Мартин Хайдеггер был "тайным королем философии" и любимцем студентов: о его преподавательской харизме свидетельствует тот факт, что из Фрайбурга в Марбург за Хайдеггером переехали 16 учеников. Ханна Арендт – немцы используют термин «bildhübsch» (картинно красивая) – прелестная 18-летняя студентка в зеленом плаще, присоединилась к ближнему кругу философа уже там, в Марбурге, в 1925 году.
Хайдеггер часто вспоминал, как в феврале она в первый раз вошла в его кабинет в шляпе, надвинутой почти на глаза, голос ее дрожал, и она способна была сказать только "да" или "нет". Об этом романе известно мало – то были не только отношения преподавателя и его совсем юной студентки, но и любовная связь женатого мужчины с двумя детьми и сторонней девушки.
Вероятно, переписка между Хайдеггером и Арендт зародилась почти сразу, в том же 1925. Это были заведомо обреченные отношения: Ханна, скованная рамками общественной морали, тяжело переносила необходимость скрываться (письму М.Х. от 22 мая 1925 сопутствовало примечание "записку уничтожь"), Мартин, боясь нарушить хрупкое равновесие ее юной души, чувствовал себя виноватым. Эта любовь была возможна только в настоящем, будущего у нее не было. Некоторые биографы Хайдеггера предполагают, что именно по этой причине исследователь оказывал такое предпочтение Da-sein (бытию здесь и сейчас) в своей философии: в какой-то степени оно давало им обоим шанс и утешение.
В первом послании Хайдеггер писал: «"Радуйтесь!" – таково мое приветствие, обращенное к Вам». И с тех пор почти каждое письмо заканчивалось одним и тем же: "радуйся, дорогая", а начиналось с неизменного "Моя любимая!"
Мартин Хайдеггер – Ханне Арендт
1925
Моя любимая!
От всей души благодарю тебя за твои пожелания. Это было просто случайностью, которая позволила нам сегодня утром ещё раз повидаться, когда я возвращался после гребли.
<...>
Твое письмо с цитатой из Августина я сохраню в душе как глубокую тайну.
Ты одновременно распутала и раскрыла это место. И какой же волшебным образом раскрепощенной, всецело сама собой ты была сегодня во время нашей встречи у скамейки.
Теперь всё хорошо, повторял я всё время. Тайна последнего сообщения есть подлинное самоосвобождение. Поэтому такая колоссальная экзистенциальная возможность заложена в католическом институте исповеди, которая также подвергается столь же серьезным злоупотреблениям.
<>
Не знаю, где найдут тебя эти строки. Но то, что они встретят тебя радостной и открытой и доброй ко всем вещам, это для меня огромная радость на Троицу.
М.
Однажды в начале нового семестра Хайдеггер признался в письме: "Сегодня я имел возможность приветствовать тебя на своей лекции и любоваться тобой". Очевидно, что именитому философу эти отношения приносили больше утешения, чем юной Ханне: тот, для кого любовь запретна, всегда более уязвим. Ее ранние письма почти не сохранились, неизвестно, была ли на то воля самой Ханны или Хайдеггер уничтожал их, боясь быть обнаруженным. Но первый философский труд Ханны Арендт – "Тени" – считается тоже письмом Хайдеггеру, отчаянной попыткой объяснить болезненное положение влюбленной девушки, у которой никогда не будет шанса на открытое счастье, вынужденной прятаться, скрываться и лгать. В машинописной копии эссе рукой Ханны сделана пометка: «Написано для М.Х.».
Всякий раз, пробуждаясь после долгого, полного сновидений и все же крепкого сна, когда человек всецело един с самим собой и с тем, что он видит во сне, она ощущала все ту же робкую и трогательную нежность к вещам мира, благодаря которой она осознавала, какой огромный кусок ее подлинной жизни всецело канул в прошлое — можно было бы сказать, как во сне, если бы в обычной жизни было что-либо сравнимое, — утек. Ибо странность и нежность с ранних пор грозили сделаться для нее одним и тем же, тождественными, сливались воедино. Нежность означала робкую, сдержанную симпатию, не самоотдачу, но прощупывание, поглаживание, радость и удивление незнакомым формам.
<...>
Все благое имело дурной конец, всякое зло завершалось добрым концом. Трудно сказать, что было невыносимей. Ведь самое невыносимое есть как раз то, что перехватывает дыхание так, что только об этом и думаешь в безмерном страхе, который уничтожает стыд и препятствует тому, что подобный человек в душе чувствует: страдать и знать, ежеминутно и ежесекундно внимательно и насмешливо сознавать, что нужно благодарить и за самую жестокую боль; более того, что даже именно это страдание есть то, благодаря чему вообще что-то еще значит и имеет смысл.
<...>
Ханна Арендт "Тени"
1925
Хайдеггер, всегда эмоциональный и художественный в своих текстах, в письмах Арендт, кажется, достигает особой нежности полного принятия мира. «Когда буря бушует вокруг хижины, я или думаю о «нашей буре» – я мысленно иду тихой тропинкой вдоль реки Ланн – или в моих грезах воскрешаю образ юной девушки, которая во время перерыва в первый раз приходит в мою рабочую комнату; она одета в плащ, шляпа глубоко надвинута на огромные тихие глаза; на все вопросы она сдержанно и робко дает краткий ответ. А потом я перемещаю этот образ на последний день семестра... И тогда впервые узнаю, что жизнь – это история».
Ханну Арендт биографы Мартина Хайдеггера называют «музой "Бытия и времени"». Другие любители философа выражаются более тривиально, они говорят: "Ханна разбила ему сердце."
Из писем Хайдеггера Ханне Арендт:
Вся твоя боль, едва ли представимая, и все мои прегрешения, не скрытые от меня, звучат долгим звоном мирового колокола наших сердец.
Так получилось, будто я имел право требовать, чтобы тебе было хорошо, когда ты приходишь, а ведь всё наоборот – надо, чтобы ты приходила, когда тебе нехорошо.
Я сопровождаю тебя на твоих путях и в твоих сновидениях.
Прошу тебя, Ханна, подари мне ещё несколько слов. Я не могу просто так отпустить тебя.
У тебя изменилось выражение лица, я заметил это на лекциях и застыл на мгновение, пораженный.
Их романтические отношения прекратятся в 1929 году. Хайдеггер отправит свою студентку доучиваться и защищаться к другу Карлу Ясперсу. Когда Ясперс попросит у Хайдеггера характеристику на бывшую подопечную, предложив послать ее самой Ханне, и расскажет кратко об успехах девушки, на всё длинное послание Хайдеггер ответит коротким: "характеристику прилагаю".
Ханна Арендт считала, что ее бывший учитель не мог вынести того, что она, будучи женщиной, оказалась способна достичь столь высоких результатов в философии, она часто говорила об этом Ясперсу. И Ясперс, и Ханна Арендт оправдывали Хайдеггера за его связь с нацизмом, считая, что он, как запутавшийся ребенок, просто не понял, с чем имеет дело. Ясперс получил трогательные объяснения: "Я не приезжал в Ваш дом с 1939 года не потому, что там жила еврейская женщина, а потому, что мне просто было стыдно". Ханне Арендт Хайдеггер признался: "Милая Ханна! Подлинное "и" между "Ясперс и Хайдеггер" это ты".
Ханна Арендт общалась с Мартином Хайдеггером в течение всей жизни: они обменивались мнениями, фотографиями и впечатлениями. Он познакомил ее со своей женой, она его – со своим мужем. Неизвестно, была ли эта ситуация для какой-то из сторон болезненной или неприятной, по письмам второго периода, формальным, но полным теплой привязанности, это неясно.
Ханна Арендт умрет в 1975, навестив за несколько месяцев до смерти своего учителя. Мартин Хайдеггер пошлет телеграмму: "Кругу друзей в глубокой печали пребываю вместе с вами". Через месяц Хансу Йонасу, одногруппнику и другу Ханны и ученику Хайдеггера, придет ещё одно письмо, в нем будут такие строки: "Нам остается только память и печаль".
К тому времени Мартин Хайдеггер уже научился с ними жить.
1929
Дорогой Мартин,
Ты, наверное, через другие и случайные источники уже узнал обо мне. Это лишает мое сообщение наивности, но не доверия, которое наша последняя встреча в Гейдельберге еще раз и отрадно подтвердила. Так что сегодня я прихожу к тебе с прежней уверенностью и с прежней просьбой: не забывай меня, и не забывай, как сильно и глубоко я знаю, что наша любовь стала счастьем моей жизни. Это знание ничем не поколебать, в том числе и сегодня, когда я нашла прибежище и встретила сопричастность к своей беспокойной натуре у человека, которого ты, возможно, вряд ли поймешь.
Я часто слышу о тебе в случайных разговорах, но все с какой-то странной отчужденностью и косвенностью, которые содержатся уже в самом произнесении знаменитого имени, – а значит для меня лишь с трудом узнаваемого. А так хотелось бы – просто мучительно хотелось бы узнать, как ты живешь, как работаешь и как тебе во Фрайбурге.
Целую тебя в лоб и глаза. Твоя Ханна.
Ханна Арендт – Мартину Хайдеггеру
1929
Береги себя. Желаю тебе побольше тишины. Мартин
Мартин Хайдеггер – Ханне Арендт
