Журавлиный клин 46
- Э, ты чего нюни распустила? – женские ноги в разбитых опорках остановились возле Ханны. Девушка подняла голову. Перед ней стояла плохо одетая особа, из под платка выглядывали лохматые волосы.
- Здравствуйте, - тихо ответила Ханна.
Особа оглянулась, потом с недоумением посмотрела на Ханну: «Я вообще-то одна. Не видишь что ли?»
- Прости, - пролепетала Ханна.
- Странная какая-то. За что прощать - то? Звать то тебя как?
- Галя Никитина я.
- Галя, значит. Я – Аксинья. Чего ревешь, спрашиваю. Я тебя в поезде видела. Ты вроде с парнем была.
- Была. А досюда доехали и его служить забрали,- Ханна опять всхлипнула.
- Плохо, конечно, но не беда. Не убьют, живой вернется. Война-то закончилась. Так чего плачешь то?
- Одна осталась.
- Как это одна? Вон народу сколько. Да и не маленькая уже, вон какая кобыла. Хочешь, давай вместе ждать. Там еще Олька . Мы с ней в поезде познакомились. Есть охота. Айда к нам.
У стены сидела белокурая девушка.
- Олька, я не одна. Это Галька, на чемодане своем ревела. А чего ревела, сама не знает. Жениха она в армию проводила. Забрали его служить. Придет, куда денется. Главное, сами домой едем. Эх, маманю скоро увижу, радость – то какая. Садись, чего стоишь. В ногах правды нет.
Ханна ничего не поняла про ноги, но поставила чемодан, села.
- Видать, хозяева у тебя хорошие были. С чемоданом едешь, - Аксинья умирала от любопытства.
- Хорошие. Дочка хозяйкина отдала мне свои платья, кофту, - пояснила Ханна.
- Повезло тебе, Галька. И одёжу везешь и жениха нашла.
- Нас вчера расписали, муж он мне теперь.
- Вот это да! – изумилась Аксинья. – Олька, слышишь, вот девке подфартило. Такого парня окрутила. А поглядеть, так ни кожи, ни рожи. Только и есть, что чемодан.
- Аксинья, хватит языком молоть, - решила приструнить подругу Ольга, и обратилась уже к Ханне – Не слушай ее. Она не со злобы. Просто одним всё, а другим – ничего. У меня вон тоже узелок имеется. Юбка с кофтенкой, да плисовая тужурка. А у Аксиньи – нет даже платочка. Все жилы из неё эта немецкая рожа вытянула. Порота чуть не каждый день была.
- Ой, девки, чёйта народ куды потянулся? Пойду гляну, - Аксинья пошла за всеми. Пришла минут через двадцать: Списки вывесили, кто в каком вагоне едет. У меня шестой.
- Пойдем, Галька, поглядим, - Олька быстро поднялась.
У доски, на которую были прикреплены списки, толпился народ. Издали фамилий было не разобрать.
- Как твоя фамилия? – спросила Олька, и узнав, быстро орудуя локтями, пробралась ближе к стене. Ханну толкали со всех сторон, но подойти ближе ей не удавалось.
- У меня четвертый, а у тебя одиннадцатый, - объявила Олька, вынырнув из толпы. – Не повезло, все в разных вагонах. Да ладно. Какая разница, лишь бы домой быстрее.
Ханна не знала, хочет ли она быстрее домой. Что ее там ждет? Чужие женщины – что её мать, что Женина, чужой дом, чужая деревня. Без Жени всё чужое.
Она пыталась убедить себя, что люди станут родными и она обретет свой дом. Но верилось в это слабо. Вспомнились слова дядюшки, когда он говорил, что даже в самом тяжелом случае, смертельном, никогда не надо терять надежду, и бороться за жизнь до конца. И хотя сейчас речь шла не о болезни, слова оказались нужными. Ханна приосанилась и подняла голову.
- Ой, девки, чёйта есть охота. Со вчерашнего дня в роту маковой росинки не было. Сейчас бы картошечки вчерашней, - Аксинья мечтая, закрыла глаза.
- В поезде дадут. Я разговор слышала, - откликнулась Олька. – Уж быстрее бы ехать.
Состав подали после обеда. Все ринулись занимать места. Ханна шла в многолюдном потоке, искала свой вагон. Остановилась в недоумении, когда цифру 11 увидала на вагоне без окон.
- Чего встала? – строго спросил человек, который стоял у двери. – Как фамилия?
- Никитина.
Человек посмотрел в список: «Есть такая, проходи».
Ханна нерешительно сделала шаг в вагон. Там не было ни полок, ни сидений. Просто грязный деревянный пол. Она отошла к стене и стала наблюдать за происходящим.