(Главы из будущей книги)
Ранней весной 334 г. до н.э. молодой царь Македонии Александр, названный впоследствии Великим, начал свой поход на Восток. Сначала он намеревался разгромить Персидское царство, простиравшееся от Средиземного моря до закаспийских степей. Зависимые от Македонии греческие государства – главным образом Афины, бывшие со времён войн с персами 490 – 479 гг до н.э. самым могущественным на море городом Эллады (т.е. Греции) – собрали и предоставили в распоряжение Александра военные и транспортные суда. В то время как сухопутное греко-македонское войско шло по северному берегу Эгейского моря к проливу Дарданеллы, т.е. пардон, Геллеспонт (так он тогда назывался – «море Геллы», в честь утонувшей в нём героини мифа об аргонавтах), флот направился к городу Сеста. Там ему полагалось охранять армию во время переправы на малоазиатский берег. Более или менее подробное описание этой переправы дано римским историком этническим греком Квинтом Эппием Флавием Аррианом (около 86 — около 160 года н. э.) в его книге «Анабазис[1] Александра». Название книги намекает на классический для античных хронистов труд - «Анабазис» афинянина Ксенофонта, повествующий о походе 13 тысяч греков с войском персидского царевича Кира Младшего в Междуречье и отступлении их, уже в количестве 10 тысяч, после битвы при Кунаксе в 401 г. до н. э., на Трапезунд и далее до Византия.
Арриан пишет, что царь приказал своему полководцу Пармениону «переправить много пехоты и конницы из Сеста в Абидос[2]. Переправа была совершена на 160 триерах и на множестве транспортных судов. Обычно рассказывают, что Александр, выйдя из Элеунта[3], высадился в «Ахейской гавани»[4]: он сам правил при переезде адмиральским кораблём и, доплыв до середины Геллеспонта, заколол быка в жертву Посейдону и нереидам и совершил возлияние в море из золотой чаши. Рассказывают, что он первым во всеоружии вступил на азийскую землю: в том месте, где он отплыл из Европы, и там, где высадился в Азии, он поставил алтари Зевсу, покровителю высадок, Афине и Гераклу».
Из этого отрывка мы получаем информацию о первоначальном составе «ядра» - главной ударной силы – греко-македонского флота: 160 триер, т.е. военных парусно-гребных судов с тремя ярусами вёсел. Следующее упоминание об этих кораблях[5] встречаем у Арриана только в описании осады Милета (334 г. до н.э.) - города на юге населённой греками, но покорённой персами ещё в VI в. до н.э. малоазиатской области Ионии (сейчас он находится в турецкой провинции Айдын). Персы хотели превратить Милетскую гавань в надёжное укрытие для своего флота, и Александр решил упредить их попытку.
«Никанор, командующий эллинским флотом (напоминаю: эллины - самоназвание древних греков – S.N.), опередил персов: на 3 дня раньше их пришёл к Милету со своими кораблями и бросил якорь у острова Лады, который лежит возле Милета», - сообщает Арриан. – Персидские суда запоздали; навархи (военно-морские начальники, по-современному – адмиралы – S.N. ), узнав, что Никанор уже стоит у Лады, бросили якорь у горы Микале. Александр ещё раньше захватил Ладу в расчёте, что здесь будет не только пристань для судов; он высадил здесь тысяч до четырёх фракийцев и других чужеземцев» (т.е. неэллинов, служивших в его войске).
Правивший Милетом от имени персидского царя Дария Гегесистрат, прослышав о приближении к городу македонских войск, послал Александру письмо, в котором выражал готовность открыть завоевателям городские ворота. Но когда наместник узнал об идущих к Милету кораблях персов, он «переиграл» и решил защищать город. Гарнизон Милета оставил внешние укрепления, которые «с ходу» заняли македонцы и их союзники; а вот внутренний город пришельцы из Европы вынуждены были взять в осаду.
Парменион был против долгой «возни» с вероломными милетянами и предлагал царю атаковать персидский флот. По словам Арриана, полководец «надеялся, что эллины вообще сильны на море, а к тому же уверенность вселяло в него и божественное знамение: видели, как орёл сел на берегу около кормы Александрова корабля. Он считал, что победа принесёт великую пользу для всего дела, а поражение не нанесёт великого урона, так как персы всё равно господствуют на море. Он сказал, что сам желает взойти на корабль и принять участие в сражении».
Соотношение сил на воде был тогда не в пользу Александра: его 160 триерам противостояло 300 персидских судов. Поэтому базилевс (греч. bασιλεύς – монарх) не принял предложение своего военачальника. Внимательно выслушав последнего, он ответил ему, примерно, так:
- Наш флот намного меньше персидского - и намного слабее. У нас даже не 200 афинских кораблей с неопытными моряками. Бессмысленно пытаться разбить персов такими силами! Чего я точно не хочу, так это чтобы отвага и опытность моих македонцев были бестолково растрачены в этой изменчивой стихии, да ещё на глазах у варваров. Ты, Парменион, говоришь, что поражение не принесёт нам вреда. Ты неправ. Разгром флота умалит славу наших первых – победоносных! – деяний. Узнав о нём, заволнуется Эллада. Там, что греха таить, многие смирились с нашим владычеством, лишь скрепя сердце, и поняв, что нас можно победить, наверняка поднимут восстание. Нет, сейчас нам не до морских битв!
- Но орёл! – напомнил Парменион. – Боги обещают победу твоему флоту!
- Ты неверно понял смысл этого знамения, - возразил Александр. – Боги действительно сулят нам победу, в том числе и над варварским флотом. Но вспомни, куда сел орёл: на берег, а не на палубу корабля! А это значит, что и милетян, и персов на судах мы одолеем с суши.
Через некоторое время к базилевсу привели посланника от горожан и иностранных наёмников, составлявших бόльшую часть гарнизона Милета. Посланник, авторитетный в городе гражданин Главкипп, передал Александру просьбу снять осаду, пообещав от лица милетян впустить в город и гавань как персов, так и македонцев. Разгневанный царь потребовал, чтобы Главкипп немедленно вернулся обратно и передал всем в городе совет подготовиться к завтрашним событиям.
Рано утром македонцы пошли на штурм. Тяжёлые камни, бросаемые метательными машинами, где проломили, а где и полностью разрушили стены Милета. Через бреши и руины в город ринулись воины Александра.
«Персы у Микале не только смотрели, а почти присутствовали при том, как македонцы брали приступом город их друзей и союзников», - отмечает Арриан.
И тут напомнил о себе греко-македонский флот. Командовавший им наварх Никанор, сын Пармениона, увидев с места стоянки кораблей у Лады, что сухопутные войска штурмуют город, приказал всем триерархам (командирам триер) сниматься с якорей и идти на вёслах вдоль берега к Милету.
Подойдя к гавани, корабли в самом узком месте ведущего в нее пролива повернулись своими носами (с обитыми железом острыми таранами) к морю, сгрудились и отдали якоря. Тем самым они закрыли персам вход в порт, и горожанам нечего было теперь рассчитывать на помощь.
Большинство защитников Милета погибли, но некоторые – местные жители и греки-наёмники – прыгнули в воду и на своих перевёрнутых щитах доплыли до небольшого безымянного скалистого островка, отделённого от прибрежного городского района узким проливом. Захватив город, Александр сам отправился к этому острову с эскадрой триер, причём на носу каждого судна была, по приказу базилевса, установлена лестница, по которой солдаты могли бы подняться на отвесный берег.
В историческом романе Любови Воронковой «В глуби веков» даётся художественное описание переговоров царя с осаждёнными на острове греками. Судя по ряду деталей, автор при работе над главой, посвящённой взятию Милета, опиралась, в основном, на труд Арриана.
« - ... А вы – что же вы будете делать теперь?
- Сражаться и умирать.
Александр задумался, глядя на отважных людей, у которых не было никакого выхода, кроме смерти. Это стояли эллины, в таких же одеждах, как его воины, с таким же оружием в руках... И говорили они на том же языке, как и те воины, которые пришли с ним из Эллады, и на котором говорит он сам...
- Кого же вы защищаете? Кому вы служите? Вам уже никто не заплатит за вашу верность!
- За нашу смерть нам платить не надо. А защищаем мы свою жизнь. Мы знаем, что нам суждено умереть здесь. Но умрём, как нам подобает – с оружием в руках.
Лицо Александра смягчилось, сведённые к переносью брови разошлись. Вот воины, которых он хотел бы иметь в своём войске! И он решил это дело совсем не так, как все ожидали.
- Я предлагаю вам мир, - сказал Александр, - но с одним условием: что вы пойдёте на службу ко мне. Разве справедливее служить персам, чем воевать вместе с эллинами за счастье Эллады?
Над островом взлетел крик внезапного облегчения – смерти не будет!
Получив жизнь, они немедленно перешли к Александру. А Александр, подарив им жизнь, получил отряд воинов несокрушимой отваги».
Арриан указывает, что вступивших в войско македонского царя наёмников было «числом до 300. Милетян же, которые уцелели при взятии города, он (царь – S.N.) отпустил и даровал им свободу».
Персы ежедневно делали попытки выманить флот Никанора из порта и навязать грекам и македонцам морское сражение. Но те не поддавались на провокации и продолжали преграждать вражеским судам вход в Милетскую гавань. У Микале, куда на ночь отходил персидский флот, стоянка была неудобной из-за отсутствия вблизи источников пресной воды: за ней приходилось ходить довольно далеко, к устью реки Меандра. Узнав о трудностях персов, Александр велел военачальнику Филоту, другому сыну Пармениона, с отрядом конников и тремя полками пехоты идти к Микале, чтобы воспрепятствовать высадкам «варваров» с судов на сушу. Лишившись возможности получать с берега воду и пищу, персы вынуждены были оставить Микале и уйти на остров Самос. Вскоре, однако, они возвратились и, отделив 5 судов от остального флота, направили их в пролив между островом Ладой и бухтой у македонского лагеря. Лазутчики сообщили персидским начальникам, что матросы большинства судов Александра находятся на берегу и закупают там провизию, дрова и фураж. Это известие соблазнило персов попробовать захватить якобы пустовавшие греко-македонские корабли. Остальная – бόльшая – часть «варварского» флота стояла боевым стром перед входом в Милетскую гавань, отвлекая от происходившего у Лады внимание Никанора.
Но оказалось, что не все моряки Александра разбрелись по берегу. Из тех, кто остался стеречь корабли, быстро сформировали экипажи для десяти триер, которые базилевс тотчас же послал навстречу пяти персидским судам с приказом таранить оные. Персы, увидев, что противник атакует их превосходящими силами, обратились в бегство. 4 их корабля добрались до места дислокации своего флота, а пятый – иасский[6], наиболее тихоходный – македонцы захватили со всеми бывшими на борту людьми.
В конце концов, ничего не добившиеся у Милета персы развернули корабли и ушли прочь.
Стычку у Лады можно было бы назвать боевым крещением флота Никанора, просуществуй этот флот – первый у македонцев в том великом походе – хотя бы чуть-чуть подольше. Но после занятия Милета, который, кстати, царь запретил разорять, считая теперь его жителей своими подданными, Александр решил отослать все корабли, кроме двадцати, домой, в Грецию. Он это сделал потому, что, во-первых, суда и их экипажи «вытягивали» из царской казны деньги, которых тогда было ещё немного. Во-вторых, базилевс знал, что, несмотря на победу, его флот всё равно уступал персидскому, который насчитывал, в общей сложности, примерно 400 судов, т.е. в 2 с лишним раза больше, чем было у македонцев и греков. К тому же, это были великолепные суда финикийской и кипрской постройки, превосходившие маневренностью большинство греческих, с отличными экипажами из тех же финикийцев и киприотов. Македонский царь предпочитал не рисковать своим флотом: он полагал, что у последнего шансов на победу в море практически нет. Морские силы персов, по мнению Александра, можно было одолеть по-другому: захватывая прибрежные города и лишая противника якорных стоянок, баз снабжения и вербовочных пунктов, где можно набирать новых матросов, гребцов и воинов. Именно на это, как думал базилевс, намекала птица бога Зевса – орёл, севшая рядом с царским кораблём, но на сушу.
Очень скоро, однако, македонский царь понял, что в войне за восточное Средиземноморье без собственного флота ему не обойтись.
Продолжение см:
__________________________________________________________________________________
[1] Первоначально словом «ана́базис» (др.-греч. ἀνάβασις — «восхождение») называли переход войска из низменной местности в более возвышенную, например, с морского побережья вглубь суши. Впоследствии этим словом стали обозначать длительный поход воинских частей по территории, населённой недружественными народами.
[2] Город в Малой Азии, на берегу Геллеспонта в месте максимального сужения пролива: Сест располагался на противоположном берегу наискось от Абидоса.
[3] Город на юге примыкавшей к Македонии с северо-востока области Фракии, у мыса Мастузии.
[4] Эта гавань находилась у слияния двух малоазиатских рек: Ксанф и Симоис.
[5] Я сознательно воздерживаюсь от принятого у моряков деления плавсредств на «корабли» (военные) и «суда» (торговые и другие мирного назначения), потому что, во-первых, такие дефиниции не регламентируются правилами современного русского языка (судостроители и океанологи, например, их не используют), а во-вторых, при обращении к реалиям прошлых эпох употребление обоих этих слов в привычных современным российским морякам значениях чревато большой путаницей, поскольку даже в позапрошлом веке под «кораблями» в военном флоте понималось не то, что в прошлом и наступившем. В моих книгах слова «корабль» и «судно» - как правило, синонимы, за исключением случаев, когда речь идёт о СУДАХ очень маленьких и примитивных (лодки, подводные транспортировщики открытого типа), несамоходных (например, баржи, плоты, батистаты) или о специализированных вспомогательных вроде земснарядов.
[6] Иасс – город на островке у самого берега Карии (область на юго-востоке Малой Азии)