто̀ит обращать внимания, позволив новым впечатлениям отвлечь себя от прошлого. Когда дождь проходит, не надо помнить о том, как промок под ним. Лучше просто подставить лицо солнцу и позволить себе наслаждаться его теплом.
Она улыбнулась вновь, а я любовался ее глазами цвета весеннего чистого неба, и понимал, что если она сейчас отодвинет руку, не приняв моего прикосновения, то я, конечно, это переживу.
Но мне почему-то станет немного больно…
Но наши руки остались лежать на столе, а нетронутые шарики мороженого в металлических вазочках, стоящих перед нами, постепенно таяли, превращаясь в розовые лужицы…
А потом был первый восхитительный месяц нашей осени. Яркий и горячий, как извергающийся вулкан – и прекрасный, словно сад, окутанный дурманящим запахом цветущих роз… И следом второй, и третий месяц, когда мы оба жили опьяненные чувствами, не в силах оторваться друг от друга по утрам - и с наступлением вечера мечтающие лишь о том, как встретимся снова…
Но раскаленное железо имеет свойство медленно остывать, покинув ревущее пламя… А время, быт и житейские неурядицы постепенно превращают извергающуюся огненную лаву в чуть теплый камень, всё еще согревающий, но не обжигающий как раньше…
А потом и он остывает.
И тогда взаимный холод становится слишком явным, а желание уйти подальше от потухшего, неприветливого вулкана – слишком очевидным.
И вот наступает время, когда однажды ты уходишь в дождь, стараясь не оглядываться назад. Потому, что прошлого уже не вернуть, и остывший мертвый камень уже никогда не превратится в раскаленную лаву...
Глава 3 Марина
Я – художница.
Звучит это, конечно, возвышенно. Когда люди слышат такой ответ на свой вопрос «кем вы работаете?», их взгляды обычно меняются. В них появляется некоторая опаска, словно судьба свела их с человеком, который немного не в себе.
Что ж, они по-своему правы.
Люди искусства все чуть-чуть не от мира сего.
Потому, что живут в другом мире, где их фантазии, образы, мысли превалируют над реальностью.
Мир, который они создали у себя в голове, намного интереснее для них, чем серая, унылая, изо дня в день повторяющаяся повседневность. Нас трудно понять тем, кто живет в ней, и доволен ею. Так же, как нам немного странна однообразная жизнь тех людей, похожая на скучную черно-белую кинохронику, которую ленивый оператор каждый день снова и снова крутит перед их глазами…
Впрочем, порой мир иллюзий, запертый в моей черепной коробке, тоже не доставляет мне особой радости…
Я смотрю на чистый белый холст, натянутый на подрамник, и вижу на нем картину, которую вряд ли кто-то купит.
На ней серый город, затянутый пеленой дождя. Мужчина и девушка идут навстречу друг другу. В ее руке зонт яркой расцветки с изображением Эйфелевой башни. Он в плаще, с непокрытой головой, мокрые волосы зачесаны назад, руки в карманах…
Кому нужна такая картина, где единственное яркое пятно – это зонт, который сейчас будет сломан, так как мужчина вот-вот заденет его плечом?
Хотя картина – это не жизнь. Я могу немного отодвинуть мужчину вправо, и тогда он просто разминется с девушкой, и каждый пойдет своей дорогой. И не будет у них потом в жизни двух лет, выброшенных в мусорный бак вместе со сломанным цветастым зонтом…
Чувствую, как по щекам вновь бегут слезы. А мне казалось, я все их уже выплакала – ан нет, остались еще. Как же это глупо, рыдать над картиной, которой нет… Может, пора уже нарисовать другую, глядя на которую я буду улыбаться? Ведь если художник работает с хорошим настроением, то и люди, глядя на его работу, будут получать заряд позитива, а не меланхолии, которую заранее хочется закрасить на еще не нарисованной картине…
Но хорошее творческое настроение не берется из ниоткуда.
Откладываю кисти, надеваю легкое бежевое пальто, натягиваю сапоги и выхожу из душной квартиры, пропахшей слишком тяжелой атмосферой недавнего расставания.
Дождь уже закончился.
Свежий воздух вливается в легкие, дурманит голову, словно легкое вино. Я иду по улице к морю, навстречу грохоту прибоя и возмущенным крикам чаек, которым яростные удары штормовых волн о берег распугали всю рыбу. Море сегодня тоже не в настроении, но ему проще. Его не бросают те, кто вырос возле него. А если и уходят, то лишь на время, для того, чтобы непременно вернуться…
Волосы, на нервах слишком туго стянутые резинкой, давят на затылок. Распускаю их, даря новую игрушку ветру. Морской бриз тут же подхватывает их, начинает перебирать, рассыпа̀ть по плечам, словно придумывает оптимальный рисунок для собственной картины.
Я же смотрю вдаль, на линию, где море сливается с небом. Сейчас они похожи на горизонтально лежащую полуоткрытую книгу с темно-лазурными страницами. Не хватает лишь строк, напечатанных огромными буквами, которые удаляясь уменьшаются, превращаясь в едва различимые линии…
Может, такую картину написать?
Я стою на берегу.
Смотрю вдаль.
Ветер играет моими волосами…
А на море, горбатом от волн, и на небе, изуродованном тучами, удаляясь, начертаны строки романа, который я никогда не напишу…
- Красиво, правда?
Картина, которую я почти нарисовала в своем воображении, стремительно теряет краски. Становится тусклой, неинтересной, ненужной… Приходит понимание – глупость какую-то я придумала. Смесь марины и доморощенного символизма.
- Не думаю, - машинально проговорила я, имея в виду свою картину, рассыпающуюся на лоскуты перед моими глазами.
Поворачиваю голову.
Да уж… Интересный профиль, с которого вполне можно написать портрет на фоне неба, готовящегося разродиться новым дождем. Длинные темные волосы, ниспадающие на плечи, высокий лоб, прямой нос с капризным вырезом ноздрей, волевая челюсть. Прибавить широкополую шляпу, камзол с манжетами, шпагу с вычурным эфесом, и получится образ интеллигентного пирата, равно успешного в абордажах, дуэлях, балах и знакомствах с дамами, разглядывающими море, стоя на пронизывающем ветру.
- Тогда зачем вы здесь?
- Набираюсь вдохновения перед новым этюдом. И заодно проветриваю голову, надеясь, что из нее исчезнут воспоминания о старом.
Незнакомец усмехается.
- Готов поспорить, что вы сейчас не о картинах, а об отношениях. Хотя порой отношения напоминают рисунки. Некоторые хочется смять и выбросить в корзину еще до того, как они появились на свет. Другие же, нарисованные торопливо, неумело, но на пике вдохновения, хранишь вечно возле самого сердца.
Из-за отворота пальто он достает дорогое кожаное портмоне, открывает, извлекает оттуда вчетверо сложенный листок.
Разворачивает, протягивает мне.
На листке, слегка пожелтевшем от времени, нарисован набросок в стиле каприччо, архитектурного пейзажа-фантазии. Справа узнаваемый профиль дворца Гран-Пале, слева не менее прекрасный Малый дворец. А между ними не бездушный асфальт Елисейских полей, а река, уходящая вдаль - и там, вдали, обрамленная колоннами отсутствующего моста Александра Третьего со сверкающими пегасами на вершинах.
- Считаете, что Сена должна была пролегать по другому руслу?
Незнакомец с интересом посмотрел на меня.
- Вы первая, кто узнал это место из тех, кому я показывал рисунок. Бывали в Париже?
Я покачала головой.
- Нет. Пока что не заработала на такие путешествия. Мой… знакомый присылал фото. А однажды привез оттуда дешевый зонт, который после первого же дождя сломался и отправился в придорожную урну.
- А хотели бы там побывать?
- Не знаю, - пожала я плечами. – Если б мне предоставили выбор, я бы, скорее, съездила в Италию.
- Понимаю. На родину Пьетро Темпесты и Гульельмо Чьярди.
Моя бровь удивленно приподнялась.
- Немногие люди, не искушенные в профессии, знают здесь итальянских маринистов, больше известных у себя на родине. Вы художник?
- Вряд ли автора любительского рисунка можно назвать этим словом. Скорее, просто поклонник живописи. При этом готов поспорить, что вы художница.
- С чего вы взяли?
- Ваш взгляд. Обычные люди так не смотрят на горизонт. Вы глядели на него словно на полотно, на котором мысленно рисовали картину… Ну и ваши ногти. На мизинце правой руки след от ультрамариновой краски, на большом пальце – мазок от бирюзовой.
- В наблюдательности вам не откажешь, - усмехаюсь я. – Что ж, вы правы. Я и правда придумала какую-то чушь. Благодарю за то, что ее разрушили, иначе я и правда могла ее нарисовать.
- Теперь я на самом деле чувствую себя виноватым, - вполне серьезно произнес незнакомец. – Не так давно полотна Ван Гога или, например, Модильяни называли чушью, а сейчас коллекционеры готовы заплатить за них хоть бешеными деньгами, хоть собственными душами. Может, вы позволите искупить мою вину в ближайшей кофейне? И если да, то какой кофе и какое мороженое вы предпочитаете?
Я на мгновение задумалась, почувствовав при этом, как прошлое слегка кольнуло где-то в области сердца, напомнив о себе.
А, подумав, ответила:
- Кофе любой. Лишь бы горький и без сахара. А мороженое пусть будет ванильное.
Продолжение можно прочитать на сайте Литнет вот тут (ткнуть на синюю ссылку)
Авторы Дмитрий Силлов и Любовь Оболенская