Продолжение
В произведениях поручика М.Ю.Лермонтова присутствуют и полностью казачья тематика, созданных на основе народного фольклора подчерпнутого в старожильческих станицах на левом берегу Терека. Их многократно описывали несколько поколений литературоведов, хотя и не все из них уделяли должное внимание образам самих казаков. В свое время очень высокую оценку стихотворению “Дары Терека” дал литературный критик В.Г.Белинский назвав его «поэтической апофеозой Кавказа». Обратил внимание читателей на пограничную реку между двумя мирами Терек, впадающий в Каспийское море, которые, по его мнению, «олицетворяют собой Кавказ, как самые характерные его явления».
У поэта Терек предстает как одушевленный, наделенный названиями «дикий», «злобный», «буйный», «сердитый» и различными сравнениями, что происходит в подражании казачьему фольклору, к которому поручик М.Ю.Лермонтов приобщился с малых лет. В легендах старожилов присутствуют эпитеты, как страшный, бурный, суровый и плачущий, что показывает своенравный норов реки во время летнего половодья. Жителям казачьих станиц, особенно в окрестностях Кизляра приходилось ежегодно за собственные скудные средства с использованием подручного материала приходилось вести берегоукрепительные работы. В момент наивысшего подъема талых вод они оказывались гораздо выше уровня берегового горизонта и несмотря на огромные усилия станичников периодически прорывали земляные дамбы.
Терек предстает, как соперник молодому казаку в борьбе за благосклонность девушки, которую может похитить в любой момент. По всей видимости в данном сюжете присутствуют отдаленные верования, принесенные с собой еще первыми казаками из далеких северных земель, задача которых задобрить опасного соседа. В былые времена гребенцы на праздник Троицы запускали специально приготовленный кораблик до метра длинной. Его украшали, устанавливали накрытый стол, за который усаживали манекен казачки, а иногда и вместе с казаком в соответствующей одежде. После этого мужчины по очереди демонстрировали свою меткость в стрельбе из ружей и намерено топили кораблик, тем самым откупаясь от Буйного Терека, принося ему ежегодную жертву. Разумеется, М.Ю.Лермонтов знал о существовании подобного на первый взгляд странного обряда, но имеющего глубокий смысл, а возможно и лично наблюдал за театральным действом в старожильческих станицах.
С одной стороны Терек предстает, как поилец и кормилец, от которого зависело благосостояние всех жителей, а с другой он же и Горыныч. В это понятие вкладывался глубоко народный смысл и не только, как некий злобный персонах из восточнославянских народных былин, но и как вытекающий из гор, в которых обитают недружественные народы. Офицер российской армии достаточно точно уловил смысловую нагрузку гребенских легенд, во многом сохранившихся на отдаленных берегах Терека и оставшихся мало подверженным изменениям, чему способствовала замкнутость старообрядческих общин. Загадочность и в какой-то мере недосказанность местных преданий, перенял и поручик М.Ю.Лермонтов говоря о сопернике грозного водного потока:
По красотке молодице
Не тоскует над рекой
Лишь один во всей станице
Казачина гребенской.
Оседлал он вороного
И в горах, в ночном бою
На кинжал чеченца злого
Сложит голову свою.
Не менее выразительно отечественный критик отозвался и о произведении “Казачья колыбельная песня” оценив ее, как «художественная апофеоза матери» не просто отмечая, что «ее идея – мать», а на индивидуальное значение этой общей идеи. В первую очередь ее социализацию: «его мать – казачка, и потому содержание ее колыбельной песни выражает собою особенности и оттенки казачьего быта». В.Г.Белинского поразило несомненное умение поэта М.Ю.Лермонтова «проникнуть в тайны женского и материнского чувства».
“Казачья колыбельная песня” представляет судьбу казака в женском восприятии его предназначения, как воина, стоящего на рубежах огромной страны. Импульсом к ее созданию, согласно сохранившимся преданиям, послужила красота казачьей женщины, в которой смешались типы славянский и кавказский. Отечественным исследователям хорошо известно, что, будучи неоднократно на постое в старейшей гребенской станице Червлённой поручик М.Ю.Лермонтов встретил молодую казачку Дуняшу по прозвищу Догадиха. В один из вечеров он случайно и услышал сюжет местной колыбельной песни, напевавшейся племяннику в отсутствии матери, и пока вносили вещи быстро записал на клочке бумаги.
Отечественные лермонтоведы проделали титаническую работу по поиску первоисточника произведения “Казачья колыбельная песня”, выдвигая всевозможные версии и предположения. Искали в работах московского студента сосланного на Кавказ простым солдатом поэта А.И.Полежаева, у шотландца В.Скотта в “Колыбельная сыну вождя”, у А.С.Пушкина в “Кавказском пленнике”. Они даже добрались до Н.В.Гоголя, анализируя работы “Страшная месть”, “Тарас Бульба” и др. только по той причине, что в них также представлен образ казачьей матери, провожающей сыновей на ратную службу. Однако их труд оказался напрасным, т.к. искомый первоисточник находился в том же месте, где и был предварительно записан, а именно в старожильческих гребенских станицах. В них отечественные фольклористы зафиксировали такие сюжеты из прошлого не только Кавказа, но и России уходивших в такую глубь столетий, что первоначально вызвали удивление у маститых ученных. (В свое время про фольклорный пласт отечественной истории, обнаруженной в гребенских станицах, выйдет отдельная публикация).
Веками своеобразный мирок, в котором воедино сплелись несколько культурных традиций существовал на берегах Терека всего в пяти старожильческих общинах. Замкнутая и хорошо сплоченная группа “ревнителей древнего благочестия” пережила многочисленные войны и невзгоды, отражая всевозможные вторжения сопредельных народов. Лишь в XX столетии усилиями выходцев из “ума, чести и совести” сгинувшей вместе с ними эпохе, гребенские станицы, а вместе с ними и соседние казачьи общины неоднократно подвергались погрому. В настоящее время от станиц, известных далеко за пределами Кавказа остались лишь названия и большинство коренного населения этих мест несколькими волнами покинули не по своей воле земли, переданные их предкам еще Иваном IV Грозным. Еще в 1970-80-х гг. в них звучали песни из боевого прошлого казачьих сотен, созданных во время многочисленных войн с горцами и турками. Вместе с ними напевались и колыбельные во многом схожие с тем сюжетом, который записал в свою бытность поручик М.Ю.Лермонтов, поэтому поиск первоисточника произведения “Казачья колыбельная песня” пустая трата времени, как и изыскания о чеченском происхождении поэта.
Между тем необходимо обратить внимание, что при создании произведения “Казачья колыбельная песня” поэт использовал и казачий фольклор, с которым щедро делились станичники. Лермонтоведы подчеркивали, что, прикоснувшись «к чистому роднику народной поэзии» русский дворянин без какого-либо чванства общался с верными хранителями старых народных песен. Отсюда его и глубокое знание психологии кавказских казаков, постоянно живущих в условиях ежедневной опасности, что нашло отражение в их культурной традиции. Оно же передалось в область колыбельных напевов разительно отличающихся от подобных им из других уголков страны. В тоже время написанная поэтом в отличие от фольклорной колыбельной передает существующую обстановку и сами действия, незамысловато переданные в песне.
В фольклорном варианте они отсутствуют, т.к. полностью принадлежат к речевой традиции, составляющих внешние и внутренние обстоятельства, присущие реальной жизни на фронтире. Своеобразным отличием казачьего варианта колыбельной является присутствие некоего магического начала, иносказаний и соответствующей символики. В колыбельной иной раз представлялась болезнь ребенка, что связано с пожеланием дальнейшего выздоровления и изгнание непрошенной гости с косой ввиду того, что в отсутствии мало-мальски налаженного медицинского обслуживания детская смертность оставалась довольно-таки высокой. Лишь после смертельной дуэли поручика М.Ю.Лермонтова, ближе к середине 1840-х гг. в станицах на левом берегу Терека приступили к заведению первых аптек и налаживанию оспопрививания среди юного поколения.
В тоже время в произведении “Казачья колыбельная песня” несомненно присутствуют и фольклорные мотивы, выступающие в новом функциональном звучании, хотя и в несколько преобразованном виде. Они напрямую направлены на складывания положительного образа казачьей матери и хорошей хозяйки, на плечах которой висела вся забота о семейном достатке, т.к. мужья беспрерывно находились на государственной службе и физически не могли уделять много времени домашним заботам. Передается индивидуальность казачки, ее субъективное отношение к окружающему миру, что разительно отличает ее от современниц далеких от проживания на фронтире. Вместе с тем в ее колыбельной с особой динамикой проявляется образ младенца будущего воина, которому заранее уготована судьба, как до этого его отцу, храброму воину закаленного в боях с горцами. С самых пеленок в будущих защитников отечественных рубежей закладывалось в сознание их предстоящая жизнь и проходила своеобразная социализация, которой они следовали всю жизнь.
Таким образом поручик М.Ю.Лермонтов в произведении “Дары Терека” воспел внешнюю красоту женщины казачки с отдаленного фронтира, а в поэме “Казачья колыбельная песня” на первое место поставил внутреннюю, показав роль заботливой матери. При этом внешняя красота материнства осталась за пределами стихосложения, хотя гребенские казачки и не являлись единственным эталоном изящества на северокавказском рубеже, но во многом являлись законодательницами мод, в том числе и для горских девушек.