Автор Эльмира Ибрагимова
18 глава
– Но разве это удобно? – переживала старая женщина. – Я не могу так обременить вас, Муслим для вас совсем чужой. Может быть, ему лучше пожить дома, он парень самостоятельный, многое сам умеет. А иногда и Дина в чем-то ему поможет.
– Да не может она ни в чем помогать, бабуль. Она опять пьет водку, уже третий день, – сказал Муслим.
– Муслим не помешает нам, Антонина Сергеевна, – поддержала мальчика Фатима. – Я не работаю, все время дома. Порой даже не знаю, куда себя деть от скуки. С Муслимом мне будет веселее, мы с ним уроки вместе сделаем, позанимаемся, прогуляться выйдем.
Последний довод Фатимы определил все: культом Антонины Сергеевны была учеба.
– Ладно, скоро нам пенсию принесут, почтальон Муслима знает и отдаст ему деньги. Вы возьмите оттуда денег, если мальчик с вами пока жить будет.
– Да что вы! Ничего этого не надо. Лишняя тарелка супа у нас найдется. Разрешите, ему у нас будет лучше. Мы будем вас навещать здесь вместе с Муслимом.
– Не надо, дорогие, не хочу вас обременять. Мальчика моего к себе жить позвали, вижу, вы добрые люди. Но ко мне ходить не надо. Я почти ничего не ем. По две-три ложки супа или каши – эту еду и тут дают. Не приходите, не тратьте время.
– Подождите меня здесь, – сказал Марат Фатиме и Муслиму, когда они втроем вышли из корпуса больницы во двор, – я сейчас вернусь.
Он вернулся в отделение, в котором лежала Антонина Сергеевна, но пошел не к ней, а в ординаторскую.
– Кого вам? – спросил посетителя пожилой мужчина, в одиночестве сидевший за столом в ординаторской. – Дневные врачи уже ушли, а дежурный с минуты на минуту приступит к своим обязанностям, переодевается.
– Мне нужен заведующий отделением, – сказал Марат. – Я по поводу Антонины Сергеевны.
– Значит, вы ко мне. Проходите, присаживайтесь. Меня зовут Расул Магомедович, – представился заведующий и спросил: – А кем вы приходитесь больной?
– Я ее родственник, хотел бы знать, нужны ли какие-нибудь лекарства. И вообще – какие у вас прогнозы относительно ее здоровья?
Доктор внимательно посмотрел на Марата, вытащил из большой кипы бумаг на своем столе нужную историю болезни и, пролистав ее, молча написал на бумаге названия нужных лекарств. А потом протянул рецепт Марату со словами:
– Только не думайте, что у нас в отделении лекарств нет. Я прописал вашей родственнице то, что у нас есть в наличии, но предлагаю купить более эффективные препараты. Предупреждаю, они дорогие, но имеющиеся у нас аналоги несравнимо слабее. Что касается здоровья Антонины Пивоваровой, обрадовать вас нечем – состояние пациентки тяжелое. Сами, наверное, знаете, у нее и мерцательная аритмия, и гипертония, и букет других болезней. Не думаю, что ее можно вылечить, надеемся хотя бы облегчить состояние больной и продлить ее жизнь. Поверьте, мы все для этого делаем.
Попрощавшись с Расулом Магомедовичем, Марат догнал Фатиму и Муслима.
Мальчик не скрывал своей радости от того, что бабушка позволила ему пожить у Марата с Фатимой. Ему и в самом деле не хотелось ночевать в опустевшей квартире. Общаться с пьяной соседкой Муслиму всегда было неприятно. Но пока бабушка была дома, тетя Дина пила не так часто и хотя бы через раз убиралась в общих комнатах. Чистоплотная Антонина Сергеевна после нее все перемывала и чистила сама. Муслим возмущался, видя это, и жалел бабушку. Но та не хотела сидеть в грязи и запустении, а потому без дела не оставалась. У их соседки был дар за считанные минуты переворачивать в только что прибранной квартире все вверх дном, разбрасывать свои вещи по местам общего пользования и постоянно оставлять после себя грязную посуду на кухне. Пожилая женщина жалела беспутную соседку, многое ей прощала, старалась не ругать Дину без особой причины, часто звала соседку к ужину, видя, как та перебивается на бутербродах и консервах.
– Нельзя так жить, дорогая моя, – по-матерински мягко наставляла она Дину, – пожалей себя. Нельзя будет потом переписать жизнь на беловик, и ты о многом пожалеешь, ведь годы бегут, как песок сквозь пальцы. Человек должен украшать свою жизнь, каждый свой день, наполнять смыслом, радостью. А ты что делаешь, несчастная?
Дина уважала свою добрую и мудрую соседку, но меняться не торопилась – жизнь казалась ей безвозвратно потерянной и ничего хорошего не обещающей. Детей не было и не предвиделось, любимый муж бросил по причине бесплодия, предал – зачем ей теперь жить? А если и жить, то какая разница – как, если нет цели и света в конце тоннеля? Потому Дина жила одним днем. И все же при Антонине Сергеевне подтягивалась, старалась прислушиваться, хотя бы к некоторым ее советам.
– Что поделаешь, родной, – говорила Антонина Сергеевна, видя возмущение Муслима. – Не каждой женщине дано быть женщиной – это целое искусство. Дине этого не дано. Потому ее надо просто пожалеть: не приучила ее в свое время мать к порядку, к ведению домашнего хозяйства. А потом и вовсе жизнь разладилась, проблемы навалились, обиды, разочарования. Только вот одни от трудностей крепче становятся, а другие ломаются. Мне ее жаль, Муслим, и не можем мы с тобой из-за ее неряшливости в грязи утопать, значит, надо прибираться самим. Ничего, от работы еще никто не умер. А движения в моем возрасте полезны.
– А моя мама… Она тоже, как Дина, сломалась? А отчего? У нее есть я, и ты к ней хорошо всегда относилась. Выходит, папа правильно сделал, что бросил ее? Я бы тоже с такой, как Дина, жить не смог, – сказал однажды бабушке Муслим.
– Никогда не суди людей так легко, мальчик мой. В жизни все гораздо сложнее, чем мы думаем. И в разводе твоих родителей виноват мой сын, а не твоя мама. Он бросил ее еще тогда, когда ее ни в чем нельзя было упрекнуть. Наташа очень любила твоего отца, до безумия любила. Его уход из семьи пережить не смогла. Виноват твой отец. Когда есть семья, ребенок, нельзя идти на поводу своих желаний – надо оглядываться на тех, кого оставляешь. А твой отец ушел без оглядки. У мамы появились подруги, которые утешали ее по-своему, заливая ее обиды и душевные раны вином и водкой. А когда Наташа пристрастилась к выпивке, не получилось у меня вытащить ее из этого омута. Как ни старалась, не получилось. Наташа была хорошей хозяйкой, поначалу очень заботливой матерью, да и для меня не невесткой была, а дочерью. Одного она так и не поняла: нельзя ради мужчины всю свою жизнь перечеркивать. Наташа не смогла взять себя в руки. Но больше всех виновата я – плохого сына воспитала, слишком избаловала, жила только его жизнью. Вот он и привык, что весь мир для него придуман и вокруг него крутится. Потому смог так легко отказаться от жены и сына, когда увлекся другой женщиной. Маму свою не осуждай, лучше пожалей ее и будь благодарен: она тебе жизнь дала. И мне такого чудного внука подарила. Что бы я без тебя делала, Муслим?
От нахлынувших воспоминаний у мальчика глаза налились слезами.
– О чем ты так напряженно думаешь, архитектор? – вернул мальчика к действительности незаметно вернувшийся Марат, посматривая на загрустившего Муслима. Тот был где-то далеко, в своих невеселых мыслях. – Что ты вспомнил, поделись?
– Да нет, ничего. Я зайду к себе домой за вещами, а то у меня даже щетки зубной нет. И сразу же к вам вернусь, хорошо?
– Конечно, Муслим, – ответила Фатима, – только быстрее возвращайся, ужинать будем.
Мальчик кивнул и нехотя направился в сторону своего подъезда. Уже с порога квартиры в нос ударил противный запах перегара, смешанного с запахом сигарет, лука, дешевых консервов. На кухне за столом сидела вдрызг пьяная Дина, а повсюду – на столе, в мойке, на подоконнике – лежала грязная посуда, пустые бутылки. Мусорное ведро перевернуто. На плите в сковородке чернела пригоревшая яичница.
«Ну вот, – горько подумал мальчик, всего лишь два дня нет бабушки, а тут уже такой хаос. Опять у Дины были гости, пьянствовали тут до утра». Только вчера Муслим сам вымыл посуду, протер пол и прибрался на кухне, в ванной и прихожей. А сегодня квартиру опять не узнать. Мальчик с детства был приучен к порядку, и потому не мог терпеть беспорядок. Кроме того, знал: бесполезно ждать, когда Дина сама приберется в квартире. Такое с ней случалось крайне редко, после очень продолжительных запоев, когда Дина в очередной раз решала начать жизнь сначала. Муслим и сейчас молча положил в мойку несколько тарелок и стаканов. Тетя Дина тупо посмотрела на него и неожиданно заплакала. Минуту назад мальчик еле сдержал себя, чтобы не сказать ничего грубого пьяной соседке. А сейчас при виде ее слез пожалел женщину от всей души.
– Ладно вам, тетя Дина, не плачьте. Ничего не случилось. Просто вы опять выпили, а вам нельзя этого делать, – сказал он как можно мягче. – Вам от этого всегда плохо бывает. Тошно и грустно.
– Какой ты умничка, Муслим. Как точно ты нашел слова. И тошно, и грустно. Даже не знаю, зачем я живу. Я никому не нужна. Меня никто не любит, не уважает.
Мальчишка опять не смог лукавить и сказал то, что думает:
– Когда вы не пьете, тетя Дина, вас все любят и уважают. Вы становитесь совсем другой – и красивее, и лучше. А когда вы пьяная, это плохо. Зачем вы пьете? Не надо – когда женщина пьет, она никому не нравится, не пейте.
– Не буду, Муслимчик, не буду, – подняв на него мутные глаза, пообещала Дина. – Только ты не уходи сегодня никуда, боюсь в квартире одной оставаться, плохо мне.
Муслим растерялся. Как же его обещание Марату и Фатиме вернуться сразу же, как возьмет свои вещи? Но, посмотрев на слезы соседки, в ее умоляющие глаза, мальчик принял решение: быстренько сбегать к своим новым друзьям и предупредить их, что сегодня он останется дома.
Часа три мальчик терпеливо просидел рядом с Диной на кухне. Она плакала, рассказывала ему о своей жизни, о не очень счастливом детстве, родителях, которые ни во что ее не ставили. Муслим помнил слова бабушки: иногда человеку нужна только одна помощь – чтобы его выслушали. Надо выговориться, выплакать всю свою боль или обиду. И тогда надо просто быть рядом. Он так и сделал. Потом дал ей бабушкины успокоительные капли, попросил лечь.
Дина послушно встала и ушла в свою комнату. Закрывая за собой дверь, она благодарно посмотрела на Муслима: что за прелесть этот мальчик. Сколько в нем понимания, чуткости, доброты. Эх, какая же все-таки глупая эта Наташка! Ей бы, Дине, такого мальчишку, она бы всю себя ему отдала, жила бы ради этого ребенка. Но ей Бог детей не дал, а вот соседка сына в прямом смысле этого слова на свекровь бросила и даже не интересуется им.
На следующий день Марат заехал за Фатимой и Муслимом домой, чтобы вместе навестить Антонину Сергеевну.
Пока мальчик и Фатима общались с ней, выкладывали в тумбочку фрукты, Марат незаметно вышел из палаты и направился в ординаторскую. Уже в дверях он столкнулся с Расулом Магомедовичем, собиравшимся домой. Марат передал ему лекарства для Антонины Сергеевны и попросил:
– Не говорите ей, да и вообще никому, что лекарства принес я. Пусть думают, что они нашлись в больнице.
Расул Магомедович недоуменно посмотрел на Марата, но тот сказал:
– Причину моей просьбы долго объяснять, но так надо, доктор. Пожалуйста…
– Хорошо, – пожав плечами, согласился заведующий. – Это не принципиально. Лишь бы ей помогло. Спасибо вам, это хорошие препараты, будем надеяться на лучшее. Спасибо за то, что так оперативно все достали.
– Сейчас это не проблема, – махнул рукой Марат. – А спасибо должен сказать я.
Марат вернулся в палату, где Антонина Сергеевна все еще возмущалась по поводу их расточительства и умоляла забрать все принесенное домой.
– У вас мой Муслим живет. Пусть он и ест все это вместе с вами.
– У нас тоже фрукты и сладости есть, мы о себе не забыли, – пошутил Марат и вскоре стал прощаться:
– Пойдем Фатима, пусть Муслим с бабушкой пообщается, а мы его в машине подождем.
Через некоторое время к ожидавшим в машине Марату и Фатиме вышел Муслим. Он был в хорошем настроении и спешил поделиться новостями:
– Когда вы ушли, к бабушке приходил доктор, кажется, самый главный. Он сказал, что их отделение получило нужные лекарства и теперь лекарства самим покупать не надо. Бабушка так обрадовалась, и я тоже. Может, теперь они смогут ее вылечить.
– Конечно, смогут, врачи тут опытные и знающие. Все будет хорошо, архитектор. Надо всегда надеяться только на лучшее.
– Да, я знаю, бабушка тоже всегда так говорит. Я хочу хорошего не только для нас с бабушкой, но и для вас тоже. Вы добрые, как будто родные мне.
– Так и есть, мы с Фатимой теперь твои родственники. А ты думал, что родными люди только по крови бывают?
Мальчик прожил у Марата с Фатимой две недели. Почти каждый день они проведывали Антонину Сергеевну, которая благодаря стараниям Марата быстро пошла на поправку.
Фатима очень привыкла к Муслиму. Марат уходил на работу, а они оставались вдвоем. Мальчишка в свободное от школы время старался помогать ей во всем, а Фатима только удивлялась: и откуда он, будучи ребенком, знает столько премудростей домашнего хозяйства? Муслим тоже привязался к своим новым друзьям, особенно к Фатиме, с которой проводил больше времени. Ему нравилось беседовать с девушкой на самые разные темы, она общалась с ним на равных, умела слушать, искренне и по-детски удивлялась каким-то мыслям и словам мальчика, радовалась сюрпризам Муслима. А он старался радовать ее как можно чаще: вставал раньше всех и готовил завтрак, ходил в магазин за продуктами, наводил особенный порядок и без того в безупречно чистой квартире. То приносил с улицы какой-нибудь шарик для Фатимы, безделушку, апельсин или яблоко, которым в больнице угощали его бабушка или ее соседи по палате.
– Я вижу, у меня серьезный соперник появился, – шутил Марат, видя особое отношение Муслима к Фатиме. – Это нечестно, у меня мало времени для ухаживаний. Муслиму в этом плане легче.
– Не переживайте, Фатима все равно только вас любит, – вполне серьезно отвечал Муслим, немного смущаясь самой темы.
– Откуда ты это знаешь? – спрашивал Марат, улыбаясь недетским выводам ребенка.
– Ну я же не слепой и не глухой. У Фатимы даже глаза меняются, когда она вас видит. И голос становится другим. Она радуется, когда вы приходите с работы, шум вашей машины узнает. Мне она тоже радуется, но не так.
– Ладно, успокоил, друг.
...Антонина Сергеевна чувствовала себя намного лучше и каждый раз при обходе просила палатного врача выписать ее. Но тот, ссылаясь на заведующего, пока откладывал день выписки.
– Это все из-за вашего племянника, – сказала ей, не скрывая зависти, соседка по палате, татарка Наиля, имея в виду Марата. – Это он им деньгами большими рты закрыл. И лекарства для вас дорогостоящие сразу же нашлись, и весь персонал вокруг вас и ночью, и днем кружится.
Наилю выписали домой несколько дней назад, но в ответ на любые разговоры о выписке из больницы, она устраивала врачам скандал и истерику, угрожая, что напишет жалобу в Минздрав. Дескать, они ее, старую и полуживую, на улицу выбрасывают, потому что койко-места в больнице продают и только «блатным», чье пребывание проплачено, внимание оказывают. Заведующий с ней даже спорить не стал, только покачал головой, сокрушаясь по поводу такой клеветы:
– У нас в соседних палатах мест свободных полно, Наиля Дамировна, только не могу я вас тут держать, когда лечение закончено. Анализы хорошие, выглядите прекрасно, назначений никаких нет. Это не санаторий, хотя и там есть свои сроки. И охота вам, Наиля Дамировна, в этих душных палатах находиться, слушать стоны больных, страдающих людей? Я понять не могу причину вашего нежелания выписываться.
Причина была до банального простой – пожилая Наиля жила одна и очень страдала от одиночества. А тут, в больнице, женщина чувствовала себя нужной и полезной – кому-то утку подаст, кого-то с ложечки покормит, а с кем-то просто поговорит и душу отведет. Особенно любила она время вечерних посещений в больнице, хотя к ней никто никогда не приходил. В эти часы она внимательно изучала всех посетителей, прислушивалась к их разговорам, иногда вступала в диалог, угощалась, шутила, а потом приставала с вопросами к соседям по палате, спрашивая о каждом из посетителей.
Вечерами, когда больные засыпали, а медсестры усаживались ужинать и чаевничать, Наиля присоединялась к ним, к чему те уже привыкли. Она внушила всем, что с детства обладает особым даром предвидения, может предсказать будущее, очистить от порчи и даже вернуть любимого. Наивные молоденькие медсестры подсаживались к ней, каждая со своей проблемой, желая заглянуть в свое туманное будущее. И почти всегда слышали от нее только то, что хотели: пожилая женщина была прекрасным психологом, к тому же успела близко перезнакомиться со всеми. А потому знала все их надежды, думы и мечты, знала, кому нужен муж, а кому – любовник, кто уже давно мечтает о детях, а кому не дает покоя разлучница. А что ожидало ее дома в безрадостной, звенящей от глухой тишины квартире? Телевизор, который ей иногда хотелось просто разбить, обветшалая мебель, сырые стены? Ее бы воля, она навсегда в больнице бы и осталась. Здесь пожилой женщине нравилось все: и запах лекарств, и люди в белых халатах, и разная еда – от тошнотворной больничной каши, до изысков, принесенных посетителями из ресторанов, редких фруктов и разных угощений.
Антонина Сергеевна удивилась:
– О каких деньгах вы говорите, Наиля? Никому я денег не давала! И лекарств никто никаких не покупал, повезло просто – отделению их выделили как раз в нужное время – так мне и Расул Магомедович сказал. А этот парень, Марат, не племянник мне вовсе. Он просто хороший человек, сосед наш, хотя до недавнего времени я его даже не знала. Мой Муслишка с ним недавно познакомился, а тот его приютил его у себя на время моего пребывания в больнице.
Настала очередь Наили удивляться:
– Ничего не понимаю, а зачем тогда Марату понадобилось такие дорогие лекарства для вас покупать, да и еще и скрывать свою благотворительность? Я ведь как обо всем узнала? Пошла к Расулу Магомедовичу ругаться, мол, одним вы при желании дорогие лекарства выдаете, а для таких, как я, одиноких, у вас никогда ничего нет. Намекнула ему, что догадываюсь: парень тот его отблагодарил. А Расул Магомедович спокойно ответил: «Я не должен был никому этого говорить, но вам скажу. Пивоваровой эти лекарства племянник достал. Таких дорогих лекарств у нас в больнице никогда и не было. Парень этот лекарства принес, но просил тете не говорить. Не хочет ее расстраивать тем, что денег много у него ушло. Старые люди каждую копейку считают». А вы вдруг говорите, что он вам и не племянник. Тогда я ничего не понимаю.
Теперь и Антонина Сергеевна задумалась. Если все так и было, как говорит Наиля, ей придется деньги Марату вернуть. С чего это он должен так тратиться на чужую старушку-соседку?
– Не могу сказать, что вы абсолютно здоровы, – сказал Антонине Сергеевне в один долгожданный день Расул Магомедович. – Вам потребуется длительное восстановление, вы очень слабы. Но если обещаете не переутомляться, продолжать прием нужных лекарств, завтра с утра вас подготовят к выписке.
– Спасибо, доктор, я сделаю все, как надо. А выписаться мне уже давно пора. Внук, можно сказать, у чужих людей живет.
Подумав, Антонина Сергеевна поправила себя:
– Они не чужие, конечно, но все равно, сколько можно обременять соседей заботой о нем, обо мне.
– Зачем вы так? Хороший у вас племянник, заботливый, внимательный, каждый день к вам приходил с женой и вашим внуком. Сейчас даже дети для своих собственных родителей особо напрягаться не хотят. А тут племянник! А вы про него «чужой» говорите!
Антонина Сергеевна растерялась и смущенно проговорила:
– Вы правы, Марат и Фатима теперь для нас с внуком родные люди.
– Я тоже так думаю, – сказал Расул Магомедович и, попрощавшись до завтра с больными, ушел.
То, что врач назвал Марата племянником, окончательно развеяло сомнения Антонины Сергеевны. «Как же теперь расплатиться с этим парнем? – задумалась она. – Надо будет отдать Марату деньги с пенсии, может быть, частями. Да вряд ли возьмет! Сколько просила взять на содержание Муслима хотя бы часть из пенсии, которую на днях принесли, соседи наотрез отказались. Ладно, что-нибудь придумаю. Сделаю им подарок, ведь сумма, ими потраченная, совсем не шуточная, в две пенсии обойдется».
Вечером она сообщила радостную весть пришедшему к ней с Фатимой внуку.
– Ура!! – обрадовался Муслим, крепко сжимая бабушку в объятиях.
– Полегче, Муслим, задушишь бабушку, – пошутила Фатима, – она еще слабенькая, а ты у нас спортом занимаешься, бегаешь по утрам вместе с Маратом, вон какие мускулы выросли.
Антонина Сергеевна с радостью посмотрела на внука: казалось бы, совсем немного времени она провела на больничной койке, а мальчишка и вправду возмужал, стал крепче, сильнее. Вот и по объятиям его она это почувствовала. Дай Бог счастья их молодым соседям, как много они для нее с Муслимом сделали.
Лежавшая на соседней койке Наиля, не отрывая глаз, смотрела на Фатиму. Взгляд пожилой женщины был настолько пронизывающим и пристальным, что девушка не выдержала и отреагировала мягким вопросом:
– Простите, вы что-то хотите сказать?
– Хочу тебе кое-что предсказать, если ты не против.
Фатима не успела ответить, а Наиля уже выдала ей свои прогнозы:
– У тебя три сына будет, девочка моя. Семья будет хорошая. Но не скоро это, не совсем скоро. Да и не с этим королем, с которым ты сейчас живешь, я тебя в твоем будущем вижу. Не будете вы вместе. У него детей не вижу совсем. А вот у тебя троих малчишек вижу, один – большой – в сторонке почему-то стоит. Второго мальчонку мужчина на руках держит. А третьего, совсем малюсенького, ты грудью кормишь, – вот какое ко мне видение пришло само по себе, девонька. У меня настолько ясные видения редко бывают.
Фатима молча посмотрела на Антонину Сергеевну, в ее глазах были растерянность и страх. Пожилая женщина, хорошо понимая смятение Фатимы, покачала головой:
– Не пугай нашу Фатиму, Наиля. Скажи лучше, что пошутила. Что за глупости ты говоришь – как это у Марата с Фатимой могут быть разные дети?
Наиля и не собиралась выходить из положения и брать свои слова обратно:
– Я не сказала, что у них будут разные дети. Я сказала, что у него вообще не будет детей. Вроде будут, но не останутся в живых что ли, не знаю. Его я одного вижу. А у Фатимы – муж хороший будет, трое мальчишек.
– Так ты, Наиля, просто Марата в своем видении не узнала. Он же изменится к тому времени, пока трех сыновей на свет вместе с Фатимой произведет. А она, благодаря хорошему мужу, останется такой же красивой и молодой даже через годы, – сказала Антонина Сергеевна и приобняла растерянную Фатиму.
Наиля хотела еще что-то сказать, но, наткнувшись на строгий взгляд Антонины Сергеевны, промолчала. А та, провожая Фатиму с внуком до выхода из отделения, обняла поникшую девушку за плечи:
– Отчего ты загрустила, девочка моя? Неужели из-за прогнозов нашего палатного оракула? Как тебя такая ахинея разволновать могла? А мой Муслим говорит, что ты у нас девушка умная, образованная, много читаешь и знаешь. Ты лучше меня послушай, я давно на свете живу: Марат тебя всем сердцем любит. Это любому видно. Все у вас хорошо будет, и дети будут. Одно мне в предсказании нашей ненормальной Наили понравилось: три обещанных сына. Вот эта часть пусть сбудется.
Фатима грустно улыбнулась:
– Если бы все зависело от наших желаний…
– Так все от них и зависит. Любая цель, если она очень важна для человека, если он всей душой к ней стремится, будет достигнута.
Вечером Фатима не удержалась и рассказала Марату о странном предсказании Наили.
Девушке было важно увидеть реакцию любимого, услышать его слова, которые бы успокоили ее, рассеяли тревогу, вызванную недобрым предвидением. Странно, Наиля говорила обо всем спокойно и даже весело, словно желая обрадовать Фатиму: у тебя будет три сына. А у твоего любимого, с которым ты в дальнейшем не будешь, детей не предвидится. Но тогда откуда они возьмутся у Фатимы? Ах да, Наиля обещала ей другого, хорошего мужа, счастливую семью. Глупая она женщина, откуда ей знать, что Марат для Фатимы – не просто счастье, это ее жизнь, вдох и выдох. И ничего у нее без него быть просто не может. И, конечно, не будет.
Слова Наили рассмешили Марата:
– И почему эта на всю голову больная женщина так неравномерно все распределила? Тебе, значит, трех сыновей и мужа пообещала, а мне, бедному, – ни жены, ни детей. Хоть бы дочку предсказала! Это несправедливо. Предлагаю этому твоему предсказанному мужу поменяться со мной местами!
Марат веселился, пока не заглянул в глаза любимой. В них была такая невыносимая боль и тоска, что улыбка тут же сползла с его лица:
– Ты чего, Фатимка? Только не говори, что веришь в такие бредни! Сама же всегда говорила: ни в гадалок, ни в какие гороскопы не верю! Говорила?
– Говорила, – призналась Фатима и вдруг, припав к груди Марата, горько заплакала.
– Да что с тобой, это даже не смешно, Фатимка. Перестань плакать из-за ерунды.
– Я боюсь, Марат. У меня сердце, кажется, остановилось на миг, когда эта женщина про нас такое сказала. Я боюсь…
– Эх ты, глупышка, совсем с ума сходишь. Я с тобой, мы любим друг друга, скоро поженимся. Скажи, чего тебе бояться?
Фатима виновато смотрела на любимого, чувствуя, как тревога постепенно уходит из ее сердца, оставляя лишь неприятный осадок. Марат прижал девушку к себе:
– Идем спать, солнышко. А тебе я вот что скажу: я тебя никому и никогда не отдам, даже не надейся. Слишком долго я тебя искал, через многое мы с тобой прошли.
Антонину Сергеевну встречали из больницы втроем. Муслим радовался, все время стараясь быть ближе к бабушке, прижимался к ее добрым рукам, с удовольствием вдыхая знакомый с детства запах ее недорогих духов.
– А мы с Фатимой вчера весь вечер дома у нас убирали, – хвалился мальчик бабушке уже в машине. – Фатима окна помыла – и в нашей половине, и на кухне. А ванную и кухню она три часа отмывала – ой, там все так страшно было! Ты бы точно испугалась, бабушка!
– Как же мне неудобно перед вами, дорогие! – смущенно сказала Антонина Сергеевна. – Чем я могу ответить на ваше добро? Вы для нас с Муслимом так много сделали. И про лекарства я вчера узнала, всю ночь не спала – оказывается, Марат отдал за них целое состояние. За лекарства я частями вам выплачу.
– Вы обидеть меня хотите, Антонина Сергеевна? – спросил Марат очень серьезно, и пожилая женщина тут же перевела разговор в другое русло.
– Что ж, я по-другому вас отблагодарю. Я придумала, мои дорогие. Вот появится у вас малыш, а я за ним и присмотрю. Я опытная бабушка, все знаю – и что делать, когда животик у малыша пучит, и что с режущимися зубками делать. Всю эту науку дважды прошла – и с сыном когда-то, а потом и с Муслимом. Доверите мне детеныша своего, признавайтесь?
– А кому еще нам его доверить? – серьезно ответил Марат. – Если мы результат заранее видим. Муслим не на грядке вырос такой умный, талантливый и воспитанный. Хороший он у вас, необыкновенно хороший мальчишка.
Антонина Сергеевна просияла: «необыкновенно хороший мальчишка» был для нее дороже жизни.
Машина подъехала к подъезду, и Муслим, выскочив из нее первым, побеждал наверх, на свой этаж. Ему не терпелось показать бабушке вычищенную Фатимой до блеска квартиру, а еще посмотреть – не вернулась ли за это время домой их блудная соседка Дина, разрушительница и грязнуля.
– Чего задумались, Антонина Сергеевна? Передумали за нашими будущими детьми смотреть? – пошутил Марат, помогая Антонине Сергеевне выбраться из машины.
– Не передумала, Маратик. Так и будет, обещаю, если, конечно, жива останусь.
– Будете, будете и живы, и здоровы. Мы ведь не на следующий век детей планируем, а на самое ближайшее время, – опять пошутил Марат, желая снять с пожилой женщины обременивший ее груз благодарности.
Он с нежностью посмотрел на Фатиму и, вспомнив ее вчерашние слезы, подумал: «Какое у нее все-таки сердце ранимое, если вчерашние слова сумасбродки из больницы могли так разволновать ее. Нежная моя девочка, любимая, глупая… Никому и никогда я тебя не отдам».
Продолжение следует...