Продолжение биографии императрицы Марии Федоровны В. С. Шумигорского
Избрание принцессы Вюртембергской Софии-Доротеи в супруги наследнику русского престола великому князю Павлу Петровичу совершилось при условиях, заслуживающих особого внимания. Ими во многом объясняется не только дальнейшая судьба новобрачной, но и некоторые исторические события, тесно связанные с государственной жизнью России того времени.
Известно, что до начала XVIII века Россия, вообще уклоняясь в своей жизни от европейского влияния, держалась в стороне от него и при заключении браков своих государей, - супруги для них избирались не из иностранных принцесс, а из среды русских подданных.
Но эти браки русских самодержцев имели свою неудобную для государства сторону: с новой царицей обыкновенно принимался и весь ее род, члены которого постепенно занимали первые места в государстве и при дворе царя-родственника.
Отсюда целый ряд дворцовых каверз, постоянно сопровождавших выбор царской невесты, и народные жалобы на злоупотребления и безнаказанность новых царских родственников, которые в родстве с царем видели безопасный и богатый источник для наживы. Настроения эти разрастались иногда до размеров государственных смут.
Так, все детство Петра Великого протекло среди кровавой и беспрерывной борьбы Нарышкиных с Милославскими, завершившейся ужасными стрелецкими казнями. Без сомнения, желание избежать внутренних смут руководило отчасти Петром, когда он, заботясь о сближении России с Европой, женил наследника своего Алексея Петровича на брауншвейгской принцессе Софии-Шарлотте, сестре германской императрицы (здесь Елизавета Кристина Брауншвейг-Вольфенбюттельская).
Дальнейшие события русской истории в малолетство Петра II, когда вопрос о браке молодого царя связан был с преобладающим значением Меньшикова и Долгоруких, только подтверждали верность мысли о необходимости выбирать супругу для будущего русского государя из среды иностранных принцесс.
И действительно, даже такая чисто русская по своим чувствам государыня, как императрица Елизавета Петровна, последовала примеру своего отца и выбрала в супруги великому князю Петру Фёдоровичу германскую принцессу Ангальт-Цербстскую.
Но в чужих землях подыскать невесту для наследника русского престола было нелегко. Православных династий, кроме русской, в Европе не существовало, а между тем будущая русская государыня должна была исповедовать православную веру; поэтому замужество иноверной принцессы с русским великим князем по необходимости соединялось с принятием ею православия.
Между тем, протестантские принцессы считали не совсем удобным и приличным переменять свое вероисповедание после совершения конфирмации, которая обыкновенно происходила на 16-м или 17-м году их возраста; католические принцессы вообще не пользовались симпатиями русского двора и исключались из списка кандидаток в супруги русскому великому князю.
Притом, протестантских невест, соглашавшихся на перемену вероисповедания можно было искать только среди княжеских дворов Германии; но и здесь, в половине XVIII века, выбор не мог быть вполне свободен: этим выбором, из политических расчётов, старался руководить король прусский Фридрих II, который прикидывался другом России и которого трудно было обойти в этом деле, потому что он считался главою протестантской Германии.
Таким образом выяснялась невыгодная сторона браков с иностранными принцессами, открывавшая возможность влияния на русскую политику взглядов, чуждых выгодам России. При соперничестве Фридриха с католической Австрией в Германии, протестантские принцессы, выдаваемые с его помощью замуж в России, должны были, по его мнению, упрочивать за ним союз этой могущественной державы.
Известно, что вся жизнь Фридриха посвящена была усилению Пруссии и что для достижения этой цели он не брезговал никакими средствами, подчиняя ей все свои нравственные чувства. Ложь, обман, бесцеремонное нарушение договоров ("un assemblage de mots sans âme" (набор бездушных слов), как называл он их) всё считал он дозволительным для себя, если только того требовали прусские выгоды.
"Ce n'est pas tromper cela, - говорил он, - c'est se tirer d'affaire" (Это не значит обмануть, это значит выйти сухим из воды). Рыцарство в политике он презирал, предпочитая ему свое правило, сделавшееся потом девизом Пруссии: "erst nehmen und dann unterhandeln" (сначала захватить, и потом только договариваться).
Дважды спасенный Россией от совершенного поражения, боясь ее, по выражению дипломата маркиза Валори, более, нежели Бога, Фридрих в то же время глубоко презирал её за её сентиментальность в политике, тупую иногда покорность и точность в исполнении, даже в ущерб себе, своих международных обязательства.
Неразборчивому на средства королю Россия представлялась грубой, стихийной силой, которой он должен пользоваться для выгод Пруссии.
Ради этого "король-философ" не скупился на подкупы, запугивания ложными страхами, предавал на погибель собственных родственников ("родственники только те, кто друзья мне", - говорил он) и рекомендовал своему посланнику, в крайнем случае, подумать, как бы произвести в России переворот "в пользу того, для кого он может быть устроен".
Мало того, не переносившего цепей медведя, Фридрих задумал перевязать "розовыми лентами" и, действительно, добился того, что в течение всей своей жизни он был, постоянным сватом русского двора и успел дать последовательно трех супруг для наследников русского престола: Екатерину II, Наталью Алексеевну и Марию Фёдоровну.
Фридриху хотелось, чтобы будущая русская государыня была по возможности всем обязана Пруссии, платила бы ей свой долг благодарности, но отнюдь не связывала бы ей рук ни в каком отношении. Быть может, отчасти этим соображением можно объяснить себе то, что Фридрих в 1743 году отказал великому князю Петру Фёдоровичу в руке своей сестры принцессы Амалии, тем более что, по справедливому замечанию барона Бюлера, он не считал в это время положение императрицы Елизаветы упроченным.
Но Ангальт-Цербстская принцесса, рекомендованная им взамен своей сестры, обманула ожидания своего покровителя: сделавшись великой княгиней, она после первого кровопускания, сделанного ей во время болезни, воспользовалась случаем, чтобы шутя выразить по этому поводу свою радость, говоря, что "ей выпустили последнюю немецкую кровь, остававшуюся в её жилах".
Сделавшись самодержавной государыней, Екатерина хотя и заключила союз с Пруссией, но держалась его, лишь поскольку он соответствовал русским выгодам: заметив двуличие Фридриха и нуждаясь для достижения своих целей относительно Турции в содействии Австрии, Екатерина не задумалась прервать дружественные связи с этим "Иродом", как она стала называть Фридриха II, и вступила в союз с его врагом, Австрией.
Но такая перемена в русской политике произошла значительно позже, в 1781 году. До того же времени, Фридрих, успев, в 1772 г., с помощью России округлить свои владения по первому разделу Польши, с не меньшим усердием чем прежде хлопотал, чтобы и брак сына Екатерины, Павла, устроился сообразно его желаниям.
На этот раз он предложил в невесты принцессу Гессен-Дармштадскую Вильгельмину (здесь будущая великая княгиня Наталья Алексеевна), сестра которой была замужем за его наследником, принцем Прусским (Фридрих Вильгельм II).
Весь ход этого сватовства он сам подробно изложил в своих "Записках".
После первого раздела Польши Фридрих очень обеспокоен был враждой князя Г. Г. Орлова, любимца Екатерины, к графу Н. И. Панину (который, по воспитанию своему и привычка к немцам, поддерживал при русском дворе союз с Пруссией).
"Чтобы иметь влияние в России, - пишет Фридрих, - нужно было поместить там лиц, которые тянули бы к Пруссии... Было бы всё выиграно, если бы одна из этих принцесс (Дармштадских) сделалась великой княгиней, ибо узы родства в связи с узами союза повели бы к тому, что единение Пруссии с Россией было бы прочнее, чем когда либо...
Такого рода меры, конечно, не достигают своей цели; но ими не следует пренебрегать... И только путем происков и каверз король (Фридрих говорит о себе в третьем лице) достиг того, что Императрица остановила свой выбор на принцессе Дармштадской, родной сестре принцессы Прусской".
Как мы уже видели, орудием этих происков прусского короля был Ассебург, а жертвой их - внучатная племянница самого Фридриха, принцесса Вюртембергская София-Доротея. И действительно, уклониться от влияния Фридриха на выбор невесты не могла даже Екатерина, отзыв которой нам уже известен: "я знаю, как он выбирает и какие ему нужны... для него, чем глупее, тем лучше".
Но принцесса Вильгельмина Дармштадская, сделавшись великой княгиней Натальей Алексеевной, прожила недолго и умерла от несчастных родов. Кончина великой княгини была неизбежной при ее физическом недостатке, который был тщательно скрываем ее честолюбивой матерью (известным другом "короля-философа") ландграфиней Каролиной.
Кончина эта поразила неожиданностью как Екатерину, так и молодого супруга. История вряд ли может с достоверностью решить вопрос, "были ли эти несчастные роды такой же неожиданностью и для Фридриха", или, быть может, подобно самой ландграфине Каролине, он "только не предполагал всей важности физического недостатка принцессы", на которую им возлагалось так много надежд.
Смерть Натальи Алексеевны, 15-го апреля 1776 года, не дала, однако, Фридриху возможности на этот раз руководить выбором супруги Павлу Петровичу: выбор Екатерины тотчас пал на ее давнюю любимицу, принцессу Вюртембергскую Софию-Доротею.
Но обстоятельства, в которых находилась тогда Пруссия, были таковы, что печальное событие в русской императорской семье было как нельзя более на руку Фридриху, и ему оставалось только радоваться, что вновь избранная принцесса и все её семейство были издавна привязаны к нему чувствами родства, уважения, благодарности, и хлопотать, чтобы предположенный брачный союз совершился беспрепятственно и на пользу Пруссии.
Дело в том, что "король-захватчик" был в это время озабочен неудовольствием Екатерины на его образ действий, так как он, во-первых, отрезал себе от Польши больше земли, чем это ему следовало по первому разделу, и, во-вторых, стал заниматься фабрикацией фальшивой монеты, которую приказывал распространять в Польше.
Между тем Россия, возвратившая себе Kючyк-Kaйнapджийcким миром свободу действий, являлась в сущности единственной державой, которая могла решить спор Австрии и Пруссии за преобладание в Германии.
Неудовольствие Екатерины могло иметь для Фридриха тем более опасные последствия, что в 1777 году истекал срок союзного договора между Россией и Пруссией, а Австрия в свою очередь заискивала в Петербурге, надеясь перетянуть Россию на свою сторону.
Подобно Пруссии, и Австрия захватила у Польши участки земли, не вошедшие в трактат раздела; но, при первом известии о неудовольствии Екатерины, Австрийский двор поспешил возвратить их Польше, в уверенности, что этим своим шагом, - он поссорит Екатерину с Фридрихом.
Фридриху, действительно, ничего не осталось делать, как послать в Петербург, в марте 1776 года, брата своего, принца Генриха, в надежде, что этот ловкий дипломат (уже ездивший к петербургскому двору в 1770 г. и заслуживший уважение Екатерины) поможет ему рассеять неудовольствие её и отклонить её от союза с Австрией.
Тем приятнее было для короля известие, что представляется случай не только устранить недоразумения, возникшие между союзниками к выгоде Австрии, но и сделать узы дружбы между Россией и Пруссией еще более тесными.
С иными чувствами и надеждами ожидала этого брака Екатерина. В первой своей невестке она скоро разочаровалась; честолюбивый и энергический нрав Натальи Алексеевны давал современникам даже повод думать, что, проживи она долее, между нею и её державной свекровью началась бы борьба за власть: подчинив своему влиянию молодого супруга, Наталья Алексеевна мечтала о возведении Павла Петровича на престол, а рождение наследника укрепляло его положение.
Поэтому издавна замеченные Екатериной в принцессе Вюртембергской здоровье и сердечная доброта должны были в особенности привлекать ее к ней: эти качества молодой принцессы могли, по мнению Екатерины, обеспечить и домашний мир русской императорской семьи, и будущность России.