Воинская повинность неизбежно влекла за собой личное решение: отправиться на службу и покинуть семейный очаг или же презреть закон и уклониться от призыва. Каждый призыв означал, что целое поколение, целая группа ровесников должна была принять это решение - подчиниться жеребьевке или рисковать быть исключенными из общества.
Молодые люди хорошо осознавали, чем рискуют: они будут вынуждены скрываться, за ними будут вести слежку жандармы, их заклеймят как бандитов и людей вне закона в обществе, которое все больше контролируется и все надежнее подчиняется воле государства.
Другие спасались от службы, находя лазейку в самом законе: становились руководящими кадрами, женились, часто любой ценой, вырывали себе зубы или отрезали пальцы. Изобретательности им хватало с избытком. «Я видел, — писал префект департамента Нижняя Сена в 1813 г., - молодых людей, которые вырвали себе все зубы, дабы избежать службы; другие сумели сделать так, что почти все их зубы сгнили, с каковой целью они использовали кислоту или поедали ладан. Некоторые при помощи нарывных пластырей сделали себе язвы на руках и ногах и, чтобы эти язвы стали практически неизлечимыми, перевязывали их бинтами, пропитанными раствором мышьяка».
Во времена Революции были, конечно, и истинные добровольцы, люди, записывавшиеся в армию из патриотизма или принципиальных соображений; но с введением жеребьевки и обязательной службы эта категория солдат в кратчайшие сроки сошла на нет. Но даже добровольцы не всегда относились к военной жизни с энтузиазмом.
Процитируем письмо, которое в 1794 г. написал своей матери Пио, молодой солдат Армии Нижнего Рейна, узнав, что его отец принял решение покинуть семейную ферму и вступить в армию. После всего нескольких месяцев службы и того, что он на ней увидел, Пио счел решение отца абсурдным, а то и мазохистским. «Итак, мой бедный отец, — писал он, —выбрал рабство военной службы, мало ему было тягот, что он решил умножить их; надо было совсем устать от жизни, чтобы поступить так, как он поступил, или совершенно не любить свою жену и детей, чтобы бросить их, как он сделал». В отличие от многих офицеров, Пио не обладал красноречием и не умел легко и красиво выражать свои мысли; он писал просто, непосредственно, с некоторой наивностью, но вместе с тем пылая чувствами. Он описывал дикость войны, грубость своей жизни, а затем проклял тот день, когда ему пришлось покинуть родных, и закончил тоном полного отчаяния: «Вот посмотрите, какова прекрасная жизнь солдата, которой захотелось моему отцу. Но он раскается в этом, только будет поздно, я очень раскаиваюсь в этом и вижу, что уже поздно, и с ним будет то же самое, но уже будет поздно». Благодаря голосам Пио и его единомышленников мирные жители городов и деревень Франции узнавали о существовании другой войны, очень непохожей на официальные речи о победах и о славе.
Чем дольше продолжалась война, тем больше появлялось людей, подобных Пио, и чем большее число людей было осведомлено о том, что выпало на долю солдат, тем с большим трепетом ждали в деревнях приближения дня жеребьевки. Молодые люди, входившие в призывной возраст в последние годы Империи, уже не были неискушенными юношами 1793 г. или II года Республики.
Бремя службы было... неравномерно распределенным между разными слоями общества: во-первых, все новобранцы имели право послать на службу вместо себя заместителя. Этих людей (обычно доведенных до отчаянного положения) нанимали за деньги, и поскольку их цена быстро росла: от 300 франков в 1800 г. до 6500 франков в 1811-м, а впоследствии и еще выше, такая замена была доступна лишь меньшинству: ею могли воспользоваться не более десяти процентов новобранцев. Однако для тех, у кого были деньги, существовали и другие возможности, кроме замещения: можно было подкупить чиновников и врачей и добиться предоставления состоятельным и образованным молодым людям постов в гражданской или военной администрации.
Кроме того, люди, способные оплачивать мундир и снаряжение, имели право записаться в одну из многочисленных рот церемониальной почетной гвардии, которые формировались по всей империи, и быть совершенно уверенными, что никогда не встретятся с неприятелем. Правда, многочисленные освобождения от службы, особенно зависящие от степени образования, были по карману только власть имущим. К тому же, помимо прочего существовало географическое неравенство. Наполеон считал в интересах политики необходимым относиться к некоторым землям мягче, чем к остальным: в 1801 г. в Верхнем Рейне, пограничной местности, традиционно поставлявшей рекрутов на военную службу, брали в армию одного человека из 860, тогда как в Финистере, где имело место сильное крестьянское сопротивление времен Революции, — только одного из 4930.
Из монографий Ч. Исдейла «Наполеоновские войны» и Алана Форреста «За кромкой поля боя. Жизнь военных во времена революционных и наполеоновских войн».
Материал тг канала С. Галеева «Наполеон Бонапарт». Подписаться: https://t.me/NapoleonBonapart_publicTG
