Пропали у Любы любимые сережки. И денежная сумма в десять тысяч рублей. Деньги и украшения она под стопкой пододеяльников в шкафу хранила. И вот - пусто под стопкой белья, ничего там нет. Только пыли немного по углам.
В шкафу Люба все-все перетрясла. И даже нашла фотокарточку школьной своей любови. Пятнадцать лет карточка у нее в шкафу незаметно жила. И Гена Петров с карточки улыбался все эти годы светло. Но что Гена? Ни сережек, ни денег-то не обнаружилось. Порвала Люба фотокарточку от досады в мелкие клочья. И Гена Петров улыбаться сразу перестал.
Начала Люба вспоминать - кто в гости к ней заходил. Маменька Любина заходила. Тетка Маша еще. Подруга Вера с младенцем своим грудным. И Петя Тимошкин. Тот чаще всех заходил. Каждый вечер почти к Любе он ходит. Потому что между ними серьезные отношения.
“Не может быть, - Люба подумала, - чтобы это Петя спер. Не может быть совершенно”. А почему она про Петю первым делом подумала - так это и не ясно. Сами мысли так сложились. Не про маменьку же задумываться, в конце-то концов.
Начала Люба тогда весь дом свой перетряхивать. И чего только не отыскала. Даже черепашку Люсю. Она в зимней спячке пребывала под диваном. Вылезла из ящика зимовального и вырубилась за диваном в здоровом сне. А сережек и денег не нашлось, к сожалению.
Звонит Люба возлюбленному. Маменьки с теткой Машей звонить не стала. Услышат они про кражу - и крик поднимут. И сама Люба виноватая окажется. "Водишь, - скажут, - всяких хлыщей сомнительных". Это им Петя так не нравился.
Потому Пете первому и набрала. Поделиться переживанием. И поддержку получить.
- У меня, - говорит расстроенно, - кража. Кто-то деньги стащил. И сережки еще. Сережки от бабы Клавы мне достались. Такие сейчас не носят женщины молодые. Модель устаревшая. Но изделие золотое. И память от бабы Клавочки. Украли, Петя, средь бела дня.
- Кому они нужны, - Петя утешает, - сережки эти! Сережек сейчас всяких в магазинах завались. И колец помолвочных, и диадем. Небось, сама ты их куда-то засунула. Надоело тебе на устаревшую модель глядеть - вот и спрятала с глаз подальше. Я так однажды ботинки зимние потерял. Не горюй, Люба. Скоро Новый год. А я тебе заранее кольцо купил. Такое, с намеком. Лучше оно сережек древних. Плюнь и разотри. Бабе Клаве уж безралично.
Люба кольцу обрадовалась, конечно. Но сережек-то она не прятала. В прошлом месяце их видела - лежали себе спокойно.
- Еще деньги, - говорит тихо, - исчезли. Тоже я их спрятала? Тоже меня их вид не устраивает?
- Ой, - Петя хихикнул, - это и вовсе с каждым случается. Все деньги дома теряют. Я сам в прошлом году так десять тысяч утратил. Искал, искал. Не нашел. Но ко мне товарищей много ходит. Небось, кто-то и прикарманил. И есть у меня определенное подозрение. Догадываюсь я, кто денежки пригрел. Но скандалить не стал. Видать, человеку они очень уж нужны. И внушил я себе, будто подарил деньги товарищу. И перестал о них вспоминать. Подарил и подарил. Так и что ты думаешь? Ровно эта сумма мне вернулась случайным образом. То ли в лотерею выиграл, то ли нашел где-то. Вот так-то. И ты смирись, не стоит так уж из-за денег убиваться. Это дело наживное. Может, Люська, черепаха твоя их сожрала? Читал я про такие явления в живой природе. Недаром она в укромное место припряталась. Знает кошка, чье сало съела.
А Люба никак успокоиться не может. Ищет воришку усиленно. Родню и Веру с младенцем из подозреваемых она сразу исключила. И один ведь человек остается - Петя. Больше некому. И горько было Любе так про возлюбленного думать. Все же полгода у них отношениям. И надежды с Петей самые лучшие были связаны. И колечко он с намеком прикупил. Неужто, смог такое сотворить? А она о свадьбе мечтала.
Позвонила Люба Вере. И ей на пропажу пожаловалась.
- Дык, - подружка сказала, - это явно Тимошкин. Вид у него сомнительный. Все хихикает. Ты ступай в полицию. И заявление накатай. Пусть-ка его проверят. Прямо так и заяви: подозреваю своего молодого человека. В шкафу не трогай ничего - может, там его отпечатки отпечатались.
- А если не он это, - Люба засомневалась, - стащил? А я на него, получается, поклеп возведу. Он со мной тогда сразу отношения закончит. Оскорбится.
- Тогда проверочку ему устрой, - Вера советует, - элементарную. Спрячь дома купюры разного достоинства. В разные места прямо засовывай. Но запомни где и сколько припрятано. А как уйдет Петя, так и пересчитывай. Ежели пропадет купюра, так все и понятно станет про Тимошкина. Тут вы его с полицейскими и возьмете горяченьким.
- Не могу, - Люба сокрушается, - этак поступать. Коли я начну Петю на живца ловить, так это означает, что под подозрением он у меня. И как в глаза смотреть? Как, я спрашиваю? Он такой ласковый, такой ранимый.
- Как знаешь, - Вера обиделась, - так и поступай тогда. Или ты на нас с младенцем думаешь? Вот спасибочки.
И закончила подруга Вера на этом разговор. Обиделась, видать, надолго.
А Люба с возлюбленным беседовать вечером настроилась. Глаза в глаза. Тяжкий разговор предстоял.
И вот сидят они на диванчике. Люба вновь про потери рассказывает. И неудобно ей очень. И смотрит она в сторонку - на шкаф бельевой. И подол халата теребит. Сомнения говорит свои. Мол, не было дома более никого. Остаешься ты, Петруша.
- Мы с тобой, - Петя честными глазами на Любу посмотрел, - любовь друг к дружке испытываем. И как подумать такое могла: Тимошкин - вор? Как, Любовь? Это же уму непостижимо. Может, тетка Маша денежки уволокла? Может, младенец спер. Всякое бывает в этой жизни. А ты на меня сразу подумала!
И натуральные слезы у него из глаз побежали.
Испугалась Люба. И слезы Тимошкину утерла рукавом. И успокаивает Петю всячески. В полицию, мол, она еще и не ходила, но пойдет. Пусть уж тут профессионалы разбираются.
А Петя вдруг из кармана колечко достал.
- Бери вот, - носом шмыгнул, - на Новый год берег. Но ты меня в ерунде всяческой подозреваешь. Забирай. И пойду я. Более не увидимся никогда. Не могу я без доверия. Ухожу поэтому. Ты оговорила совершенно честного человека. Пусть на твоей совести это будет, Люба. Деньги, небось, ты сама потратила. И запамятовала. А я ведь предложение руки и сердца делать приходил. Что ж, не судьба, нам видать.
И встает с диванчика, и к двери входной направляется.
Не выдержала Люба. Тоже зарыдала. “Что такое деньги, - рыдала она, - да просто тлен! И не дороже они человека. Ох, прости, любименький! Потратила или тетка Маша прихватила. Она человек пожилой, пенсия мизерная. Или же младенец по неразумению бумажки сжевал, ох, бывает такое, ох, чего я наделала”.
Примирение бурное тут последовало. Не смогла Люба расставания неминуемого пережить. И не пойман - не вор, что говорится. Помирились. Возлюбленный клялся горячо, что ни разу в жизни он чужого не брал. А уж сережки и десять тысяч ему и вовсе без надобности. Будет он еще руки марать. Будет он еще у любимой девушки чего-то тащить. Небось, и черепашка эта серьги бабы Клавины умыкнуть могла. И сейчас это проверить легко можно.
И в зимовальный ящик Петя полез. Повозился там, Люську по башке сонной погладил. И с видом победителя серьги из ящика вытащил.
- Вот они, - кричит, - говорил же, Люська это промышляет! Черепахи - они как сороки. Все блестящее к себе в нору тащут!
А Люба улыбается неуверенно. Но поверила Пете, конечно. Сережкам бабы Клавиным обрадовалась. И всякое в живой природе бывает. Нашлись серьги - и прекрасно. А десять тысяч, небось, и сама Люся потратила. Потратила да забыла. И нечего на честных людей наговаривать.