«— Ой, Андрюша! Сегодня такое у нас случилось. Такое! Проснулась я от криков истошных! Ничего не пойму, вроде смолкло, потом снова прислушалась. Нет, кричат все-таки. Я встала, халатик накинула, и во двор. А там, Андрей, полыхает! Ой-е-ей! Дом горит соседний! Двухэтажная деревяшка… все повыскакивали, а одна женщина, Света, на втором этаже, с ребятенком маленьким, годовалым, боится прыгать. Муж уже внизу, и дочка Наташка, кричат ей: прыгай, прыгай, а она с малышом ведь. Ой, Андрей, ужас, горе какое.
— Да что случилось? — замер Андрей.
— Не прыгнула она, а к двери метнулась! А там огонь… как полыхнуло! Крики дикие! Вот их я и слышала. Мои окна на другую сторону выходят. Потом все смолкло… ой, Андрюша! Наташенька, бедная девочка! В одной рубашечке выскочила, отец в портках, убиваются… жить негде… Вовка ногу сломал, прыгал, и еще чего-то, в больницу увезли».
Часть 40
Когда Андрей подошел к сельсовету и увидел огромную компанию разнаряженных женщин, он не на шутку испугался. За годы войны Колыванов напрочь утратил навык общения со слабым полом. Да и до войны весь его опыт сводился к общению с Ариной и с уборщицей Зиной на заводе.
Поэтому у Андрея от такой красоты зарябило в глазах, а сердце учащенно забилось.
Когда председатель предложил проследовать в сельсовет на занятия, Колыванов чуть не упал в обморок от осознания того, что ему сейчас придется остаться один на один с этой гудящей и хохочущей толпой деревенских баб. Обратиться за помощью к Степану Игнатовичу ему было неудобно и даже стыдно. Ну что взрослый мужик подумает о другом взрослом мужике, который просит защитить от женщин? Смешно…
И Андрей принял единственно правильное решение, он сделал голос построже и задал вопрос:
— Товарищи женщины, а вы что, все сразу собираетесь заниматься?
— А чавой? — послышалось с одной стороны.
— Испужалси? — донеслось с другой, и громкий хохот грохнул по ушам Андрея, разозлив его не на шутку.
— Ну вот что! — громко крикнул он так, как однажды до разорванных перепонок орал на фронте «ура»: — Разбейтесь на группы по трое, решите, кто будет заниматься сегодня, я вас жду в сельсовете. Остальные завтра, послезавтра, и так далее. Думаю, справитесь без моей помощи.
Бабы раскрыли рты от удивления, а Андрей решительным шагом направился в хату, где располагался сельсовет. Председатель показал бабам кулак и ринулся за Колывановым.
Когда вошли в хату, председатель похвалил Андрея:
— Молодец, товарищ Колыванов! Так их! С ими по-другому никак. А то чичас так заболтают тараторки, што ня заметишь, как помрешь от их тарахтения.
Степан выглянул в окно и хмыкнул:
— Ну бабье! Гляди, чичас подерутси либошто. Нет, не разберутси они самя, кому оставаться, а кому домой топать.
Степан быстрым шагом вышел из сельсовета.
Через несколько минут в комнату зашли красные, запыхавшиеся бабы: Аня, Глаша и Катерина.
Андрей удивленно посмотрел на Катю, та смущено бросила:
— Здрасьте, — и тут же затараторила: — Мы с вами у медпункте севодни утром виделиси.
— А-а-а, — протянул Андрей, — как же, помню! Как ваш ребенок: кто у вас сын или дочь? Я не помню, простите.
— Сынок у мене, Федотка! Лучша, лучша яму! Благодарствую. Я ишть давно у партию хотела. Палаша сказала итить сюды севодни. Да я ня хотела, сынок хвораеть, а она казала… иди… сама посидить с Федоткой.
Андрей кивнул. Ему еще утром понравилась эта женщина: невысокого роста, такая же мелкая, как была его Арина, черноволосая, глаза синие, излучают добро, голос звенит, как ручеек — тихо и спокойно. Андрею понравилось, что Катя не осталась равнодушна к его приезду, и когда ей показалось, что Палаше что-то угрожает, забеспокоилась.
…Всю жизнь Андрей тянулся к неравнодушным людям, он и сам был таким.
Как-то, незадолго до войны, он пришел на завод пораньше, уборщица Зина уже была на месте. Андрей обратил внимание, что женщина чем-то взволнована.
— Зина, у тебя все в порядке? — спросил он.
Зина будто только и ждала вопроса: рассказ полился из нее — не остановить.
— Ой, Андрюша! Сегодня такое у нас случилось. Такое! Проснулась я от криков истошных! Ничего не пойму, вроде смолкло, потом снова прислушалась. Нет, кричат все-таки. Я встала, халатик накинула, и во двор. А там, Андрей, полыхает! Ой-е-ей! Дом горит соседний! Двухэтажная деревяшка… все повыскакивали, а одна женщина, Света, на втором этаже, с ребятенком маленьким, годовалым, боится прыгать. Муж уже внизу, и дочка Наташка, кричат ей: прыгай, прыгай, а она с малышом ведь. Ой, Андрей, ужас, горе какое.
— Да что случилось? — замер Андрей.
— Не прыгнула она, а к двери метнулась! А там огонь… как полыхнуло! Крики дикие! Вот их я и слышала. Мои окна на другую сторону выходят. Потом все смолкло… ой, Андрюша! Наташенька, бедная девочка! В одной рубашечке выскочила, отец в портках, убиваются… жить негде… Вовка ногу сломал, прыгал, и еще чего-то, в больницу увезли.
— А девочка? С кем девочка? Наташа! Сколько ей лет? — заволновался Андрей.
— Не знаю, может, семь, а может, десять.
— Где она сейчас? Ее взял кто-нибудь?
— Кто? Андрей! Ты слышишь меня? Дом сгорел, все остались на улице.
— Где она осталась? С кем?
Зина пожала плечами:
— Да откуда ж я знаю, мне на работу к семи. Я и пошла.
— Да как ты… да что же… Где ты живешь? Адрес! Адрес говори! — заорал Андрей.
— Астраханская, семь, — пролепетала Зина, ничего не понимая.
— Так это ж совсем рядом! — обрадовался Андрей.
— Ну да, я рядом живу! А ты что, не знал? Хотя откуда тебе! Блаженный, — хмыкнула Зина.
Андрей во весь опор понесся на Астраханскую. Ему почему-то казалось, что люди до сих пор там, и он не ошибся. Измазанные в саже, потерявшие все в один миг погорельцы бродили по пепелищу в надежде отыскать хоть что-нибудь уцелевшее после страшного ночного пожара.
На лавке сидела девочка, Андрей почему-то сразу понял, что это и есть Наташа.
…Наташа жила в семье Колывановых, пока не выписали из больницы ее отца, потом приехала бабушка, мать погибшей Светы, из Сызрани. Она тоже жила у Андрея с Ариной. Ногу Наташиному отцу спасти не удалось, перелом был очень сложный, и единственный выход — ампутация. Через месяц Наташа, ее отец и бабушка уехали в Сызрань.
Это было абсолютно в характере Андрея — мгновенно броситься на помощь совершенно незнакомым людям. С Наташей и ее папой поддерживали связь до самой войны, а потом, конечно, потерялись.
…Именно поэтому Андрей обратил внимание на Катю, хотя была она неказиста. Ее нельзя было поставить в ряд с такими красивыми девками, как Груня или Глафира.
Но Андрей не гонялся за красотой, ведь и Арина поразила его когда-то своим добрым сердцем, а не необыкновенной внешностью. Колыванову показалось, что Катя — очень добрая и неравнодушная женщина.
Она, в отличие от своих товарок, Ани и Глаши, не пыталась привлечь внимание мужчины, а внимательно слушала то, что он рассказывал, и если что-то спрашивала, то по существу.
Это Анька с Глашкой без конца отвлекали Андрея вопросами, совершенно не имеющими отношения к делу.
— А я вот интярясуюси спросить, — жеманясь, начала Глаша, — вы где остановилиси?
И, не дожидаясь ответа, продолжила:
— Слышала я, что у Пелагеи Прохоровны! Так можать, к мене? У их теснотина, а я одна живу!
— Чавой это? — перебила ее Анька. — У тебе плетень повис, и петух бешеный — усю ночь ореть, и умывальника у тебе нету на дворе. К мене!
Аня с чарующей широкой улыбкой посмотрела на Андрея:
— Только к мене.
И лишь Катерина сидела тихо и не приглашала Колыванова.
Татьяна Алимова
Все части повести здесь⬇️⬇️⬇️
Если есть время и желание, можно прочесть еще одну недавно опубликованную повесть ⬇️⬇️⬇️