Настало время краткой последней канонической молитвы утреннего правила — Богородице. Пресвятая Владычице моя Богородице... В нескольких словах заключено обращение к Пресвятой Владычице, от Которой ожидается Ее бесценная помощь человеку в его внутреннем и внешнем делании в течение наступающего дня, и представлен нравственно-аскетический образ этого делания, во всей его полноте: Богородице, святыми Твоими и всесильными мольбами отжени от мене, смиреннаго и окаяннаго раба Твоего, уныние, забвение, неразумие, нерадение, и вся скверная, лукавая и хульная помышления от окаяннаго моего сердца и от помраченнаго ума моего...
Итак, человек, начинающий свою дневную деятельность, взыскивает от Богородицы — сознавая силу и святость Ее молитв и Ее близость к Божественному Сыну — возможность своего внутреннего освобождения от всякого личного безобразного греха, для чего обычно недостаточно собственных духовно-нравственных усилий. Известно, что слабость волевых усилий при всякого рода внутренней (созерцание) и внешней деятельности есть один из самых серьезных и труднопреодолимых нравственных человеческих недостатков. Даже для самых простых и, по-видимому, вполне выполнимых обязанностей очень легко находится возможность быть неисполненными, особенно когда находится какой-нибудь повод к самооправданию — а он чаще всего и находится, от чего человеку должно бы стать очень стыдно — но стыдно становится редко. В частности, причины такого нечувствия обозначаются в молитве при перечислении греховных качеств; и должно бы стать еще более стыдно, но не становится, а есть лишь вроде бы смиряющее, а на самом деле — очень плохо, слишком по-актерски смиряющее человека собственное осознание им своего окаянства.
В перечне всего, от чего мы жаждем быть избавленными Богородицею, на первом месте в молитве стоит уныние. Разумеется, такой порядок перечисления грехов вовсе не означает того, что, если рассматривать их этико-психологические взаимосвязи, то уныние должно занимать первое место. Порядок здесь произвольный. Но все же в первую очередь обратим внимание именно на уныние, потому что внимательное рассмотрение показывает, что как с этической, так и с психологической стороны уныние полагает решительное препятствие для исполнения воли Божией.
Уныние в религиозно-этическом понимании есть страсть, на сущностно-мотивационное содержание которой немногие (и немного) обращают внимания. А жаль, потому что отсюда проистекает много негативного. Было бы очень верно, если бы всякий человек в своем внутреннем переживании уделял основное внимание религиозному или по крайней мере нравственному смыслу своей жизни (но уж, конечно, не в контексте бесконечных психологических рефлексий).
Нередко даже в течение дня возникают микрокризисные ситуации, при которых это особенно необходимо, потому что некоторое количество малых кризисов незаметно и постепенно перерастает в постоянное и перманентное кризисное состояние, к которому душа становится индифферентной, словно ничего и не случается. А оно и правда — почти ничего не случается. Происходит столкновение каких-либо мелких, незначительных интересов, иногда связанных с некими социальными проблемами, тоже обычно довольно мелкими; или с какими-то порою малореалистичными, в большей степени мечтательно-надуманными, виртуальными ожиданиями. Большое место во внутренней жизни могут занимать также вопросы человеческих взаимоотношений, осложненных эгоизмом, а то и злобой. В общем, все это облепляет человека, как тучи мошкары, с которой редко кому когда удается справиться, особенно если не прилагается к сему решительных волевых усилий. И это часто оборачивается для человека чрезвычайной бедой, потому что душа его усвоила себе некоторое количество сравнительно мелких жизненных подмен, а наряду с ними — также несколько вполне серьезных. В общем, жизнь его направлена «не на те» цели. Это и есть та страсть, которая называется унынием.
Но обычно духовно полуграмотные люди унынием называют психологические состояния, которые оказываются лишь последствиями страсти и выражаются либо в постоянно пониженном (депрессивном) настроении, либо в различных психопатиях, имеющих циклоидный характер, при которых общий эмоциональный тонус практически всегда меняется от депрессивного к эйфорическому и обратно, часто — безо всякой мотивации (либо с надуманной мотивацией). Главное, на чем акцентировано внимание таких людей, — этот болезненно-депрессивный аспект, потому что он сильно осложняет жизнь, а нравственная (тем более религиозная) мотивация для них не очевидна. В таком случае если они и молятся об освобождении от уныния, то имеют в виду лишь свое тяжелое, болезненное психологическое состояние. А нужно иметь в виду как раз нравственно-религиозный фактор.
Следующее слово этой молитвы — «забвение». И здесь, конечно, следует иметь в виду не просто плохую от природы память (или забывчивость): забвение тоже необходимо рассматривать лишь в религиозно-нравственном контексте. И в этом смысле особенно существенна забывчивость, когда она касается отношения человека к Богу. В первую очередь здесь имеется в виду памятование воли Божией, потому что неисполнение Божественной воли (главная область греха) как раз и начинается с забвения о ней. Понятие о Божественной воле более всего выражено в заповедях Господних, и в ветхозаветных, и в новозаветных, особенно в заповедях блаженства и вообще в Нагорной проповеди (Мф. 5–7), а также пронизывает все содержание Священного Писания и Священного Предания в целом.
Такое забвение, доходящее до полного беспамятства, приводит, в частности, и к унынию. Но дело не только в забвении очевидных указаний Божественной воли, о которых свидетельствует Священное Писание, но и в тех особых личных указаниях, которые Отец Небесный может предлагать каждому человеку через какие-либо жизненные обстоятельства. Те, кто внимательно относятся к жизни, способны сами увидеть в этих обстоятельствах, особенно если они неоднократно повторяются, несомненные указания Промысла Божия. И только бы не забывать об этом в будущем. Увы! Забывается все, даже если упомянутые повторяющиеся обстоятельства приводят к почти регулярным серьезным катастрофическим последствиям. Ни чужой опыт горьких ошибок, ни даже собственный столь часто никого и ничему не учит! Только и остается, что помнить… о своей способности к забвению. Как писал святитель Игнатий (Брянчанинов), нет в человеке никакого постоянного свойства, кроме его склонности к изменчивости.
Так же постоянна склонность человека забывать свои обещания, которые он дает другим людям. Сколько бед происходит от такой забывчивости! Но еще хуже в нравственном отношении то, что он не исполняет обещаний, которые дает сам себе; большей частью это относится к покаянным обещаниям.
Многие люди такие покаянные обещания дают каждый день, а то и по нескольку раз на день; и каждый раз, дав обещание (даже, может быть, в молитвенной форме), через несколько секунд уже о нем забывают. Но каждое утро и каждый вечер в вечерних и утренних молитвах нам предоставляется возможность восстановить в своей памяти забытое. Божия Матерь! Освободи же нас от всякого рода греховного забвения!
Следующим словом молитвы — «неразумие» — определяется очередной внутренний мотив греховности. Так не хочется признавать собственную глупость, которая очень часто мешает нам дать верную оценку своим поступкам. Разум тогда молчит и бездействует, а если действует, то как бы безумно, хотя при этом может быть вполне довольным собой. Премудрый говорит: Надейся на Господа всем сердцем твоим, и не полагайся на разум твой. Не будь мудрецом в глазах твоих; бойся Господа и удаляйся от зла (Притч. 3:5, 7). Но только промышления праведных — правда, а замыслы нечестивых — коварство (Притч. 12:5).
Правда же по существу может быть только правдой Божественной, объективно человеческая правда если и бывает сколько-то значимой, то лишь когда она соотносится с Божественной правдой. Для этого и нужен драгоценный Божий дар — искусство духовного разумения, которое позволяет человеку, при его серьезном и честном подходе, отличать добро от зла, чтó кому-то по наивности может показаться делом простым и естественным. Это почти так иесть, при условии, что работает дар духовного разумения в условиях, благоприятных для прозревания духовной очевидности. Но там, где, к сожалению, в основном живет и действует мир, в котором «добро и зло — всё стало тенью» (А.С. Пушкин), в ситуации намеренной тотальной провокации, когда даже твой собственный ум провоцирует тебя же самого на «приятные», выгодные для тебя, решения любых вопросов, найти верные решения нравственных вопросов — не такое уж простое дело. Это особенно непросто, когда знания, предлагаемые миром, словно бы тонут в мутном озере бесконечных альтернатив.
И задача не только в том, чтобы всегда правильно разглядеть главную альтернативу, которая позволит разрешить основной вопрос — даст возможность отличить добро от зла. Слава Богу, что касается людей, которые имеют православное сознание и придерживаются православного Предания, возможность совершения крупных ошибок есть дело довольно нечастое и, можно сказать, незакономерное; это означает, что, по-видимому, в основных вопросах их дар разумения работает довольно верно. Но весь объем вопросов, разрешаемых на основании оценивания, насколько твоя собственная жизнь соответствует правде и воле Божией, есть объем очень обширный, и требуется постоянная работа христианского разумения, чтобы ошибаться не слишком много. Именно с этой целью апостол Павел увещевает: преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная (Рим. 12:2).
Здесь одного только разумения недостаточно — требуется постоянная практическая работа воли. А для того чтобы такая работа началась, необходима серьезная волевая установка на неизменное старание. Иначе говоря, речь идет о делании, противоположном «нерадению» (это очередное слово молитвы), от которого мы просим Богородицу освободить нас.
Вот оказывается, несильно и недолго владело мною уныние: разные пустые, суетные и мечтательные образы, которые, казалось бы, постоянно владели мною, отошли и забылись; первостепенное все больше входит в сердце и в сознание. Готовность к тому, чтобы не забывать ничего из того, чем определяется в духовно-нравственном отношении смысл моей жизни, навсегда остается вместе со мною. Научился я и верным образом обдумывать все, что со мною происходит. И невозможно признать правильным устройство моей жизни, когда даже мое личное рассуждение о ней, в духовно-нравственном контексте, меня не обманывает и обличает ее как исполненную лени, бессодержательную и безрадостную, бесцельную и никчемную — короче говоря, такую, которую можно охарактеризовать как энтропийное умаление бытия. Обманываться теперь уже невозможно; теперь уже ты знаешь, что в этом нерадении виноват только ты сам. Ты сам, в полной беззаботности, не проявляешь деятельного старания и сейчас припоминаешь об этом с утра, чтобы и к вечеру, хоть с малой долей покаяния, сказать себе: вновь день прошел безо всякого старания!
Понятно, что если об избавлении нас от первых трех греховных мотиваций («уныние», «забвение», «неразумие»), не имея для этого собственных достаточных возможностей, мы просили Богородицу, то тем более необходимо просить Ее об освобождении от нерадения, потому что собственными усилиями освободиться от него труднее всего. Но в конечном итоге все эти четыре греховные психологические мотивации имеют одно главное общее основание — душевную расположенность, в основном направленную не к божественному, святому, небесному, но к индивидуалистическому, профанному, земному. И в таком состоянии почти невозможно молиться Богородице, разве что душа вдруг хоть немного начнет пробуждаться.
И более того: человек, становящийся внимательным к своему внутреннему миру, осознаёт, что сердце его окаянно (нечестиво), а ум помрачен чуждыми помыслами, которые в молитве именуются «скверными (гадкими), лукавыми (хитрозлобными) и хульными (безбожными) помышлениями», и эти помышления становятся как бы личным достоянием, которым живет человек — и это беда, ибо во всем этом греховном пространстве разжигается горькое страстное пламя; не почувствовать это невозможно, и молящийся просит Богородицу: …и погаси пламень страстей моих, яко нищ есмь и окаянен. В свою очередь, это огненное страстное пламя держит человека в неизбывном плену. Внутренний мир человека гибнет, становится безнадежно пустым и безбожным («яко нищ есмь и окаянен»). Подлинное, предметное содержание жизни (здесь и сейчас) становится невостребованным; человеку остается жить лишь злопамятными и фантастическими воспоминаниями, не имеющими к настоящей жизни никакого отношения, либо нереалистическими планами, которые никогда не осуществятся в действительности, ни в личном плане, ни в социальном.
Необходимо избавиться от этих многих и лютых воспоминаний и предприятий — мечтаний и воспоминаний, которые лишь уродуют реальность (юноши и девушки мечтают, а старички и старушки воспоминают). И «действа злые» так и живут, начинаясь в памяти с нелепых воспоминаний, которые переходят затем в столь же нелепые и греховно-злые планы, которые, в свою очередь, стремятся к их воплощению в предметной реальности в каких-либо злых действиях. Заметим — начинается в памяти! Завершается же в делах: И избави мя от многих и лютых воспоминаний и предприятий, и от всех действ злых свободи мя.
Оканчивается молитва простым прославлением Божией Матери: Яко благословена еси от всех родов, и славится пречестное имя Твое во веки веков. Аминь.
По существующей традиции в заключение утреннего правила следует молитвенное призывание святого, имя которого носит молящийся (Моли Бога о мне, святый угодниче Божий…); за сим обычно следует известная песнь Пресвятой Богородице, представляющая собой обращение к Ней Архангела Гавриила (Богородице Дево, радуйся…). Правило завершается тропарем Животворящему Кресту (Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое…). Прежде чем перейти к делам текущего дня, Церковь рекомендует помолиться о здравии живущих и о упокоении усопших — и затем как бы поставить печать на окончании утра и начале нового дня молитвой, в которой выражено человеческое переживание, связанное с осознанием высокого достоинства жизни, воздающей хвалу Присноблаженной и Пренепорочной Матери Бога нашего.
Продолжение следует...
Фрагмент из книги: Молитвенные зовы утра и вечера / протоиерей Владислав Свешников. — Москва : Издательство Сретенского монастыря, 2022. — 304 с.