Заголовок другой хотела написать, но боюсь, что Дзену не понравится. Пусть будет такой, банальный.
Когда человек лежит в бо-льнице, родные везут ему передачи, стараются вкусненького что-нибудь привезти. Папа же просил у нас только книги и сигареты. А вкусненькое сам мне передавал. В 60-е - 70-е годы туб-ркул ёзных больных кормили очень хорошо. Шоколад, конфеты шоколадные несколько раз в неделю. Ни тушенкой, ни колбасой кормить нельзя было - только мясо, курица, рыба. Яйца и масло каждый день. Конфеты папа копил и мне передавал. Так что удивить вкусненьким мы его не могли.
И вот в разгар перестройки я работаю там завхозом. Денег в больнице нет ни на продукты, ни на моющие средства. Все надо где-то доставать, выпрашивать, в долг просить. Помню, что на соседней улице был ресторан. Туда я иногда ходила с ведром. Просила сахар в долг. Когда нам привозили все же продукты, то шла отдавать. Первый раз повар мне сказала:
- Вот ты у них полное ведро взяла, а отдавай с горкой. Чтобы в следующий раз дали снова.
Конфет, конечно, никаких не было. Но мясное у таких больных должно быть всегда. В магазинах тоже в долг брали. В одном магазине банки с рассольником пихают в довесок. В другом, помню, сказали:
- Возьмете просроченные сосиски, дадим ящик курицы.
Понюхала, ничем не пахнут, взяла. Долги отдавали, конечно. Выделяла администрация деньги, мы расплачивались с магазином, с фермерами за молоко. И снова просили в долг. Молоко,яйца, масло тоже было обязательно даже в то время. Только иногда вместо мяса тушенка или колбаса появлялась. Кормили больных хорошо. Но сколько же нервов и трудов мне это стоило.
Работа работой, но историй тоже происходило много. Скучать совершенно некогда. Люди здесь хоть и больные, но многие не законопослушные. Находятся в больнице месяцами. А им и выпить хочется, и ничто житейское им не чуждо.
Я не медик, как лечили больных, не знаю. Знаю только, что врачу для процедур нужна была спиртовка. Стояла она в его кабинете под замком. Как-то прибежал ко мне:
- Петровна, дай спички. Не могу спиртовку зажечь, полкоробка испортил.
И через несколько минут из кабинета его доносится ругань: в спиртовке, которую он безуспешно пытался зажечь, оказалась вода. И кабинет был закрыт, и замок исправен. Виновного так и не нашли тогда.
Большинство больных мужчины. Бывает выпьют вечером и сидят тихонько по палатам. Женщины же, если выпьют, то могут такой концерт устроить. Да и трезвые тоже.
Положили к нам девушку лет 17. Она быстро нашла себе здесь друга. В тот же день поссорилась с ним и закатила истерику на всю больницу. Пыталась убежать в -30 в халате ночью. Санитарки и медсестры бегали по улице, ловили её, волокли обратно. Как сказала одна из них:
- Им же нельзя простывать, ветер дунет - и все. Не вылечишь потом.
Персонал заботился, жалел и любил своих подопечных. Без этого в таком месте не задерживались.
Друг девушки положил подружку на плечо и поднял в палату. Она рвалась, ругалась матом, швыряла постель на пол. Медсестра грозилась вызвать милицию. Угроза не действовала. И тогда она сказала:
- Сейчас тогда маме твоей позвоню.
- Не надо маме.
Девица подобрала матрас, подушку и улеглась.
Интересно всем тогда было, что же за мама у неё, которую боится больше, чем милицию? Долго она у нас не пролечилась. За такой проступок врач поругал её и простил.
Но на следующую ночь произошел случай, после которого девушку все же выписали. Расскажу со слов дежурной медсестры.
"Я пошла на обход. Зашла в мужскую палату. А на одной кровати кто-то шевелится, шебуршит. Я же плохо вижу, слепая. Очки из кармана достала, свет включила, присмотрелась. А она и говорит: - Что, старая? Завидно?"
Выпивки без скандалов прощались больным. А за такой грех выписывали сразу.
Часто лечилась у нас еще одна хроническая больная. Выпить любила, но дама спокойная. Ночью в кабинет медсестры ворвался больной с круглыми глазами:
- Там с Людкой что-то случилось. Забежала в палату, под одеяло ко мне прячется. Цыгане, говорит, меня плясать заставляют. Коля, спрячь меня!
Медсестра бегом побежала. Женщина в ужасе прячется под кроватью в мужской палате. Перепуганные мужчины высыпали в коридор. А Люда жалуется медсестре:
- У меня в палате цыгане. Заставляют плясать. Я плясала, больше не могу, а они никак не отстают.
- Люда, так ты пьяная, что ли?
- Нет, я уж дня два не пью.
Медсестра позвонила врачу, он приехал, поставил какие-то уколы. Утром решили, что Люду можно от белой горячки пролечить и в нашем диспансере. Женщина она не скандальная, давно её тут знают. Кстати, года три она больше не пила совсем. А потом мы не встречались больше.
Как-то заходит повар ко мне в кабинет и приглашает в подсобку.
- Пойдем, новенького сегодня положили. N. рассказывала, что на нем места свободного нет - весь в татуировках. Я его попросила их показать.
И мы пошли смотреть. На лице татуировки были только на веках. А все остальное тело в узорах, крестах, куполах, надписях.
- Ой, смотри и на пальцах ног что-то написано!
- У меня еще и там есть. Показать?
- Нет, там не надо.
Месяца три лежал он у нас. Помогал мне то продукты разгрузить, то шпингалет прибить, то еще что-нибудь сделать. Словам меня новым научил. Позвала его как-то машину разгрузить, а Саша и спрашивает:
- А где у тебя шнырь?
Я не сразу и поняла, что он рабочего нашего в виду имеет.
- Так сегодня не обещали продукты, домой я его отпустила, - говорю.
Что-то доброе и хорошее забывается через день. А этого "шныря" уже двадцать лет помню.
В двухтысячных годах диспансер закрыли. В новой городской больнице создали для них отделение. Больных и медиков перевели туда. А меня сократили.
А начало этой истории я вчера писала. Если кто-то не читал, то вот вам ссылка:
Спасибо за прочтение! Благодарю за лайки и подписку!