41 глава
Автор Эльмира Ибрагимова
Они оба выглядели не лучшим образом. Мальчик похудел и побледнел за пять дней болезни, но не меньше изменилась и Фатима: она осунулась, была бледной, с темными кругами под глазами. Залимхан с нежностью посмотрел на спящую девушку: она спала, как ребенок, поджав под себя ноги, и одной рукой поддерживала Руслана. Как же хотелось ему сейчас обнять и расцеловать их, но он, не желая тревожить их сон, на цыпочках вышел в спальню и принес плед. Едва дыша, он накрыл их и вышел из комнаты.
Наконец-то можно успокоиться – все хорошо: сын почти здоров, все дела с установлением отцовства тоже решены. Есть и неожиданная радость – он никак не ожидал увидеть в своей квартире Фатиму после всего, что между ними было в последнее время. Он в ней не ошибся: Фатима добрая, светлая, милосердная. Она, можно сказать, спасла его сына, и Залимхан не имеет права мешать ее счастью. Но как же это трудно для него сейчас! Залимхан многое отдал бы за то, чтобы Фатима никуда больше не ушла из его дома и из его жизни. Но теперь у нее своя жизнь, и это осознание отрезвляло Залимхана, мучило его, заставляло страдать. И все же он не покажет ей своих переживаний, дождется пробуждения девушки, поблагодарит Фатиму за сына, за то, что все эти трудные дни она была рядом с ним. А потом все-таки попробует поговорить с ней и поставить все точки над «i».
Залимхан долго выбирал одежду в своей комнате – перебирал рубашки, брюки, солидные костюмы, а потом, почему-то застеснявшись (зачем дома такой официоз?) остановился на черной футболке и модных спортивных брюках. Этот вполне домашний наряд очень шел ему. Это отметила и тетя Валя.
– Они проснулись? – нетерпеливо спросил Залимхан.
– Фатима проснулась, но уже ушла, а мальчик еще спит. Знаю, ты соскучился, но не буди его. Русик пока еще слабый, сон полезен ему.
Залимхан не смог скрыть своего огорчения:
– А почему ушла Фатима? Вы же сказали, что скоро мы все вместе сядем обедать.
– Фатима, узнав, что ты приехал, быстренько собралась и ушла. Я и рта раскрыть не успела.
– И ничего не сказала? – Залимхан был явно раздосадован.
– Сказала, чтобы я не говорила тебе о ней. И даже о том, что она была с твоим сыном в больнице, умоляла скрыть этот факт. Я хотела было сказать ей, что она опоздала с предупреждением, что врачи тебе все и без меня рассказали. Но потом подумала: пусть себе думает, как хочет. Главное, что ты все знаешь. Не выдавай меня, я сделала вид, что соглашаюсь и буду хранить эту великую тайну.
– Бред какой-то! – покачал головой Залимхан.
– Я сама ничего не поняла. Вначале она вроде есть хотела, падала от голода, а потом вдруг собралась и побежала. На работу, говорит, срочно вызвали, через подругу ее, Райку. Уж как я просила Фатиму задержаться, хотя бы поесть с нами, а она говорит: неудобно перед начальством, если вызвали, бежать надо. Даже и не знаю, что там у них случилось?
– А мы это сейчас узнаем, тетя Валя, не в милиции же наша Фатима работает, – Залимхан взял мобильник, набрал номер своего друга, директора библиотеки.
После взаимных дежурных приветствий Залимхан поблагодарил друга, за то, что тот отпустил Фатиму ухаживать за его сыном на несколько дней.
– Не стоит благодарности. Только скажи, почему вы с Фатимой никак свои отношения не зарегистрируете? Она могла бы, как и положено маме, взять законный больничный лист или даже отпуск по уходу до трех лет. Но в плане работы все в порядке, сейчас народу в библиотеке не так много.
– Скажи, а когда Фатима должна быть на работе?
– Завтра, но если надо, отпущу ее еще на пару дней. Кстати, как там твой мужичок, оклемался?
Оставив без внимания последний вопрос друга, Залимхан опять спросил:
– Значит, вы Фатиму не вызывали, не искали?
– Странный ты! Зачем мне ее вызывать? Мы Фатиму практиканткой заменили, вполне справляется, сессии в вузах закончились.
Поговорив некоторое время с другом, Залимхан отключился. Теперь все понятно: Фатима сбежала от него, не захотела видеть и общаться с ним. Она помогла ребенку из милосердия. Фатима любому ребенку на помощь бы пришла, сердце у нее доброе.
Тетя Валя с сочувствием посмотрела на огорченного Залимхана и покачала головой:
– Ну что мне с тобой делать, Залимхан, если ты простых вещей не понимаешь? Говорю же, вам с Фатимой серьезный разговор нужен, чтобы окончательно определиться. Само по себе у вас с ней уже не наладится.
– А как мне с ней поговорить, если она в который раз от меня сбегает?
– В этом ты виноват, Залимхан! Началось с того, что тогда вдруг с Ириной уехал. И потом столько фортелей выкинул. Приревновал ее без оснований, а потом трубку не брал, когда она звонила. Обидел девочку, а теперь удивляешься, что она от тебя бегает? Фатима не умеет обманывать. А ты даже выяснить не захотел: кто тот мужчина, зачем он у нее в тот момент оказался? Может, он за квартплатой пришел?
– Фатима ему меня до моего прихода как брата представила. Разве трудно догадаться в таком случае, кто он ей? Зачем бы она перед ним оправдывалась?
– Не всегда логика помогает понять истину. Разве не знаешь, что иногда правда бывает нелогичной, на первый взгляд непонятной. Одно я знаю, долгую жизнь прожившая: никогда не надо отступать, если человек тебе дорог. Скажи мне, как матери, честно – ты Фатиму любишь?
– Люблю, – не сразу ответил Залимхан и, смутившись, ушел в комнату.
А тетя Валя уже вслед ему сказала:
– И почему бы тебе ей это не сообщить, если даже и говорил раньше. Скажи ей, что по-прежнему любишь ее и никому не отдашь.
– Фатима – не вещь, тетя Валя, ее нельзя отдать или забрать обратно. Она сама должна решать свою судьбу, сама должна сделать выбор. И, кажется, она его уже сделала.
– Опять ты за свое! А ты задай прямой вопрос, а потом определяйся: как тебе с ней дальше быть. Чего ты так легко от любимой отказываешься? Эх, ты, а еще горец! В свое время понравившихся девушек похищали и только потом добивались их любви. Смотри, любовь не прощает такого к себе отношения.
Залимхан понимал: тетя Валя во всем права, им с Фатимой нужен конкретный разговор, каким бы трудным он ни был для них двоих. Но где она сейчас? Ему так много надо сказать ей.
Фатима тем временем созвонилась с Райкой и направилась за Муслимом. Вся семья обедала в саду, и родители Раи тут же стали угощать любимую подругу своей дочери. Они очень расстроились, узнав об отказе Фатимы их сыну, но решили не давить на девушку: она сама поймет со временем, что такой шанс, как брак с Гасаном, упускать нельзя. Пожилые люди мечтали видеть ее своей невесткой. Перед отъездом Гасана в Москву на семейном совете было решено: надо оставить Фатиму в покое, а время все в отношениях Гасана и Фатимы поставит на свои места.
– Только не говори, что за Муслимом пришла, – улыбнулся Фатиме отец подруги. – В кои-то веки у меня друг появился, а ты хочешь его у меня отнять. Пусть Муслим у нас останется, наша мама все время дома. Она кормит нас хорошо, ухаживает, как положено. А вы с Райкой все время в бегах: на работу, с работы, в больницу.
– Не скучайте, ваш маленький друг будет приходить к вам в гости, может, на выходные останется, – благодарно улыбнулась старикам Фатима. – Я из больницы уже выписалась, и мы с Муслимом к бабушке его вместе ходить должны. Кстати, Райка, – обратилась она к подруге, – как там Антонина Сергеевна?
– Без особых изменений, – сказала Рая, но ее многозначительный взгляд говорил совсем о другом. Она глазами показала на Муслима и, понизив голос, сказала: – Тебе надо к врачу подойти. Жаль, что Залимхан в отъезде, хотя и без него внимание к Антонине Сергеевне у всего персонала повышенное. Она говорит, что ей больные завидуют: заведующий по поводу нашей бабули даже из Москвы звонил. Где сейчас такие врачи? Если бы только это могло помочь Антонине Сергеевне…
Муслим, услышав последние слова, беспокойно завертел головой и растерянно посмотрел на Фатиму.
– Не переживай, Муслишка, все будет хорошо, – успокоила она мальчика. – Собирайся, пойдем сейчас к ней.
По дороге мальчик подавленно молчал, а при входе в больничный двор грустно сказал, еле сдерживая слезы:
– Я вижу: бабушке с каждым днем все хуже. И вчера, когда мы с Раей у нее были, она совсем бледной была. У нее сил не было разговаривать со мной. Скажи, Фатима, она умрет? Врачи смогут ей помочь? Как жаль, что дядя Залимхан уехал.
Фатима почувствовала, как ком сжал ее горло, и она не сразу нашлась для ответа:
– Все будет хорошо, Муслим. Врачи сделают все, чтобы твоя бабушка жила. А Залимхан уже приехал, завтра, думаю, на работе будет.
Мальчику было достаточно этих обнадеживающих слов, он немного успокоился. А Фатима с ужасом думала: что же будет дальше? Какие слова ей придется говорить ребенку потом, когда неизбежное случится? Как мальчик это перенесет? И сможет ли она выполнить обещание, данное Антонине Сергеевне?
Фатима не была в больнице только пять дней. Но перемена в состоянии Антонины Сергеевны испугала девушку. Пожилая женщина похудела, побледнела и осунулась еще больше. Фатима перевела взгляд на Муслима и заметила слезы в его глазах.
Антонина Сергеевна попыталась улыбнуться внуку, но улыбка получилась жалкой. Она протянула свою слабую руку и молча взяла в нее руку мальчика. Муслим нагнулся и, поцеловав бабушку в щеку, отвел глаза. Он с трудом сдерживал слезы. А Антонина Сергеевна молча, но красноречиво смотрела на Фатиму. Та без слов поняла ее желание и сказала мальчику:
– Жарко в палате, погуляй пока во дворе, Муслим. А я немного побуду с бабушкой и выйду к тебе, договорились?
Мальчик кивнул и не стал спорить, ему и самому хотелось выйти. Трудно было держать в себе рвущиеся наружу слезы. Когда Муслим вышел, Антонина Сергеевна собралась с силами и тихо сказала:
– Я умираю, Фатима. Ты это и сама видишь. А мне надо успеть сказать тебе многое.
Фатима хотела возразить, успокоить больную женщину. Но та покачала головой:
– Не будем терять времени, милая. Я и раньше чувствовала: это конец. А теперь знаю, что дни, а может, и часы мои сочтены. Не знаю, успею ли сказать Залимхану, как я благодарна ему – он в отъезде. А вот к тебе у меня разговор серьезный. Я опять буду просить тебя о Муслиме. Не успела я с оформлением документов квартиры на его имя, но думаю, осложнений не будет. Близких у нас больше нет, а сын мой Лешка вряд ли приедет даже на похороны. Не хочет он брать на себя ответственность за Муслима. Хочу еще раз попросить, Фатима, не оставляй мальчишку. Сын мой написал отказную на него – правда, мы ее не оформили, эта бумага в папке с документами так и осталась, я все надеялась, что сын одумается. А мать тоже о нем и не вспомнит, окончательно спилась. Остается детдом, хотя так не хочется, чтобы мальчика определили туда. Знаю, ты не сможешь взять Муслима к себе – нет у тебя такой возможности. Если бы ты согласилась усыновить его, может, соцработники и разрешили бы при наличии у мальчика своего жилья и отказной от его родителей. Ты обо всем этом узнай, милая. Может, так для вас обоих пока лучше будет? Будете жить с Муслимом в нашей квартире, хотя бы первое время, пока он не привыкнет без меня. Он самостоятельный, особых проблем тебе не создаст. И у тебя жилье будет, квартиру снимать не придется. Денег у нас с ним не так много, но какую-то сумму я все же накопила. И пенсию Муслим получать будет, если отец отказался, а мать не принимает участия в воспитании. Ты все это узнай, родная, прошу тебя. А если никак, то пусть будет детдом, только навещай его там, забирай к себе иногда, поддерживай. Я умоляю тебя об этом.
– Не беспокойтесь, Антонина Сергеевна. Я же обещала вам: Муслима никогда и ни при каких обстоятельствах не брошу, клянусь.
Несмотря на то, что вид Антонины Сергеевны говорил об ухудшении ее состояния, Фатима не предполагала, что конец так близок. Не прошло и трех дней, как девушку, пришедшую, как обычно, вечером проведать тяжелобольную старушку, не пустили к ней.
– Больная Пивоварова в реанимации, туда никого не пускают, – преградила ей дорогу медсестра.
– Почему в реанимации? – растерялась Фатима.
– Потому что умирает, – почти бесстрастно сказала медсестра, давно привыкшая к чужой боли, крови и смертям. Фатима вздрогнула от неожиданности и была довольна лишь тем, что с ней рядом сейчас нет Муслима. Обычно Муслим ходил в больницу вместе с ней, но сегодня время посещения, к счастью, совпало с его тренировкой. Хорошо, что мальчик не услышал слова медсестры. Но что это меняет?
Антонина Сергеевна умерла под утро. А до этого Фатиму по распоряжению Залимхана, дежурившего в ту ночь, все-таки пропустили к ней. Старушка уже не могла говорить, но была в полном сознании. Ее глаза кричали о том же, о чем она много раз просила Фатиму, а губы пытались произнести имя внука.
– Не беспокойтесь, Антонина Сергеевна. Я помню свое обещание, Муслим будет со мной, я его не оставлю, – поспешила успокоить умирающую женщину Фатима.
Та, успокоившись после слов девушки, закрыла глаза, и Фатима увидела, как по щеке пожилой женщины медленно поползла крупная слеза.
«Как тяжело видеть смерть так близко. И как, наверное, больно и страшно это для самого умирающего», – думала Фатима, глядя на угасающую Антонину Сергеевну. Ослабленная изнурительной болезнью старушка спокойно выпускала из рук нить жизни и не хваталась за нее. Наверное, ожидание смерти страшнее ее самой, правы были стоики. Когда придет смерть, человека уже не будет. А пока смерть не наступит, человек еще жив. Но ведь не все умирают мгновенно. А самое страшное для умирающего – эти предсмертные мгновения. Когда ты еще не там, но уже и не здесь. И уже точно знаешь, что уходишь.
Фатима стояла рядом с кроватью Антонины Сергеевны и держала ее холодную руку. Девушку била дрожь, и она, как ни пыталась, не могла успокоиться.
Вдруг Фатима почувствовала на своем плече чью-то теплую руку. Она вздрогнула и оглянулась: рядом стоял Залимхан. Он обнял ее за плечи и тихо сказал:
– Пойдем ко мне в кабинет, тебе сейчас лучше не находиться здесь.
Фатима послушно пошла за Залимханом. Но и в его кабинете она еще долго не могла успокоиться.
– Три дня назад мы попытались связаться с сыном Антонины Сергеевны по телефону, – рассказал ей Залимхан. – Ответила жена. Мы рассказали ей обо всем, но он так и не перезвонил. Конечно, он далеко, на Севере, но у старушки больше никого нет. Неужели не приедет проводить мать в последний путь? И почему его не волнует судьба собственного сына? После смерти Антонины Сергеевны Муслим останется совсем один при живых родителях.
– Муслим останется со мной, – ответила Фатима, чувствуя, как до сих пор дрожат ее губы.
Залимхан покачал головой:
– Не думаю, что тебе его отдадут на воспитание при живом отце.
– Отцу он не нужен, он давно написал отказную. Антонина Сергеевна меня просила, чтобы Муслим остался со мной.
– Если не нужен отцу, его, скорее всего, определят в детдом.
– В детдом? – переспросила Фатима. – Нет, в детдом Муслим не пойдет. Он будет со мной. Я знаю, что такое детдом, и ни за что не отдам его туда.
– Это вряд ли будет в твоей власти, Фатима. Муслим – не котенок и не мебель, которую можно просто завещать устно. У него есть отец и мать где-то. А потому, если даже ты захочешь усыновить мальчика, тебе придется пройти множество инстанций, заполучить отказные его родителей, короче, пройти многие круги ада. И даже после всего этого не факт, что будет результат. Если бы ты знала, как нелегко мне было усыновить своего собственного ребенка, сколько потребовалось справок с места жительства и от местных социальных управлений. О том, как я живу, какой у меня доход, какие условия для ребенка. Как будто, если у меня условия похуже, мой же собственный ребенок должен расти у чужих людей с хорошими условиями или в том же детдоме.
– Нет, Муслим, будет со мной, вот увидишь. Я все для этого сделаю – возможное и невозможное.
Залимхан посмотрел на девушку, она была не в том состоянии, чтобы с ней спорить. Он подумал про себя: откуда же Фатиме знать, что усыновить ребенка не так легко. Нужны не только условия, свое жилье, материальные возможности. Кроме того, усыновитель должен иметь семью. Даже в его случае поднимался вопрос о его семейном положении. Считается, что ребенку лучше расти в полной семье, где за него возьмут ответственность сразу два человека. А может, Фатима и в самом деле собирается замуж за того крутого москвича, если говорит о перспективах усыновления так уверенно? Но сейчас не время спрашивать обо всем этом, пусть все будет, как будет. В любом случае Фатима для него не чужая, а любимая. А значит, родной человек, независимо от взаимности. Только недавно он это понял, хотя предварительно наломал дров со своей ревностью. Фатима в каждой его клетке, в каждой капле крови, и потому Залимхану так больно представлять Фатиму женой другого. Но если у нее будет семья, муж с квартирой, а родители Муслима откажутся от него, Фатиме, может, и удастся усыновить мальчика. Залимхану стало больно и холодно от этих мыслей. Он молча налил в стакан воды и дал девушке таблетку:
– Выпей это и успокойся, ты вся дрожишь…
Фатима выпила лекарство и поблагодарила Залимхана.
– Я пойду к ней, а ты, может быть, немного вздремнешь? Уже три часа ночи, почти утро. Мы, медики, люди привычные. А вот ты, я вижу, очень устала.
– Не смогу я уснуть, – сказала Фатима, хотя и сама чувствовала, что валится с ног. – Я знаю, что не усну.
– Может, вызвать машину и отправить тебя домой, отдохнешь там? – заботливо спросил Залимхан, обеспокоенно глядя в бледное лицо девушки.
Фатима отрицательно покачала головой:
– Не надо, отдохнуть я все равно не смогу. И Муслим не один, он остался у Райки. Я побуду возле Антонины Сергеевны.
– Это не имеет смысла, она уже без сознания и не будет знать, о том, кто рядом. Побудь здесь. Не спи, если не можешь, но хотя бы приляг на диване. Завтра будет трудный день. А я пойду.
– Залимхан, а может случиться чудо? Вдруг она выкарабкается? – с надеждой спросила Фатима.
– Нет, Фатима, она не выживет. Это было ясно с самого начала. С тех пор, как она поступила к нам и диагноз подтвердился, главврач не раз требовал выписать ее. Он так и сказал: «У нас не хоспис!» Но я, зная, что дома ее никто не ждет и позаботиться о ней будет некому, не выписал.
– Значит, у тебя теперь будут неприятности?
– Переживу я эти мелочи, не беспокойся. Это не самое главное.
Антонина Сергеевна умерла рано утром, когда рассвет только показался в окнах. Она вдруг открыла глаза, посмотрела на все вокруг вполне осмысленным взглядом, глубоко вздохнула и опять закрыла глаза. Теперь уже навсегда.
– Все, Залимхан Абдуллаевич. Уже все… – сказала заведующему коллега, проведшая, как и он, всю ночь у постели умирающей Антонины Сергеевны.
Залимхана многие его коллеги считали чудаком. Тяжелым и умирающим больным он всегда уделял максимум внимания, в то время как многие врачи считали это бесполезным делом и ограничивались лишь обязательными в этих случаях действиями. Залимхан однажды прочитал, что где-то, кажется, в далекой Скандинавии, одинокие старики, умирая, платят в час по сто долларов, чтобы в предсмертный миг хоть кто-то был рядом и держал их за руку. Это настолько взволновало его, что на пятиминутке утром следующего дня он после всех срочных объявлений вдруг сказал:
– Не будем о крайностях, и пусть наши больные выздоравливают и живут долго. Но я прошу всех вас уделять особое человеческое внимание тяжелобольным и одиноким людям. Старость, неизлечимые болезни, приближение смерти – это трудно для любого человека, даже окруженного многочисленной семьей. Но это стократ страшнее для тех, кто одинок. Здесь мы их семья, прошу вас понять это. И если у нас не всегда есть нужные препараты и высокие технологии, душа должна быть у каждого из нас. В этот момент думайте и о своих родителях, живых и неживых, и о себе тоже. Никто из нас не застрахован в будущем от одинокой старости и болезней. Без такого отношения к больным страдающим людям белый халат надевать не стоит.
Залимхан и сейчас, спустя много лет, в подробностях помнил, как на его глазах в сельской больнице умирала тяжелобольная мать. Ему, старшему из трех ее сыновей, было тринадцать лет, а младшим братьям-погодкам семь и восемь. Залимхан держал маму за руку и, с тревогой вглядываясь в ее бледное безжизненное лицо, спрашивал:
– Тебе плохо, мама?
– Нет, сынок, мне хорошо и спокойно, когда ты рядом со мной. Ты у меня давно уже взрослым стал, жизнь заставила. И потому я спокойна за твоих братьев, ты их не оставишь, позаботишься, не дашь в обиду.
– Я никогда не оставлю ни тебя, ни их, мама. Ты скоро поправишься, и мы будем опять жить дома все вместе, правда?
– Да, родной, надо держаться вместе и заботиться друг о друге, – уклончиво ответила мама. Она уже знала о грустных прогнозах врачей и думала сейчас только о сыновьях. О Залимхане, который рано потерял отца, погибшего в автокатастрофе, и повзрослел с тех пор. О младших сыновьях, которые отца не помнили, видели его лишь на фотографии.
Мама не говорила даже старшему сыну о своей скорой смерти, хотя чувствовала ее. Но мальчик заметил изменившееся настроение постаревшего за последний месяц дяди Амира, брата матери, грусть и боль в его глазах, и догадался обо всем сам.
Залимхан помнил те скорбные дни, когда он, как взрослый, стоял рядом с дядей, и все приходившие на соболезнование мужчины крепко сжимали его детскую руку, просили держаться. Но ему пришлось повзрослеть еще раньше, тогда, когда погиб отец, а мать, оставшаяся с младшими малолетними сыновьями на руках, так нуждалась в его помощи. Залимхан взял в свои детские руки все, что только мог. Работал на участке, полол, косил, сажал, ухаживал за домашними животными, носил воду. Смерть матери сделала его еще взрослее, он ни на минуту не забывал о своих маленьких братьях. Они, растерянные, ничего не понимающие, не спускали с него глаз и часто плакали. А тринадцатилетний мужчина не позволял себе этого при людях. Уложив братьев, он бегал по ночам в сад, чтобы там дать волю своим чувствам и переживать тяжелую потерю.
– Залимхан, скажи, почему все говорят, что наша мама умерла? Это что значит? Она теперь никогда не вернется? Ее больше нигде нет? – спрашивал у старшего брата семилетний Гасан, разрывая его сердце.
Вместо Залимхана брату ответил восьмилетний Гусейн:
– Не придет наша мамочка, она умерла, и ее похоронили на сельском кладбище. Мы будем ходить к ней на могилу, можем даже поговорить с ней, но она нам не ответит, ничего не услышит и не увидит. Она ничего о нас больше не узнает.
Гасан горько заплакал, а Залимхан, обняв братьев, сказал:
– Гусейн, ты все объяснил неправильно. Наша мама теперь на небе, и оттуда она всегда нас видит, все о нас знает. А сейчас ее очень огорчают слезы Гасика.
Гасан тут же вытер слезы и, прижавшись к старшему брату, пообещал:
– Я больше не буду плакать. Если мама на небе, значит, она все-таки есть, только теперь далеко от нас. И если она нас видит и слышит, значит, мама живая, правда, Залимхан?
– Именно так, братик. Ты правильно решил: мы не должны плакать, мы же не девчонки, а мужчины, – отвечал Залимхан. – Мама хотела, чтобы мы хорошо учились, чтобы вели себя хорошо. И мы будем делать все, как она хотела. Как будто мама жива. Она будет рада за нас.
Через два месяца после смерти мамы ее брат, дядя Амир, позвал старшего племянника с собой на речку. Вначале Залимхан удивился: почему дядя Амир не стал говорить с ним дома, при всех, но потом понял, что разговор будет очень серьезным.
– Тебе рано пришлось повзрослеть, Залимхан, судьба так распорядилась. И в свои тринадцать лет ты стал главой вашей маленькой семьи, опорой для младших братьев. И решения принимать также приходится тебе, порой нелегкие. Вот и сегодня я хочу поговорить с тобой как мужчина с мужчиной, – сказал дядя Амир. – Ты выслушай, не перебивая, и постарайся понять. Обещаю, я приму окончательное решение только в том случае, если ты согласишься со мной. Хочу одного – лучшей жизни для вас, детей моей покойной сестры.
– О чем ты говоришь, дядя? Ты старший в семье, как решишь, так и будет.
– Спасибо, родной. Но этот вопрос хочу решить с тобой вместе. Я долго думал и понял, что в интернате вам с братьями во всех отношениях будет лучше. К сожалению, при всем желании, я мало что могу для вас с братьями сделать. Ты знаешь, как трудно живет моя семья. Жена больна, почти прикована к постели, у нас с ней шестеро детей. Я решил определить вас с братьями в избербашский интернат, если ты согласишься. Сразу скажу: это не детдом, там много детей, родители которых живы, но не имеют возможности обеспечить их необходимым.
– Я многое уже умею, мы сможем жить у себя… – растерялся Залимхан, но дядя не дал ему договорить:
– Знаю, сынок. Ты в свои тринадцать лет можешь гораздо больше многих взрослых, и ответственности тебе не занимать. Но я о другом, – перебил его дядя Амир. – Необходимое – это не только еда и хоть какая-то одежда, с этим мы как-нибудь справились бы. Я хочу, чтобы вы учились, занимались спортом, читали книги, жили в тепле и хороших условиях. Я буду часто навещать вас и забирать домой на каникулы, иногда и на выходные. Поверь, так будет лучше для вас. Там хорошая школа, грамотные учителя. В нашем маленьком селе вы прочных знаний не получите, у нас и учителей хороших не осталось. В райцентре вас оставить не у кого, возить туда далеко и не на чем. А в интернате хорошие условия, школа, спортивные секции, питание, уход за вами будет хороший. Я ездил в Избербаш на прошлой неделе, узнавал, как там живут ребята. Мне понравилось. Заместителем директора интерната наш односельчанин Ильяс работает, он обещал во всем вас поддерживать. Я хочу с женой поговорить и старшего сына тоже определить с вами в этот интернат. Он самый толковый из моих детей, пусть учится, может, это будет его шанс. Ильяс сказал, что мы, как многодетные родители, причем мать – инвалид, имеем на это право…
Залимхан с жалостью посмотрел на своего доброго дядю, который чувствовал себя виноватым. Он видел, как мучительно дается тому этот разговор, но понимал: дядя Амир прав во всем. Его семья жила трудно, едва сводя концы с концами. И обеспечить своих шестерых, а еще и трех детей покойной сестры он просто не сможет. Жена дяди после последних родов и серьезной операции была на инвалидности. Семью выручало хозяйство и земля, на которой дядя со старшими детьми работал не щадя себя.
Молчание Залимхана озадачило дядю, и он добавил:
– Конечно, вы можете и здесь остаться, с голоду не умрем. У вас и свой дом есть, хозяйство, вместе как-нибудь осилим. Ты не хуже меня с делами справляешься, как настоящий взрослый мужик. И я во всем помогу, пока живой. Я думал об этом, но не хочу, чтобы ты от этих непосильных нагрузок учебу забросил – о твоих способностях учителя с первого класса говорят. Тут же тебе по полной впрячься в хозяйство придется, а еще братьев опекать. Кто тебе поможет по дому? И у нас в семье, ты сам знаешь, мы со старшими сыновьями на себя и женские, и мужские дела взяли. Подумай, Залимхан. Как скажешь – так и будет. Захочешь остаться здесь – я пойму и буду рядом. Решишь, что в интернате вам с братьями лучше будет – и там вас не оставлю. Думаю только о том, как вам будет лучше. Поверь, мне нелегко. Мало кто из сельчан меня поймет, еще и осудят, скажут – сдал племянников на государственное обеспечение. Не понять им, ради чего я это делаю. Но для меня главное, чтобы ты понял. Там вы учиться полноценно сможете, а это возможность в дальнейшем крепко встать на ноги. Здесь же мы, как и остальные местные, будем только выживать, а об учебе и нормальном будущем можно забыть. Но сестра так хотела видеть вас образованными людьми.
Залимхан успокоил дядю и сказал, что все понимает. Что ему с братьями в городском интернате и в самом деле будет легче – учеба будет их главной заботой.
– Я знал, ты меня поймешь, совсем взрослым стал, племянник. Помни, твой дядя всегда будет с вами, мы расстаемся временно, а видеться будем часто.
Залимхан в дальнейшем, став взрослым и окончив медицинский университет в Москве, часто вспоминал этот разговор с дядей Амиром. И был благодарен теперь уже покойному брату своей матери за такую мудрую заботу о них с братьями. Один из сыновей дяди тоже был определен вместе с ними в интернат. Дядя Амир, как и обещал, навещал мальчиков часто. Забирал их на каникулы, а порой и выходные в село, старался, как мог, баловать мальчиков обновками.
Трудности начального периода жизни в интернате закончились для новеньких очень быстро. Залимхан мог противостоять любому обидчику из местных интернатских авторитетов, и вскоре никто не рисковал обижать их дружную четверку. Но драться и конфликтовать Залимхан не любил. По-настоящему его увлекала лишь учеба: мальчик, можно сказать, жил в школьной библиотеке. Залимхан учился на «отлично», и вскоре его стали посылать на городские и даже республиканские олимпиады по самым разным предметам, а он оттуда привозил дипломы и победы. Серьезное внимание уделял он и учебе младших братьев, порой доводя мальчишек до слез.
– Я уже пятый раз этот текст читаю. Почему ты нам, кроме заданных упражнений, еще и сам задания даешь? Это нечестно! Мы не успеваем гулять, играть, мультики смотреть. Почему никто, кроме нас, столько не занимается? – недовольно хныкал самый младший, Гасан.
– Так надо, брат. Ты потом это и сам поймешь. Разве ты не хочешь вырасти и много знать?
– Не хочу много знать! Я хочу зарабатывать много денег, – честно сказал Гасан. – Хочу машину красивую себе и вам купить, большой дом и все, что захочется…
– А для этого надо учиться лучше всех. Хорошие деньги платят хорошим специалистам, а из троечников они не получаются. У нас нет родителей, и нас никто не поддержит, кроме нас самих. Мы не имеем права быть ленивыми.
Вскоре Залимхану уже не приходилось заставлять братьев учиться. Мальчишки так же, как и он сам, увлеклись учебой. Гусейн мечтал стать математиком, а Гасану хотелось изучать языки. Сам же Залимхан определился с призванием вскоре после переезда в интернат. Однажды, прочитав в заголовке популярного медицинского журнала диагноз матери, знакомый ему по одной из больничных выписок, он спросил у дяди:
– Почему мама умерла, если вначале у нее было воспаление легких? Это же сейчас легко лечится…
– Да, сынок, лечится, если не запустить болезнь до такой степени и не откладывать лечение годами. Вначале была ошибка врачей, они поставили вашей маме неправильный диагноз. Потом ей стало хуже, но мы не могли заставить ее лечиться, она оторваться от вас, детей, не хотела, пока всерьез не слегла с уже необратимыми осложнениями. А потом все случилось очень быстро – абсцесс и гангрена легкого.
– Если бы маму лечили в городе хорошие врачи, она бы еще жила… – это был скорее не вопрос, а утверждение.
Приехав на первые же каникулы в село, Залимхан поделился с дядей:
– Я буду поступать в медицинский.
Когда он после окончания школы вдруг сообщил родным и руководству интерната, что хочет учиться в Москве, они не сразу поддержали его в этом желании.
Продолжение следует....