Я смотрел на Илью и чувствовал, как мой лоб покрывается испариной.
Начало:
Белые глазные яблоки с красной сетью сосудов смотрели вверх, в свод палатки. На миг, зрачки показались из-под верхних век примерно наполовину, и тут же закатились обратно. Он хрипел на выдохе, как будто ему было трудно дышать, и пытался застонать одновременно. Я снова попытался позвать его, но едва смог выдавить из себя визгливое и очень тихое:
- Илюх…
Конечно, он не отозвался и никак не отреагировал на мой голос. Я не знал, что мне делать и как ему помочь, меня накрыла паника. Так страшно мне не было никогда в жизни. Я дрожащей рукой нащупал замок входа и расстегнул его. Громкий звук «молнии» замка, также не произвел на Илью никакого впечатления. Я, не сводя с него глаз и не переставая светить фонариком, который держал в дрожащей левой руке, правой стал помогать себе вылезти из спальника. Бежать отсюда! Бежать немедленно и подальше!
С трудом справляясь со спальником, который постоянно путался и мешался, я не отрывал глаз от застывшего выражения лица друга. Так похожего на то, что я видел во сне. Я боялся отвернуться от него, боялся отвести глаза. Казалось, если я отвернусь, он повернется и уставит свои белые, запавшие глаза прямо на меня. Спальник все путался, но вот, наконец, я смог полностью освободиться и тут же выполз задом из палатки, сразу почувствовав прохладу горной ночи. Я снова, и еще громче, услышал ночные звуки, ладони и колени сразу же намокли от росы, выпавшей на траву.
Я уползал все дальше от палатки, луч моего фонаря уже высвечивал только ее контур, метрах в пятнадцати. Меня раздирали противоречивые мысли, с одной стороны я понимал, что оставляю друга одного в беспомощном состоянии. Одного, среди дикой природы, посреди ночи, больного, со странным припадком. Возможно, обрекая его на смерть. С другой стороны, я никак не мог остаться с ним, страх был сильнее меня, я ничего не мог с этим сделать. Я не верил ни в какую болезнь, я думал, это расплата за кизиловый посох. Не нужно было его брать, тем более вырывать из рук покойника…
Еще раз посветив на палатку и убедившись, что никто из нее не выходит, я развернулся и бросился бежать без оглядки. Это Илья его взял. Я не притрагивался ни к нему, ни к покойнику, меня это все не касается.
Вчера, уже на закате дня, когда света почти не оставалось, мы не имели возможности уйти далеко от могильного холма. И ушли, пожалуй, всего не дальше, чем на километр. Больше двигаться было нельзя, в полной темноте мы не смогли бы распаковать все снаряжение.
И вот сейчас я бежал, неизвестно куда. Я никак не мог сориентироваться и понять в какой стороне от нас этот могильник. Бежать к нему было также страшно, как и оставаться в палатке и я надеялся, что выбрал правильное направление. Дважды споткнувшись и упав, второй раз очень чувствительно ударившись локтем, я перешел на быстрый шаг. На открытом пространстве глаза быстро привыкли к полумраку. Луна освещала холмы Зольских пастбищ и было не совсем темно. Я выключил фонарь и спрятал обратно в карман. С ним только страшнее, так и кажется, что кто-то следит за его светом и за мной.
Пройдя, по ощущениям, не меньше пятисот метров, я взобрался на один из холмов и сел на вершине, повернувшись в ту сторону, где стоял наш лагерь. Ночь, кажется, подходила к концу. Звезды, и без того неяркие, из-за луны, померкли еще больше, а восточный край неба посветлел. Значит уже не меньше половины четвертого.
Вот и сходили в летний поход с Илюхой.
Что мне теперь делать? Идти домой одному? Нет, так нельзя, конечно. Может, Илюхе действительно просто стало плохо. Может быть ему нужна помощь. Да и вообще, как я могу вернуться домой один, оставив его лежать в палатке? Что я скажу его родным?
- «Вы знаете, мне показалось ночью, как будто ему не просто плохо, а его постигло наказание древнего мертвеца за то, что Илюха взял его палку. Ну, я и решил дать стрекача. На всякий случай. Мало ли, а вдруг это правда. А его бросил там. Может он даже еще жив, если ему повезло…»
Край неба светлел все больше, а настроение мое становилось все мрачнее. По мере приближения дня, ночные страхи растворялись, и все произошедшее уже казалось мне позорным недоразумением. Получается так, разговаривал я сам с собой:
- Сначала я увидел страшный сон. Из-за хрипа этого. А Илюхе просто ночью стало плохо, ему надо было помочь. Проснулся, потолкал его, он замолчал. Когда снова захрипел, я посветил на него, увидел, что он задыхается. У него глаза закатились от удушья, а я решил, что это месть древней мумии и сбежал. Да уж, друг в беде не бросит…
Надо было возвращаться, но я все тянул время, глядя на ярко алеющий восточный край неба. Вокруг было уже совсем светло, я даже смог разглядеть нашу палатку вдалеке. Черный провал расстегнутого полога говорил о том, что Илюха не выходил и даже не вставал. Ни он ни я никогда не оставили бы палатку открытой просто так, чтобы туда легко заползла уховертка и перегрызла во сне барабанную перепонку. В голове крутилась страшная мысль, которую я старался гнать прочь.
Наконец тяжело поднявшись, я медленно побрел в ту сторону. Палатка пропала из вида сразу же, как я спустился с вершины холма, избавив меня от вида этого ужасного черного провала открытого входа, который теперь пугал меня не меньше, чем пережитые ночные кошмары.
Долго я брел обратно к палатке, цепляясь за колючки и путаясь в высокой траве. Несколько раз мне пришлось останавливаться и завязывать шнурки, которые развязывались от неимоверного количества прицепившихся репейников. Штаны тоже уже кололись ниже колена, также залепленные всякими колючими спелыми семенами трав. Август поворачивал на вторую половину и для этих мест стояли последние теплые деньки и относительно теплые ночи. Вот-вот, со дня на день, придут осенние холода.
Когда, наконец, я подошел к палатке я застыл и еще долго не решался заглянуть внутрь. Сейчас, при свете дня, мне не было страшно увидеть белки закатившихся глаз и приоткрытый рот. Я боялся, что увижу там труп. Наконец, поборов себя я откинул полог пошире, и, нагнувшись, заглянул внутрь. Илюха спал, лежа на боку и подложив ладони рук под щеку, как маленький ребенок. Спальник сполз с него до самого пояса, видно, он крутился во сне в разные стороны. Цвет кожи, показавшийся мне ночью смертельно бледным, был совершенно нормальным. Дыхание было ровным и спокойным.
Не веря собственным глазам и вне себя от радости, я потряс его за плечо, позвав по имени. Не желая просыпаться, он недовольно сморщился и, засопев, перевернулся на другой бок.
Солнце поднималось все выше и уже начинало чувствительно припекать. Время приближалось к одиннадцати утра. Мы шли с Ильей, неся, по очереди, сложенную в удлиненный чехол, палатку. Здесь, на Зольских пастбищах, в разгар дня летом, зной бывает совершенно невыносимым. Холмистая, но относительно ровная местность, расположенная на высоте двух с половиной тысяч, как будто плавится на солнце и утопает в мареве, когда из-за тепловых колебаний воздуха, видимость снижается до какой-то сотни метров. А небо приобретает цвет выгоревшего, бесцветного полотна. Так было и в тот раз. Собственный рюкзак, набитый до предела, давил на плечи и буквально каждый шаг давался с трудом. Все время хотелось пить и приходилось терпеть, потому что источников чистой воды по пути не было, а нести с собой большой запас мы не могли. И все же, несмотря на трудности, настроение у меня было очень хорошим. Все ночные страхи оказались просто кошмарами, Илья был совершенно здоров и даже ничего не помнил из прошедшей ночи. Выслушав мой рассказ, откорректированный в той части, где я убежал и бросил его одного, он был очень удивлен. Он отлично спал всю ночь и ни разу не просыпался, вот все, что он мог рассказать. Я сам уже почти убедил себя в том, что виденное мной ночью в палатке было просто игрой воображения. Он действительно странно сопел во сне и мне приснился кошмар. А все потому, что нервы были расстроены еще с грабежа могил, хоть я внешне сам этого и не заметил. И проснувшись посреди ночи от кошмарного сна, я увидел то, чего на самом деле не было. Мое воображение нарисовало страшную картину, вот и все.
Утром мы позавтракали, собрали палатку и отправились дальше. Нам до вечера нужно было дойти до старой фермы, где бил родник, единственный источник чистой воды на этом участке пути, а оттуда до ближайшего селения уже всего ничего, часа два пути. Из села же мы уедем на утреннем автобусе в город. Оставалась еще одна, последняя ночевка. Это будет моя любимая точка, на большой, природной, зеленой террасе над грандиозным Тызыльским каньоном, близ селения. Высота там уже не превышает тысячи метров над уровнем моря и луга покрыты сочной, зеленой травой. Остался всего один дневной переход, хоть и самый трудный.
Да, каждый шаг давался с трудом, особенно когда была моя очередь тащить палатку. И палящее солнце Зольских, казалось, решило на излете лета, окончательно прожарить эту землю. Оно испарило из меня всю влагу. Наш небольшой запас питьевой воды давно закончился и у меня уже язык прилипал к нёбу, когда мы увидели впереди старую ферму. День выдался тяжелым и думать приходилось о насущном. События вчерашнего дня и прошедшей ночи отошли на второй план. Мы устали за этот день так, что ноги буквально подкашивались, а отдохнуть удалось только тогда, когда Илюха остановился у старого кострища и просто уронил палатку на террасе каньона, нашем месте ночевки.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда мы в спешке разбирали снарягу, бросая на нас прощальные, уже не знойные лучи.
Я сидел у разложенной палатки, спиной к заходящему солнцу и разглядывал посох, держа его в руках. Поднявшийся, из-за неравномерного нагрева земли, вечерний легкий ветерок мигом сдул весь зной и принес приятную прохладу.
Все же он очень странный и необычный, этот посох. Как может так хорошо сохраниться палка, пролежавшая в гробу не меньше нескольких сотен лет? Все истлело, а он выглядит так, как будто его положили туда только вчера. Может он был чем-то пропитан? Или это какая-то порода совершенно негниющего дерева? Хотя на вид, совершенно обычная кизиловая ветвь.
Все-таки это таинственное племя обладало удивительными секретами. Как хотелось бы их узнать, но теперь страшно сообщать кому-то о нашей находке. Ведь там сразу видно, что могилы разрыты и разграблены. А кто кроме нас самих? Это уголовное преступление и вместо почета и уважения, нас ждут арест и суд… Нам придется молчать. А все из-за жадности и жажды золота и легкой наживы. Я отложил посох в сторону и встал, оглядевшись вокруг. Закат уже догорал, а восточный край неба стал темным. Ровный свет, пока еще позволяющий различать зеленый цвет листвы, заливал Тызыльский каньон, прорисовывая трех плановость уходящего вдаль пейзажа.
Илюха сидел метрах в десяти, спиной ко мне и возился с костром. Мы уже успели наспех поесть, как только разложили палатку. Две пустые консервные банки из-под тушенки лежали рядом с кострищем. У нас не было сил ждать, чтобы подогреть их, съели тушенку холодной, вместе с застывшим жиром. Сейчас же Илюха пытался разжечь огонь. Найденные им неподалеку, засохшие ветки шиповника, были то ли недавно промокшими, то ли недостаточно просохшими и никак не хотели нормально гореть. Он все раздувал и раздувал огонь своим походным пластиковым опахалом, коптясь в густом дыму и, время от времени, нецензурно выражаясь. Я немного постоял, посмотрев на его старания и, решив все же не вмешиваться, собрался идти в сторону края каньона, где всегда любил посидеть и поразмышлять. И, уже повернувшись спиной и сделав один шаг, вдруг вспомнил, что еще дома положил в рюкзак маленькую бутылочку жидкости для розжига. На вот такой, экстренный случай. Я совсем забыл о ней в походе, как оно обычно и бывает, но вот сейчас, по счастью, вспомнил. Я резко повернулся обратно и, чуть не споткнувшись, застыл на месте. Илюха сидел все в той же позе, а с другой стороны кострища, стоял, глядя на него сверху вниз, тот самый мертвец из каменного гроба, у которого в руках был посох. Я узнал его сразу. Ссутулившаяся фигура, на тонких, высохших ногах. Как будто с оскаленным ртом, в котором, из-за отсутствия губ, были видны оба ряда пожелтевших и почерневших зубов и черными провалами, вместо глаз. Я почувствовал, как у меня сердце, сначала один раз сильно дернулось, а потом замерло. Шок, испытанный мной в тот момент, трудно описать, я стоял как каменный и видел все это как будто со стороны. Илюха все продолжал раздувать костер, не замечая мертвеца, а тот стоял и молча в упор смотрел на него. А я все не мог ничего произнести, колючий ком стоял в горле.
Наконец, я смог шумно вдохнуть и заорать. Илья вскочил и уставился на меня широко раскрытыми глазами на застывшем лице. Выпустив крик, задрожавший на последней ноте, я осел на землю и Илья бросился бежать ко мне. Мертвеца нигде не было.
Часть третья: