Теперь Лизе было от чего приходить в отчаяние. Она потеряла сестру, чуть лишилась племянницы, и во всем этом был виноват человек, которого она знала с детства, считала не только мужем своим, но и другом, и чье предательство так больно потрясло ее. Дополнительным ударом было то, что произошло с Лизой в ночь, когда Андрей не позвал врачей на помощь. Он словно хотел, чтобы ее не стало, или она превратилась в овощ. И, сказать правду, до этого было недалеко.
Теперь у нее остались только отец и мать. Но мама все дни проводила в детской больнице с внучкой, а отец разрывался между ними всеми. Мама всю жизнь жалела его, брала быт на себя, и отец умел немногое. Но он не жаловался. Ежедневно привозил Лизе чистое белье и, считая, что больным полезно есть «домашнюю еду», варил дочери суп – некрасивый, заправленный мукой, мутный, но при этом на редкость вкусный. Сидел у постели Лизы и аккуратно кормил ее с ложки, промокал салфеткой губы.
Много-много позже молодая женщина поняла свой эгоизм тех дней. Тогда же она была погружена в свое горе и ничего не замечала. После Лиза считала, что душевное ее выздоровление началось с того момента, когда она пожалела не себя, а родителей.
А их было за что жалеть. Они потеряли старшую дочь, и должны были справиться с этим сами. Не было рядом близких друзей, чтобы поддержать их, пройти вместе с ними это страшное время. Хлопоты, неизбежно сопутствующие прощанию с человеком – и вместе с тем тревога и страх за младшую дочь и за внучку. И со всем этим нужно было справиться – и с насущными делами, и с тем, что творилось у каждого из них в душе.
Но отец появлялся в палате у Лизы – такой, каким она привыкла его видеть: спокойный, сдержанный. И нельзя было понять, чего ему стоит держать себя в руках. А Лиза плакала целыми днями. Чувство беспомощности может вогнать в деп-рессию даже старика, не то, что молодую женщину. Лиза жалела сестру и ужасалась собственным перспективам.
Но она даже сказать об этом толком не могла! Речь выходила бессвязной, мычащей. Лиза приподнимала левую руку, показывала отцу на свое лицо, на другую половину тела, которая плохо повиновалась ей.
- Это пройдет, ты восстановишься, – говорил отец.
Она мычала жалобно и протестующе. Это значило: «А если нет?!»
- У тебя нет выбора, – просто сказал отец.
Лиза смотрела на него во все глаза. Она хотела понять, что это значит. Не может же быть, что родители откажутся за ней – беспомощной - ухаживать и отдадут в интернат?
- Девочка моя, я хотел поговорить с тобой об этом потом, но ты сейчас такого сама себе натворишь...Отча-ние губит. Твое выздоровление ведь во многом ведь зависит от того, что ты чувствуешь, на что настроена...И если ты будешь себя жалеть, и считать, что для тебя все кончено – так оно и обернется.
- У-ы-ы-ы....
- Поэтому я и скажу это сейчас. Помни, что Соня теперь твоя.
У Лизы взлетели брови. Отец ответил на ее немой вопрос:
- Дочка Иры еще совсем маленькая. Мы с матерью можем не дожить до той поры, когда она встанет на ноги. Отец Сони никогда не возьмет ее к себе – у него уже давно другая жена, дети....Я верю и всегда буду верить в то, что жизнь не заканчивается вместе с окончанием физического существования человека. Я не сомневаюсь, что Ирина видит все, происходящее сейчас, здесь..... И больше всего она переживает о дочери, о том, чтобы у Сони была семья. Если бы она могла, то сама сказала бы тебе: «Замени Соне мать».
Лиза вновь расплакалась. Но теперь отец не успокаивал ее.
- Вот ради этого, ради своей племянницы и приемной дочери ты должна переступить через «не могу», должна сделать все, чтобы встать на ноги и прожить долгую жизнь. Потому что ты еще много лет будешь необходима Соне... Подумай о девочке, что ей сейчас приходится переживать? Она только-только начинает оправляться, она только что потеряла самого близкого человека... Подумай о малышке! Для нее весь мир рухнул, и ей не за что зацепиться....Только мы трое можем помочь ей. И выздороветь ты должна в первую очередь - ради Сони.
Отец ушел, а Лиза в ту ночь долго лежала без сна. До этого разговора она не знала, откуда взять силы, чтобы заставить себя жить. Но отец правильно сказал – у нее просто не было выхода.
Конечно, сейчас ей было не до того, чтобы заниматься разводом, хотя Андрей недвусмысленно выразил желание освободиться от нее. Когда Лизу перевели в отделение невро-логии, родители уже не смогли оплачивать ей отдельную палату. Теперь у молодой женщины были соседки – дамы преклонных лет, которые сразу и люто возненавидели друг друга.
Одна из них в прошлом работала большой шишкой в гороно, привыкла говорить повелительным тоном, ей полагалось вещать, а другим – слушать. Зоя Валерьевна осталась старой девой, материальная сфера была ей чужда, и даже в больнице она хотела проводить время в тишине и покое, читать одну за другой книги, рассказывающие о различных духовных учениях.
Анна Максимовна тоже не чужда была духовности, но на свой лад. Дома она уже много лет жила одна, и у нее также сложился привычный «режим». Вставала она на рассвете, еще до того, как в палату заходила медсестра, чтобы поставить градусники и выполнить первые утренние назначения. На подоконнике, возле постели Анны Максимовны стояли иконы, и она вслух, нараспев читала молитвы, перечисляла поименно своих родных. А закончив с этим, включала маленький телевизор, который принесли ей в палату родные – и начинала смотреть все подряд – начиная от новостей, заканчивая спортивными программами.
- Послушайте! – подавала голос с постели Зоя Валерьевна, – Почему вы навязываете нам все эти передачи?
- А я спрашивала врача – можно глядеть телек? - и он мне разрешил! – в голосе Анны Максимовны слышались воинственные нотки. Ее положили в эту палату первой, она считала себя старожилом, и это, по ее мнению давало ей право на многие привилегии.
- Сегодня же поговорю с врачом! Вы, в конце концов, не в доме отдыха... Здесь тяжелые больные, - Зоя Валерьевна кивала на Лизу, – Приглушите, по крайней мере, звук!
- А я на ухо туговата – иначе не услышу!
- Значит, идите в холл, и смотрите свой телевизор там!
- А он только вам мешает, по исключительной вредности вашего характера! Девочка вот ничего против не говорила, да? – спрашивала Анна Максимовна Лизу, – Может, девочка отвлечется хоть немного. Это ж надо – в таком молодом возрасте, и чтобы пара-лич разбил.... А что муж не выдержал и ушел – иного и быть не могло. Правду говорят, жена мужу нужна здоровая, а сестра богатая!
- Вы не могли бы замолчать? Где хоть какой-то такт? С вашей пещерной идеологией....
- Ой, не заводитесь! Сами замужем не были, так хоть в этой области никого не учите! Небось над школьниками в свое время воду поварили, так в наши взрослые дела не лезьте...
- Послушайте, кто вам дал право так со мной разговаривать?!
- Сама с полки взяла. Под нее судно подкладывают, а она тут командует, будто на трибуну взобралась...Вы мне не на-чаль-ни-ца!
Отец Лизы, один раз ставший свидетелем подобной ссоры, не выдержал и предложил Анне Максимовне наушники – так она сможет слушать телевизор, не мешая другим.
- Не надо мне! – тут же отозвалась женщина, – Я читала – от них слух портится. Вот кому не нравится – пусть надевают ваши наушники и слушают своё.
Пришлось поступить именно так. Теперь, глядя на соседку, которая с утра со вкусом грызла семечки и шумно болела в спортивных матчах «за наших», Лиза думала о своём, о тех далях, в которые уносила ее классическая музыка.
Несколько недель спустя, когда маленькая Сонечка уверенно пошла на поправку, к Лизе стала приходить и мать. У нее не было отцовского мужества, хотя она тоже старалась держаться. Но происшедшие события состарили ее на двадцать лет. Нередко, когда она думала, что Лиза дремлет, мать тихо плакала, стараясь не всхлипывать, не разбудить дочку.
Врачи говорили с молодой женщиной теми же словами, что ее отец. Надо восстанавливаться. Работа предстоит большая. Нужно по мере сил вернуть телу свободу движения, придется заниматься и с логопедом.
Главным было то, что у Лизы появился смысл жизни. В первую очередь она должна была заменить племяннице мать. Во вторую, и это тоже значило для Лизы многое – ей предстояло опровергнуть убеждение Андрея, что она навсегда останется беспомощной особой, из-под которой только «утки» выносить. И, наконец, хотя Лиза не призналась бы в этом вслух и даже сама с собой избегала об этом думать – ей хотелось отомстить.
*
Любовница у Андрея появилась случайно. О ней не знали даже его близкие друзья. Он настолько дорожил этими отношениями, что боялся хоть кому-нибудь проговориться. Сглазить. Кроме того, он был твердо уверен, что никто его не поймет.
В ту пору у него было все. Молодая красивая жена, перспективная работа, которая приносила хорошие деньги. У него была квартира, круг общения, интересный досуг. Словом, наполненная жизнь, дорога без рытвин и кочек – иди себе вперед.
А потом в его жизни появилась она. Девушка, которую когда-то бросила мать, оставив ребенку только экзотическое имя Изабелла, впрочем очень быстро сократившееся сначала до Бэллы, а потом до вполне русской Белки. Белку воспитали бабушка с дедушкой. Жили в бедности, граничащей с нищетой. Казалось, выбирая для девочки внешность, Бог был таким же скупым, как бабушка, которая в булочной отсчитывала на ладошке монеты. Белка была маленького роста, худенькая и блеклая, начисто лишенная ярких красок. Белесые волосы, лицо, на котором не выделялись ни светлые брови, ни ресницы. Серые глаза.
Один раз в школе Белка упала в обморок, напугав и девчонок и учительницу. Мальчишки отнесли ее в кабинет медсестры, и позже та сказала классной руководительнице, что обморок был голодным.
Учительница после этого стала сама хлопотать и собирать справки, чтобы питание в школе для Белки было бесплатным.
А в восьмом классе девочка записалась в театральную студию. Был в городе молодежный театр, и там как раз набирали ребят, чтобы выучить их на артистов. Большой, полутемный зрительный зал и сцена – это оказалось настолько важным, настолько единственно верным в жизни Белки, что она почти переселилась сюда. Студийцы носили только черное. Девочки – черные гимнастические купальники и лосины, мальчики – черные футболки с спортивные брюки. Руководитель студии говорил – ничто не должно отвлекать от игры. Ценой уговоров, обещаний и жесткой экономии – Белка выпросила у дедушки с бабушкой нужную одежду. Что же касается игры – она очень быстро переросла эпизодические роли и ее стали брать на главные – она играла Герду в «Снежной королеве», Балерину в «Стойком оловянном солдатике», а в выпускном классе – Панночку в «Вие». И лучшей похвалой для нее были слова студийца, исполнявшего роль Хомы.
– Ну ты, бл-ин, даешь.... У тебя такой неподвижный, неж-ивой взгляд, и эти скрю-ченные руки. Я чуть не обд-елался...
Окончив школу, Белка без всякого труда, слету поступила уже в настоящую студию – при городском театре драмы. Теперь ее будущее было ясно не только для нее, но и для всех, кто ее знал, кто видел ее игру.
С Андреем она познакомилась случайно, на театральном «капустнике», куда приглашали всех желающих, и куда Андрея привел друг. Лиза в это время была занята, да она никогда и не считала себя «театралкой», предпочитала сцене – хорошее кино.
Капустник получился веселым – показывали отрывки из спектаклей, скетчи. Андрей не мог оторвать глаз от Белки. Что-то было особенное в этой маленькой, совсем юной девочке. Магия таланта, быть может?
Потом пили шампанское, на импровизированном столе стояли пластиковые стаканчики и тарелки с закусками. Шампанское было самым дешевым, но все равно кружило головы. Андрей разговорился с Белкой и понял, что пропал навсегда.
Никогда, ни разу Белка не дала ему понять, что влюблена в него. Она не требовала никаких жертв. Просто жила своей жизнью, своими ролями – и это было для нее главное, и ради театра она сама пожертвовала бы всем остальным.
Андрей же готов был сделать, что угодно, чтобы заслужить ее привязанность, чтобы знать – она им дорожит. Но этого не происходило и не происходило. Белка с самого начала знала, что Андрей женат, но это мало что для нее значило. Несколько раз в месяц она позволяла ему заехать за ней в театре, а потом отвезти домой. К этому времени ее дедушки и бабушки уже не было на свете, квартира осталась в полном распоряжении девушки.
Белка собиралась в Москву, строила планы. У нее уже были знакомые среди столичных артистов. И те, кто видел игру молодой провинциалки, не смотрели на нее свысока, а обнадеживали, что будущее ее ждет большое. Андрей знал – если завтра у Белки появится надежда поступить в московский театр – она уедет и не оглянется. Он сходил от этого с ума, и не знал, как «заслужить» ее.
Нет, Лиза все-таки была очень наивной и доверчивой, как могла она не замечать, что огонек любви давно потух, что Андрей, как сказала бы Анна Максимовна «ногами перебирает, чтобы поскорее сдр-исн-нуь по своим делам».
А потом у Андрея и состоялся тот телефонный разговор с дедушкой Лизы, который и определил все последующие события.
продолжение следует