Что первое пришло вам в голову, когда вы прочитали название статьи? Профессионализм? Быстрота реакции? Острый ум? Умелые руки? Наверняка что-нибудь из этого. Я тоже так думала, когда зубрила биологию и химию, готовясь к вступительным экзаменам.
Уже после первого семестра к этому списку прибавилось умение запоминать огромные объёмы информации. Благодарить за это стоит преподавателя анатомии – за неделю надо было выучить название всех костей на латыни. И не только костей, но и всех их бугорков и впадин. Не спрашивайте меня, зачем эти ценные знания фельдшерам, понятия не имею.
После посещения морга в топ-десять попали патологическая небрезгливость и отсутствие обоняния. После судмедэкспертизы – стальные нервы и навык скрывания эмоций: вскрытие беременных и детишек не для тургеневских барышень.
Потихоньку в копилку бесценных умений добавлялись эмпатия и милосердие, выносливость и ловкость рук, обучаемость и способность из кучи информационного хлама выуживать драгоценные крупицы знаний.
Но чем ближе было получение диплома, тем яснее я понимала: моя тётя была права. Самое главное скрывалось в другом.
Наша семья не принадлежит к династии медиков. Абсолютное большинство моих родственников очень далеко от медицины. За исключением тёти. Какие-то неведомые тропы занесли её в медучилище. А потом она целых четыре года работала акушеркой. Затем долгий декрет и кардинальная смена профессионального пути. Из акушерок в воспитатели.
Нет, в ней не проснулась внезапно тяга сеять разумное, доброе, вечное. Ни чуть. Всё намного прозаичнее: в нашей глухомани закрыли роддом. И оперблок. И педиатрию. Осталась захудалая амбулатория – одна на десяток полудохлых деревушек и стоматкабинет.
Девяностые, знаете ли. Всё, что можно было, на селе ликвидировали. Людям просто негде стало работать и не на что жить. Трудоспособное население мужского пола колесило по стране в поисках заработка. Вахтовый метод работы – месяц дома, два на другом конце земли. Сами понимаете, в таких условиях мало кто думает о продолжении рода, тут бы выжить. Демографический провал тех лет известен всем. А раз не рожают, то и роддом не нужен. Соответственно, и педиатрия. Оперировать тоже некого.
Я ещё смутно помню этот больничный городок – несколько бревенчатых зданий. Каждое отделение в отдельном домике. И помню их пустыми и заброшенными. Как они дряхлели и как их сносили.
Так что тёте ничего не оставалось ничего другого, как сменить профессию. Впрочем, детский сад тоже представлял собой довольно унылое зрелище. К концу 90х там осталась одна-единственная группа, человек 20 – дети от 1,5 до 7 лет. Всё в кучу. Ну а смысл их разделять на возрастные группы? По 4-5 малышей в каждой?
Когда я собралась поступать в медицинский, тётя завела со мной задушевный разговор. Тогда мне было смешно: подросткам кажется, что взрослые – бесполезные ископаемые и ничего дельного сказать не могут.
– Самое главное, никогда не бойся сказать, что ты чего-то не знаешь. Не бойся просить о помощи.
Как это – признаться в незнании?! У меня это в голове не укладывалось! Все же будут считать меня дурой! Глупой неумëхой и бездарем!
За 25 лет мне приходилось сотни раз просить о помощи, говорить, что я не знаю и не умею. И никто ни разу не назвал меня дурой. Ворчали, иногда матерились, но помогали. Никто ни разу не отказал мне в помощи.
Сейчас я умею и знаю многое. И постоянно чему-то учусь. Теперь уже я помогаю и подсказываю. И не считаю, что обратившийся за помощью глуп и бездарен.
Это нормально чего-то не знать и не уметь. Страшнее считать, что ты знаешь и умеешь всё. И кого-то погубить этой своей самоуверенностью.
