Зеркало истины. Глава 26
Ближе к ночи они поругались, тихо, чтобы не разбудить детей, на кухне.
-Ты понимаешь, что не имеешь права вмешиваться в чужую жизнь? –сердито выговаривал Павел Наде, перемывая посуду. Та, молча принимала от него чистые тарелки и насухо вытирала их полотенцем.
-Ты только представь, ну пришла ты к родителям Лены, дальше что? Начнёшь поучать взрослых людей? Они тебя пошлют и будут правы! Лена, не пеленочный младенец, вспомни, как учась в школе она оговорила меня? Если директор не дал бы ход делу, я с тобой бы сейчас не разговаривал здесь, чалился на нарах! - возмущенно сказал Павел, закончив мыть посуду.
-Какие у тебя интересные познания в языке, надо же, я и не слышала таких слов, «чалился на нарах», это что-то тюремном, да? –спросила его женщина.
-Не о том думаешь, - остывая сказал собеседник, присаживаясь за стол, - это раньше,-продолжил он свою мысль, -перед учителем снимали шапку, относились к нему с почтением и приходили за советом, сейчас мы с тобой обычные граждане, оказывающие детям образовательные услуги.
-Девочка обратилась за помощью, ей больше не к кому пойти, - упрямо гнула свою линию Надежда, продолжая начатый разговор,- люди должны помогать друг другу, а иначе как жить?
-Ну, хорошо, а ты уверена, что она рассказала тебе правду? Может она придумала всё, чтобы выманить у тебя деньги? Ты прекрасно знаешь, как бывают хитры и изворотливы люди, в случае необходимости? Не влезай в это дело, оно дурно пахнет, и ты останешься крайней –предупредил он, но упрямые искорки в глазах собеседницы были красноречивее всяких слов.
-А, впрочем, можешь делать, что хочешь! – в сердцах сказал Павел и вышел из комнаты, не желая больше слушать доводы Нади. Та, оставшись одна, встала из-за стола, подошла к темному окну, мать Лены работала мастером по маникюру, снимая отдельный кабинетик в соседнем селе.
-Ну что ж, маникюр мне, пожалуй, не помешает, -подумала она, вытянув перед собой руки, так и решим, а там посмотрим, -сказала она сама себе и выключив свет отправилась спать. Попасть к мастеру оказалось сложно, она пользовалась популярностью и многие в окрестных селах щеголяли с её работами на ногтях. А когда оказалась на стуле перед ней, слегка оробела, ибо выглядела она суровой и непреступной, разговор поддерживала неохотно, орудуя пилкой.
-А где учится ваша дочь, Инесса Павловна? –поинтересовалась Надя, оглядываясь по сторонам. Кабинет был уютным, хозяйка явно заботилась о удобствах для клиентов, здесь был диван, можно было выпить чаю и полистать журналы в ожидании своей очереди.
-Нигде,-коротко ответила мастер и добавила, -дома работы хватает, пока я здесь колгочусь она за домом присматривает.
-Леночка вроде как парикмахером мечтала стал? Нет?
-Мало ли о чем мы в детстве мечтаем, но не все наши мечты сбываются. Мне тоже нет большой радости чужие ногти пилить, но зарабатываю хорошо, клиентов много, так что нужно успевать, пока могу.
-Но ведь ей хочется иного, девочки мечтают уехать в город и начать там чужую жизнь, не вечно же ей дома сидеть?
-А вам, Надежда Григорьевна, собственно какое дело? Уж не учить вы меня пришли? – Инесса сердито глянула на клиентку и так дернула её руку, что тут же порезала ножницами нежную кутикулу.
-Извините, -грубо сказала она,-обрабатывая палец обеззараживающим средством. Надя предпочла разговор не продолжать, видя, что мама Лены не настроена на него.
Чуть позже, в тайне от Павла, она даст Лене деньги, чтобы она смогла устроиться в городе и весьма удивится, когда через три года девушка с благодарностью их вернет. Она закончит парикмахерские курсы, окажется в престижном салоне Екатеринбурга и сможет выстроить свою дальнейшую жизнь так, как мечталось.
******
Тощая лошаденка еле тащила за собой сани и сердобольный брат Варнава просто шел рядом, чтобы ей было легче. Закутанная в несколько шалей и укрытая пологом, Даша отчаянно мерзла, прятала руки подмышками пытаясь согреться.
Они были в пути уже два дня, останавливаясь на ночлег в попутных деревушках, наблюдая печальную картину, свежие земельных холмики на сельских погостах, голодных детишек в крестьянских избах. Но что было для женщины удивительным, народ не озлобился, не оскуднела русская душа, путникам наливали похлёбку и делились хлебом, большем похожим на влажную глину, чем на душистую булку.
Деревня держалась изо всех сил, стоя на изработанных, опухших ногах, улыбаясь беззубым ртом назло голоду.
-Велик дух в сердцах народа нашего, -тихо говорил ей Варнава, во время их беседы в пути, -есть ещё вера. И пусть меня посчитают богохульником, но я каждого бы из них причислил к лику святых, за труд их каторжный, за умение жить надеждой. Возьмем к примеру, Марию, у которой мы давеча ночевали. Помнишь, чем нас угощали?
-Лепешками.
-А из чего они знаешь? Даша отрицательно покачала головой.
-Ильмовая кора и ольховые серёжки, их сушат на печи, измельчают до состояния муки и пекут лепешки. Кора эта от вязов, коих в округе совсем мало, а в Ключах имеются, растут вдоль реки, тем и спасаются, а Мария ещё детишек соседских прибрала, чьи родители померли от голода, а ведь у самой мал-мала меньше обретаются.
А ещё в пищу идёт листья лебеды, липы, капусты, крапивы, картофельная ботва, мох –их из-под снега добывают, глина с осени имеется, спасает и высохшая кожа лошадей и коров. Всё на муку идёт. От хлеба такого одни запоры, но хоть живы.
-В ином городе и такого не имеется, я слыхала, что родители детей своих в лес вывозят и там оставляют, кормить нечем.
-Ох, грехи наши тяжкие, дьявол не дремлет, не всем дано испытание — это пройти.
-А вот в монастыре, что мы едем откуда продукты взялись?
-О, матушка Соломея отдельная история. Умна не по годам. Когда прежнюю матушку заарестовали, она при ней благочинной была и монастырь после неё приняла, сразу норов свой показала, приказала запасы спрятать и ни белым, ни красным не выдавать.
Сама росточком маленькая, голос тихонький, а как скажет, словно гром среди ясного неба прозвучал. Уж её многие пужали, да только не с чем остались, проведёт по амбарам нет ничего, монашки пустую похлебку в трапезной хлебают, ни скотины на монастырском дворе, ни лошадей, что с таких взять? Год назад монастырь закрыли, в храме живоначальной Троицы мастерские по ремонту тракторов открыли, а Соломея и несколько послушниц при нём остались.
Вроде как помощницы при мастерских, а сами монастырь блюдут, охраняют. Скоро уж приедем, сама всё увидишь. Только погостить не придётся, по темну подъедем и по темну уедем, незачем нам там особо мельтешить, наше дело продукты для братии загрузить и тут же уехать.
В село они прибыли поздно вечером, тихо проехали по пустынным, темным, спящим улицам к монастырю, подъехав к неприметной калитке на задах. Оставшиеся при монастыре монахи ютились в маленьком белом домишке прямо возле погоста, где были похоронены бывшие настоятельницы. Варнава о чем-то долго говорил с Соломеей, спорил даже чутка, а после позвал Дашу в закуток, отделенный от остальной комнаты куском ткани.
На неё строго смотрела женщина в одеянии настоятельницы, в полутьме, освещенной свечой было сложно рассмотреть её лицо. Ей могло быть и двадцать, и сто лет, такие как она не менялись, оставаясь в одном возрасте.
-Брат Варнава рассказал о твоей беде, - сказала она тихо, -только с такой бедой сейчас каждый, не знаю смогу ли я тебе помочь?
-Посмотрите, я привезла вам книги, много книг, а ещё здесь есть учебники,-торопливо заговорила Даша, пытаясь уговорить Соломею помочь ей.
-Ты учительница? –спросила та, глядя на то, как Даша достает из узла учебники.
-Да и мама моя учительствовала и бабушка, -ответила та.
-Здесь тоже школа была, для девочек, закрыли, -с горечью сказала Соломея, -учебники не возьму, пригодятся тебе самой, а за книги спасибо, припрячу, нынешние варвары сожгли нашу библиотеку в печах, грея свои пуза, а я всё надеюсь, что что-то, там впереди, изменится и мы снова откроем нашу школу.
-Это вряд ли, матушка, большевики надолго пришли, вам бы о себе позаботиться, укрыться где-нибудь на время,-тихо посоветовала Даша.
-От всего не укроешься, милая моя, что на роду написано, тому и быть, а у меня просьба к тебе будет. Я помогу, но и ты в помощи не откажи, увези с собой часть святынь наших, вижу я, что сердцем ты чиста, помыслы в тебе светлые. А как настанет время, вернешь, верю я, что монастырь наш возродится, может через сто лет, но вернется сюда жизнь, а вместе с нею и святыни наши. Сбережешь?
-Сберегу, матушка, как детей своих охранять стану, хотите на иконе клятву дам?
-Ни к чему это, слава Богу научилась в людях разбираться, не в тебе дьявола, чиста ты. Идём, скоро рассвет, грузиться станем. Придётся мимо сел вам проехать, с таким грузом рисковать не стоит, -матушка накинула поверх душегреи платок и сделала Даше знак идти за ней.
Они выехали перед самым рассветом, всё также молча проехали по темным улицам, спеша выехать из села. Под соломой, что сама по себе уже была богатством, везла Даша в город продукты для своих детей и святыни женского монастыря, которые должна была сохранить всеми силами.
Лежа на полу слушал Виктор Сергеевич визгливый голос невестки, жалующейся Никите на отца. Голоса звучали глухо, как в банке, бу-бу-бу, но отдельные слова можно было расслышать: «Нахлебник, надоел, гони прочь». Старик поежился на холодном полу, вот и вырастил сына, продолжение рода так сказать, а ведь учил его в детстве добру и милосердию, любил вместе с покойной женой, жалел, голубил. А теперь что ж, отец не нужен стал, помеха на старости лет.
-Слышь, отец,- в комнату заглянул сын, держа в руках керосиновую лампу, - ты это, шёл бы куда из дома, -спокойно сказал он.
-Куда же, сынок? –он старался держаться, но голос предательски задрожал.
-Мало ли людей в городе, приятели твои какие, али родственники или вот что, к этим малахольным ступай, что здесь жили. Слыхал они при школе остановились, глядишь и тебе там место найдётся.
-Что ж ты отца родного из дома гонишь? Прямо сейчас идти или утра дожидаться станем?
-А чего тянуть? Ты посмотри какая луна сегодня, светло, как днем, быстро добежишь и умоляю, не надо этих собачьих взглядов, не дело старикам с молодыми жить.
-Что ж, по делам моим и заслуга, не делай людям добра-не увидишь от них лиха, -Виктор Сергеевич кряхтя встал с пола, сняв с гвоздя тулуп и прихватив шапку, шаркая ногами поплелся к выходу, встретив по пути невестку.
-Не плюй в колодец, пригодится воды напиться, - сказал он ей и вышел из дома. Дверь за ним захлопнулась и защелкнулась щеколда изнутри, разом отрезая его от родного дома. Яркая, круглая, как блин луна равнодушно смотрела на него с небес. Старик оглянулся на дом, вырыл из сугроба заранее спрятанный мешок, набил его продуктами, укрытыми от сына здесь же и волоком потащил его по сугробам в сторону школы.