Часть материалов Серов сначала заморозил, а потом вернул... Чтобы не давать козыря в руки противникам, к Богатыреву Ольга не пошла. Так половина материалов нужных, оперативных, с таким трудом добытых ею, осталась ненапечатанной. Серов поступил нечестно - принял все, а когда материалы устарели, вернул, верный своему правилу, лучшее только для его газеты... Глаза на этой ей открыл, опытный в подобных делах Евцихевич, буквально вырвавший из ее рук очерки и прочитавший их сразу же...
- А Серов - жук,- сказал он, возвращая очерки,- Он же принял их, чтобы они в горячее время хлебоуборки не попали в другие газеты... Вы хоть сейчас-то поняли, какую оплошность допустили. В такой горячий момент выложить все материалы да еще с периферии перед одним редактором! Ну нет, уж я бы сумел напечатать их во всех газетах...
У Оли и у самой мелькнула было эта мысль, но как-то отдаленно и то лишь после того, как Серов возвратил ей очерки в основном о героях некомсомольского возраста. Тогда действительно зачем же он их принимал... Ведь уверял, что напечатает. Да, Евцихевич прав,- подумала она,- Серов ее материалы выдержал умышленно... С большинством из них в другие газеты идти было уже поздно. Да и какая корреспонденция выдержит срок от уборочной до посевной... С очерками которые не мерзли, в другие газеты Ольга не пошла хотя бы потому, что из одной они были возвращены...
Она возвращалась из редакции раздумывая о том, что все это подкашивает ее со всех сторон и прежде всего со стороны журналистского авторитета. Ведь в письмах к своим героям она вслед за Серовым, выходит, лгала, что материалы о них будут напечатаны в декабре, в январе... Как теперь написать, что они не появятся совсем? Она была работником печати исполнительным и щепетильным. А он позорил ее перед районом. И еще невесть как он охарактеризовал ее Кайрактинцам, что после его пребывания там, они встретили Ольгу насмешливо и на письмо не ответили. Не ответил и Воронин, которому она тоже написала, что очерк о его бригаде будет напечатан в декабре, а уже начало февраля...
Белоснежный зимой город сейчас выглядел грязным. Снег опал, продырявился и пополз с крыш. Дул ветер, шелестя остатками листвы.
В комнатах было темно, а тут еще то южная, то северная половина ставни закрывается. Ольга пошла открыть ставню раз, другой. Хотела прикрепить, но ни веревки, ни крючка не обнаружила. Город Алма-Ата на редкость безветренный и никаких приспособлений для укрепления створок ставен у большинства домов не имеется. Так и сидела в то светлеющей, то темнеющей комнате, при беспрерывном буханье ставен, от налетающего невесть откуда ветра. Работать не могла. Все думала, нельзя же быть таким безответственным перед людьми. Вон лежит у нее неизданная книга. Ольга, конечно, беспокоится за нее, но не так, как за эти корреспонденции. Ведь там вопрос стоит иначе. Рукопись лежит уже много лет, по существу не изменяясь, но если она за это время устареет, то ее и издавать не следует. Время лишь проверяет полноценность произведения и если вдруг его не издадут, то Ольга за него в ответе только перед своими вымышленными героями. А здесь ведь люди. Люди заслуживающие благодарности за свой труд. Кроме того ей перед ними было неудобно. Уже одно то, что она о них писала, в какой-то мере анонсировало, что материалы будут напечатаны. Серов еще раз подтверждал ее довольно неопределенное положение в литературном мире. Кто она? Ни журналист, ни писатель, так нечто среднее. У нее даже нет никаких документов. Редакционное удостоверение она берет напрокат...
Из-за домашних дел за рукопись принялась только вечером. Вновь начала перечитывать, править, увлеклась, радуясь что в главе заменит слово или выбросит его. Работа вдохновляла, хотя оснований для этого не было никаких. Тогда как Центральный Комитет комсомола республики никак не мог помочь ей с изданием первой части романа, тогда как союз в лице Туманова решил заморозить ее труд совсем - сидеть и править в это время стиль казалось совершеннейшим безумием. А она правила с настойчивостью маньяка надеясь на обязательную встречу с читателем и боясь осрамиться перед ним... Она работала, работала над первой частью, над второй, над сборником, с тяжелым сознанием, что ее "влиятельные" противники стараются представить ее труд как графоманство. Петров уже недвусмысленно поговаривал об этом. А он был на людях, к его мнению прислушивались... Когда эта опасность ощущалась особенно остро, с трудом заглушаемое Ольгой сознание, что вся ее работа ни к чему, брало верх над, казалось, необоснованным оптимизмом. И тогда опускались руки. На месяцы... На годы... Она сжималась. Замыкалась в себе. Жила абы как, абы чем, чувствуя себя затравленным зайцем и постигая его трусливую натуру. Робость овладевала ею окончательно. Она уже не верила ни в кого, ни во что, и прежде всего, конечно, в свои силы. Как она могла решиться на эту "особую", до конца никому в мире неясную профессию, почти что почитаемую чудом, недаром же ее до сих пор не без основания именуют "божьей искрой"... Как она могла решиться на профессию, которой научить нельзя... Как она посмела, очертя голову, броситься в эту пугающую неизвестность... Ей становилось страшно и это после стольких лет казалось бы уверенной работы...
Чтобы не задохнуться и не заблудиться окончательно в этом безвыходном профессиональном одиночестве, Ольга решила продолжать давать рукопись хотя бы немногим читателям. Но так как в союзе рукопись потеряли или уничтожили, а единственный экземпляр выпускать из рук она не решалась, она была вынуждена всю рукопись перепечатывать снова и снова увлеченно начала над ней работать. А работа для нее всегда являлась спасением. Она лечила, создавала настроение, порождала мучение, раздвигала горизонты, заводила в тупики, давала забвение, наслаждение, удовлетворение, она оценивала даже ее самое. Ольга чувствовала, что книга еще наполовину в ней самой, что никто так, как она, ее не допишет и только поэтому еще представляла сама для себя какую-то ценность...
Через Сашу Зицера ей передали сатирический листок, где были строки, посвященные и ей.
"Мы добьемся, мы докажем,
Мы воинственный народ.
Хоть костьми за правду ляжем,
Но свершим переворот..."
Читая эти строки Ольга впервые за эти дни улыбнулась. Значит товарищи, чьими силами был составлен этот нелегальный сатирический листок, считают ее правой, значит победа при их помощи возможна, жаль только, что все они стараниями Туманова разобщены...