Предыдущие главы: https://dzen.ru/a/Zu6WISyosQ44OyIu
Глава 38. Черепахи
Серхио сдержал своё обещание, и в очередную нашу поездку в Артемису предложил съездить в Гавану в Государственный океанариум, там был центр объединения кубинских пловцов-подводников. Мы поехали, «поговорили», познакомились. То, что это объединение базировалось в океанариуме, имело большое значение: часть средств к ним поступала от государства, за это пловцы должны были пополнять экспозицию океанариума, выполнять заказы учёных-ихтиологов, и «добывать» в море корм для своих хищных экспонатов. Мы для выполнения последней задачи подходили им безусловно, они сразу согласились включить нас в свои ряды и пригласили в любое время приезжать к ним, чтобы понырять совместно. Мы стали иногда приезжать и выходить с ними вместе в море.
Через некоторое время мы стали замечать на песчаном пляже за речкой Санта–Лаурой какие-то странные следы: как будто по песку проехал небольшой танк, а в лагуне появились морские черепахи разных размеров. Мы сумели связать эти два явления: черепахи приплыли для размножения. Изготовили проволочные щупы, и стали протыкать песок в поисках кладки, сразу же появился результат. Мы раскапывали черепашьи кладки и собирали яйца. Интуиция подсказала, что всё брать не нужно, половину оставляли в гнезде.
Черепашьи яйца походили на шарики для игры в пинг-понг. Оболочка их была полумягкой, внутри были и белок, и желток, но желтка было больше, он занимал почти всё внутреннее пространство. По вкусу эти яйца мало походили на куриные, отдавали рыбой и морепродуктами, но всё-таки мы их ели.
За этот период мы также съели несколько некрупных черепах, и остановились, когда одна из них показалась ядовитой. Но однажды нам, как подумали все, повезло: мы на берегу поймали огромную черепаху. Справились с ней четыре человека с большим трудом, и только потому, что вспомнили из литературы об обездвиживании черепах путём их переворачивания на спину. Была она более метра в диаметре и весила килограммов шестьдесят, если не больше, но мы её всё же перевернули, и тогда стали думать: «А что с ней делать дальше»? Придумали подарить её в океанариум в Гавану. Чтобы черепаха не «сбежала», мы её «приковали» за ласт авиационным тросом к трубе, глубоко вбитой в песок. Трос был длинным и позволял черепахе плавать и охотиться в лагуне.
При первом же удобном случае посетили океанариум и предложили черепаху. Специалисты нас разочаровали: оказалось, что это очень старая черепаха, ей около ста лет. Да и слишком большие экспонаты им не подходят потому, что они очень много едят, прокормить их в аквариуме сложно. Посоветовали отпустить «пленницу» «с миром», у неё уже давно нет естественных врагов, и есть шанс пожить ещё очень долго. А раз уж мы «интересуемся» черепахами, то должны проследить: продолжают ли они откладывать яйца на берегу моря за Санта-Лаурой, и какие это черепахи.
Мы до этого думали, что все морские черепахи одинаковы, поэтому обратились за разъяснениями. Нам рассказали, что всяких черепах довольно много, но на западном побережье Кубы в Карибском море размножаются всего несколько видов, не более 2-3-х, потому учёным интересно узнать, не появились ли какие-то «новые». Ещё они просили черепах в этот период сильно не беспокоить.
«Арестованную» решили отпустить, но только после того, как сфотографируемся с ней «на память». Я взял фотоаппарат, зарядил новой чёрно-белой плёнкой и стал снимать всех желающих. Фотографировались группами и поодиночке, сидя, стоя и лёжа на черепахе. Плёнка кончилась, я пошёл её проявлять, а «пленницу» расковали и отпустили. И вот здесь со мной случился «казус», который я не мог себе простить очень долго. Проявитель, закрепитель и воду для промывки плёнки я держал в холодильнике, чтобы можно было обработать плёнку в любое время, не ожидая, когда растворы достигнут необходимой температуры. Чистая вода, привозимая из Мариэля, постоянно расходовалась на питьё, её запас в холодильнике постоянно исчезал, надо было пополнять. Когда я пришёл проявлять плёнку, воды в холодильнике не было. Я набрал воду из-под крана, и начал процесс проявления. Проявил и закрепил плёнку холодными растворами. После закрепления вынул плёнку из бачка и посмотрел: кадры были отличными. Промыл плёнку водой, вынул из бачка и ужаснулся: на плёнке не было ни одного кадра, весь фотослой сошёл из-за высокой температуры воды. Я корил себя за торопливость, надо было подождать, но всё уже случилось: плёнку не вернуть. Пришлось перед друзьями оправдываться, но самому мне от оправданий легче не было, погибли кадры, повторить которые уже не было никакой возможности.
При ловле черепах я убедился, что они общаются каким-то образом друг с другом. Мы с Толей Репиным однажды вдвоём охотились вблизи «Коммунистической деревни». Уже убили несколько рыбин, когда он заметил двух небольших (диаметр панциря примерно 30 см.) черепах, сразу выстрелил, попал одной в шею, передал мне своё разряженное, взял моё взведённое ружьё и погнался за второй добычей. Я стал отвинчивать наконечник на стреле, чтобы вынуть её из черепахи, держа добычу под левой подмышкой. Вдруг услыхал, что Анатолий как-то странно забился в воде, поднял голову, и увидел, что он отдирает вторую черепаху от себя: она укусила его в пах. В тот же момент «моя» черепаха вцепилась мне в локтевой сгиб и прокусила вену, хотя до этого спокойно лежала у меня на руках и никак не сопротивлялась.
Я понял, что вторая подала сигнал о сопротивлении первой. Мы поспешили выйти из воды, чтобы не привлекать своей кровью акул либо других хищников. Вечером у нас был очень вкусный черепаховый суп, а в медсанчасти удивились, откуда у нас с Репиным такие одинаковые «ранения» в виде треугольника.
Глава 39. Кондиционер
Если в 1962-м году мы занимались подводным плаванием и подводной охотой в пределах акватории базы, то с весны 1963-го началось «освоение других территорий». Сначала это были походы в сторону «Коммунистической деревни». Там кораллов было больше, а стрелять рыбу, забившуюся в пещерку, легче, чем на открытом месте, добывать мы стали больше, эти места стали нам нравиться, и посещать их мы стали часто. А однажды такой выход на охоту принёс «нечаянную радость». Мы возвращались с добытой рыбой мимо «Коммунистической деревни» и кто-то заметил на свалке за одним из домов выброшенный бытовой кондиционер. Был он без облицовочного кожуха, вентилятор с двигателем валялись отдельно.
Володя Ситков взял его в руки, потряс, фреона в бачке не было, однако он предложил взять кондиционер с собой. Нести никому не хотелось: мы уже несли рыбу, но всё-таки подумали и кондиционер взяли. Дома Ситков полностью его разобрал, замочил валы с подшипниками в керосине, а обмотки статоров обоих электродвигателей (компрессора и вентилятора) «прозвонил» - проверил на исправность. Оба электродвигателя оказались исправными. Тогда он проверил датчик температуры, нашёл неисправность, устранил, промыл и смазал заново подшипники, собрал оба двигателя, и заявил, что завтра кондиционер будет работать, как новый. Наутро он отнёс его на нашу техническую позицию и заправил бачок фреоном с добавлением керосина. Мы только удивлялись: «Откуда он всё это знает?», принёс в комнату, включил… и кондиционер заработал.
Установили мы его, выставив нижнее, меньшее стекло в окне напротив входной двери. Работал он почти беспрерывно, но температуру в комнате снижал значительно: до 25-27 градусов. Когда мы заходили в нашу комнату из «пекла» в сорок градусов, чувствовали даже озноб. Все, кто жил без кондиционера, нам завидовали.
А в одно из воскресений мы ушли всей комнатой в море, и на наше «сокровище» было совершено покушение. Возвращаемся, а начальник политотдела уже вынимает кондиционер из окна.Довод у него был прост: «Начальник политотдела не может жить без кондиционера в то время, когда младшие офицеры, живут в «роскошной прохладе». Насилу мы его убедили, что эта вещь ещё полмесяца назад валялась на свалке, и, если бы мы её не подняли и не привели в порядок, – лежала бы до сих пор. К окончательному примирению пришли, когда решили, что кондиционер перейдёт к замполиту после того, как все жильцы комнаты переселятся в другие помещения, или уедут совсем. Больше на наше «приобретение» покушений не было.
По воскресеньям изредка мы стали выезжать на подводные «мероприятия» на автомашине, почти на весь день. Организатором, чаще всего, был Николай Семёнович Степаненко. Он договаривался с начальником штаба, загружал машину «вспомогательным оборудованием» типа котла для варки, посуду, вилки, ложки, и прочее. Мы только грузили своё снаряжение. Выезжали в сторону порта Кабаньяс: там были два места, особо любимые нами.
Ближнее к нам мы назвали «бухта «Красивая». В самом деле, она выглядела очень красиво, особенно, если смотреть с горы во время подъезда и спуска к бухте. Располагалось бухта примерно в двух километрах за посёлком Гуанахай. Была она абсолютно круглой, около километра в поперечнике, с максимальной глубиной около 30 метров. Дно устилал очень белый песок, от этого она светилась издалека нежным зеленовато-голубым светом.
Посередине бухты был круглый коралловый островок диаметром около двадцати метров. Под водой в островке был грот, там жила семья морских львов: «папа», «мама» и «сынок» подросток. Когда я попытался заплыть к ним «в гости», они стали вокруг меня носиться с огромной скоростью. Я сразу отступил и больше к ним не приближался, зная, что зубы у них не хуже акульих. Издалека мы с ними «переглядывались», «конфликтовать» они не хотели, мы их тоже не трогали. Выход бухты в море был закрыт мощными коралловыми рифами, поэтому в любое время в бухте было тихо. Была и ещё одна особенность у этой бухты: дно её устилали крупные раковины-жемчужницы. Мы даже надумали поискать жемчуга, и стали вытаскивать раковины на пляж, но местные кубинцы нас «расстроили»: рассказали, что раковины эти очень молодые, жемчуг в них может появиться лет через 10–15. Были в этом месте хорошие запасы жемчуга, но они давно, ещё при Батисте разграблены. Мы оставили жемчужниц в покое. Отдыхать, купаться и охотиться в этой бухте было приятно, мы посещали её, пока не «открыли» бухту Кабаньяс.
Эта бухта была длинной (около пяти километров) и извилистой. Ширина её колебалась в пределах километра. С «нашей» стороны берег был низменным и дно – неглубоким. Противоположный берег был холмистым, там проходил фарватер для захода морских судов в порт Кабаньяс. До рифов в бухте было далеко, но зато охота была отменной, а помимо рыбы в бухте было очень много лангустов. Доходило даже до того, что мы варили от них только одни хвосты, пренебрегая ногами и усами.
В бухте Кабаньяс мы обнаружили «запасы» раковин: были здесь и «итальянские шлемы», (мы звали их «зубатками»), и «витые пеструшки» (в похожую трубил Ихтиандр в фильме «Человек-амфибия»), были «розовые с разворотом», какие мы уже находили ранее в «нашей» лагуне, даже я нашёл раковину, похожую на «зарю Востока», в виде минарета с отверстиями в вершине «корпуса», но она была без моллюска и уже стала покрываться известковым налётом.
Раковины мы «очищали» от моллюсков и оставляли в своей коллекции. Сначала «операция» по извлечению «брюхоногого» была для нас проблемой, но вскоре мы «разработали технологию». Главное – убрать самую большую часть моллюска с ногой-лыжей. Для этого мы подвешивали раковину за жёсткую часть. Под весом раковины животное «распускалось» и тогда мы его убивали. Оставалось отнести раковину в муравейник, либо в море, кому как нравилось. Я чаще пользовался морем. В лагуне находил небольшой грот, укладывал в него раковину, загораживал вход взятым с берега кирпичом или булыжником, запоминал место и оставлял раковину на сутки. За это время «морская мелочь» вычищала всё, что оставалось от моллюска «до блеска».
Муравьи с такой «работой» справлялись за 2–3 суток, и качество было несколько хуже, приходилось выковыривать остатки проволокой и прополаскивать водой. Если этого не сделать, раковина через двое суток начинала издавать такой запах, что её «владелец» всё равно вынужден был закончить работу. Носили на очистку к муравьям мы и черепаховые панцири, но муравьи так «старались», что разделяли панцирь на чешуйки. Когда этого не требовалось – панцирь несли в море.
Удивила бухта Кабаньяс ещё тем, что мы обнаружили на её берегу рощу «лимонных кустов». Это были высокие и довольно крепкие кусты, похожие на наши черёмуховые, на них красовались зелёные небольшие плоды, очень напоминающие лимоны. На пробу вкус был точно лимонный. Мы решили, что это дикие лимоны, набрали, чтобы использовать в еде, и не ошиблись: плоды были нам полезны. Особенностью рощи было почти постоянное присутствие этих плодов: в январе-феврале мы собирали ещё старые, а в сентябре-октябре уже были свежие. Мы всё ждали: когда же «лимоны» пожелтеют, и только через полгода узнали, что это лайм и жёлтым он не бывает. Но от этого наша любовь к этим «братьям лимонов» не ослабела, при каждой возможности мы набирали их в роще ящиками и коробками, и использовали, выдавливая сок в жареную рыбу, (так нас научили кубинцы), и в спирт.
Служебных обязанностей с февраля-марта 1963 года у нас стало меньше:все дальние караулы прекратили своё существование, оставшихся в базе дежурств и нарядов было не так уж много. Боевое дежурство на позициях перешло на вторую степень готовности. Главными нарядами для офицеров стали дежурства по полку и гарнизонный караул. И были случаи, когда посыльный по штабу солдат носился по берегу моря и что есть мочи кричал: «Товарищ лейтенант Горенский, вы сейчас в наряд заступаете!», - после обеда у нас изредка стало появляться свободное время, которое мы спешили израсходовать с пользой: настрелять рыбы к ужину, а в графике нарядов что-то поменялось. Изменились к лучшему и наши «внешние связи»: в Группе войск в Эль-Чико появилась фильмотека, мы стали обменивать наши киноленты на более новые.Появились разговоры, что скоро разрешат офицерам отпуска в Советский Союз, это вселяло оптимизм и радужные надежды.
Неожиданно получила продолжение «история» с подводной лодкой: пришёл приказ на Яковлева Сергея Яковлевича, в котором он приглашался на учёбу в Ленинградскую Академию имени Можайского. Это был праздник не только для Сергея, мы все радовались и за него, и за «подтверждение» наших надежд на отпуск и на учёбу в Союзе. Серёга устроил для нашей комнаты «отвальную», было всё до такой степени весело и заразительно, что он даже «покатал» нас по лагуне на одном из своих бронетранспортёров БТР. Такая с виду тяжёлая машина двигалась на плаву довольно быстро, мы недолго поплавали, но за рифы в открытое море не выходили.На ближайшем корабле Сергей убыл домой, а вместо него назначили молодого лейтенанта такого «сурового» и неприступного, такого необщительного, что дружить с ним у нас ни малейшего желания не возникало.
Глава 40. Знакомство в Гаване
В одну из поездок в Гавану мы познакомились с «русским» - владельцем магазина в «тихом центре» столицы. В двух кварталах от Капитолия был очень большой двухэтажный торговый центр, особенностью которого была планировка, напоминающая английский флаг: проходы в нём были по диагонали. Мы всегда ходили по правому, проходу чтобы выйти к гостинице «Гавана либре», но однажды пошли по левому, который вывёл нас на незнакомую тихую улочку. Прошли полквартала и увидели в витрине за стеклом меховую шубу мехом наружу, уже основательно изъеденную молью, но с такой «запредельной» ценой, что мы заинтересовались, и зашли внутрь. Магазинчик оказался маленьким, тёмным и каким-то «пыльным». Сразу же подскочил продавец и на плохом русском языке спросил, что бы мы хотели купить. Удивило не знание русского языка,а акцент,в котором угадывался бывший русский.Разговорились. Оказалось, что это владелец магазина, он же продавец и экспедитор. Магазин ему достался в наследство от отца-еврея, который разбогател в Харькове во времена НЭПа, но рано понял, что НЭП ненадолго, и с «нажитыми» деньгами решил уехать в Америку. В США их не «пустили», и он вынужден был обосноваться на Кубе. Здесь он купил магазин в Гаване и вторично женился. Наш новый знакомый – младший ребёнок в этой семье.
До революции 1959 года его магазин кое-как держался, а теперь приходится бояться, что «лавочку» приватизирует государство, как приватизировало уже многие магазины в стране. Из-за этого он продал часть помещения, сделал площадь магазина очень маленькой в надежде, что малое заведение приватизируют в последнюю очередь.
Мы спросили:-При чём здесь шуба?. Он ответил:-Для рекламы, вы ведь зашли, когда увидели доху, зайдут и другие, а цена большая – из-за конкурентов, чтобы не купили и не уничтожили такую «необходимую в торговле вещь». В общем, на все наши вопросы у него сразу находился разумный и незамедлительный ответ.
Без покупок мы не ушли. И в дальнейшем он нас «исправно» снабжал американской контрабандой. Мы выяснили, что у таких торговцев «бизнес» держится «на плаву»: часть владельцев небольших судёнышек типа яхт, катеров и т.п. «втихаря» выходят ночью в море на своих «посудинах», там встречаются с такими же судами из США, с полуострова Флорида, и осуществляют «товарообмен». Возвращаются на Кубу и перепродают контрабанду торговцам типа «нашего», а торговцы «из-под полы» «впаривают» товар покупателям. Надо ли говорить, что цены на такие вещи иногда зашкаливали.
Мы у него покупали очки со светофильтрами,цветные журналы с полуголыми и голыми женщинами (Степаненко перевёл текст и объяснил, что это рекламные проспекты из американских домов терпимости). Я покупал два раза цветные фотоплёнки, но когда в Эль-Чико в Группе войск появился магазин Военторга, стал покупать плёнки там: и дешевле, и плёнка была немецкая «Agfa», она отличалась от американской улучшенной цветопередачей. Ещё одной из моих покупок у нашего «знакомца» была авторучка «Паркер». Заплатил я за неё, как за хороший ужин с выпивкой в ресторане, но ни разу не пожалел: писала она любыми чернилами в любой обстановке.
Несколько «нескромных журналов» я привёз домой,там они вскоре куда-то исчезли, а ручка служила мне долго и исправно, но во время службы в Монголии пропала, подозреваю, что кому-то она стала «нужнее», чем мне. С цветными фотоплёнками тоже получалось «не всё гладко». Я хотел, чтобы проявление было негативным, тогда можно было сделать уже в СССР несколько фотографий, но кубинские общественные фотолаборатории в то время проявляли плёнки только, как слайды. Чтобы обеспечить всех моих товарищей, приходилось делать несколько одинаковых снимков подряд, а затем резать плёнку и выдавать «кадры»-слайды. Из-за этого у меня не создался «архив» цветных снимков: домой в Союз я привёз не более десятка цветных слайдов, и в снимки их перевёл уже в 2005 году, предварительно все «оцифровав». Качество снимков было уже не совсем хорошим.
Наконец, появились первые признаки обещанных «привилегий»: в полк пришло распоряжение об отборе и отправке четырёх офицеров в Советский Союз для учёбы в Академиях и Высших военных училищах. Командование полка, не раздумывая долго, распорядилось отобрать по одному офицеру из эскадрилий и из отряда подготовки данных. Наш комэска Тишкин при назначении кандидатуры поступил следующим образом: тех, кто прибыл в полк в апреле-мае 1962 года и позже, в расчёт брать не стал, как «молодых», из оставшихся семерых кандидатов он посчитал самым достойным Романова Бориса. В начале мая Боря на «Грузии» отправился домой. Поступил он в Киевское высшее военное авиационное училище (КВВАИУ). Свой принцип такого «распределения» майор Тишкин применял в третьей эскадрилье ещё не раз, например, при награждении личного состава полка по итогам операции «Анадырь»: (перебазирование советских войск на Кубу, и предотвращение американской агрессии на острове Свободы). «Молодых» офицеров снова «в расчёт не взяли». Толе Репину, Володе Борисову, мне, и другим «полковым новобранцам» было обидно, но с некоторым «внутренним скрипом» мы всё же с такой несправедливостью примирились, и выражать своё недовольство не стали. Вообще, молодым офицерам наград «досталось» не много: из «иркутян» только Гоше Жданову послали представление на медаль «За боевые заслуги», хотя многие считали,что он заслуживает большего. Такое же представление было написано на Гончаренко Геннадия – начальника нашей группы электриков. В боевых эскадрильях к наградам представляли ещё по одному начальнику расчётно-пусковых установок. Это, насколько я знаю, и были все награждения категории лейтенант – старший лейтенант. Были ли вручены награды, я «не в курсе», при мне такого торжества не было. Уже в 2016 году я нашёл в интернете списки награждённых за операцию «Анадырь». Из «наших» было только три офицера: Уласевич Ю.С., Илясов Д.М. и Тишкин В.Я. Может и ещё кто-то был награждён по другому списку, я этого не знаю. В декабре 1962 года нам объявили, что всех лейтенантов – выпускников 1959 года повысили в воинском звании до старшего лейтенанта досрочно, в награду за операцию «Анадырь». Эта «досрочность» выразилась всего в двух-трёх месяцах, но всё-таки было приятно, мы полушутя, полусерьёзно поздравляли друг друга «с повышением звания», хотя, больше это ни на чём никак не отразилось: мы ходили в гражданской одежде и обращались друг к другу по имени – отчеству. Солдаты других подразделений «по привычке» продолжали нас именовать «товарищ лейтенант», мы не обижались.
Глава 41. Карнавалы
С третьей декады января на Кубе началась «страда»: буквально всё население стало готовиться и проводить карнавалы по выборам «мисс Куба». Эти «мероприятия» проходили в строгой последовательности: сначала избиралась «мисс деревня» или «мисс посёлок», затем – «мисс город», потом – «мисс провинция», (у «нас» в провинции, например, избиралась «мисс Пинар-дель-Рио»). Как итог, из всех претенденток от всех провинций в начале мая в Гаване проходили окончательные выборы «мисс Куба». Все эти «дела» сопровождались самодеятельными концертами, прохождением по главным улицам танцующих колонн, затем – танцами, выступлениями самодеятельных и городских оркестров.
Длилось это в городках и городах даже не один день, а когда доходило до столиц провинций, то празднества растягивались на неделю. В Гаване такие выборы начинались прохождением карос - особых платформ на грузовых автомобилях. На платформах устанавливались различные тематические украшения, среди которых размещались люди: либо в статических позах, либо поющие и подтанцовывающие. После того, как все каросы проходили по набережной Малекон, торжество перемещалось на площадь перед Капитолием. Там были установлены специальные места для сидения перед обширным подиумом. Выборы шли по специальной программе. Всей церемонии никто из нас не посмотрел, мы ездили поочерёдно. Я был один раз в Гаване на проездке карос, а в следующую мою поездку мы почему-то задержались, и когда приехали в Гавану – всё было уже закончено. Мы постояли на площади, закиданной бутылочками из-под пива и кока-колы, какими-то бумажками и прочим мусором, и пошли «по своим делам».
Но даже того, что мы увидели на этих карнавалах, хватило, чтобы помнить всю жизнь. Такого красочного, музыкально-зажигательного, буйного и раскрепощённо-свободного праздника я больше не встречал никогда и нигде. Очень удивляло, что «официоз» сопровождался танцами, песнями, соревнованием оркестров, различными сольными выступлениями. При этом выступающие, в своём большинстве, не придумывали новых революционных, соответствующих новому времени, песен, а пели народные, джазовые, городские, и вообще всякие песни. Но в конце каждого выступления они всегда выкрикивали «!Grazie, Fidel!», “!Patria o Muerte!» или «!Patria i Livertad!», – «Спасибо, Фидель!», «Родина или смерть!» или «Родина и свобода!», считая, видимо, что этого вполне достаточно для выражения своего и общего революционного настроения. Я постоянно сожалел, что не смог сделать хоть каких-нибудь снимков: все эти праздники проходили в вечерне-ночное время, когда наступала прохлада, и ветерок с моря приятно освежал и навевал только отрадные мысли, но мой фотоаппарат не был приспособлен для съёмок в темноте, как, впрочем, и все бытовые фотоаппараты того времени.
Для поездок в Гавану в это время мы выбирали только «южную» дорогу – она почти вся была обсажена деревьями, которые кубинцы называли «фламбоянами». Название было связано, как мне думается, с испанским словом «Flame» - «пламя, огонь». Деревья, в самом деле, в период цветения, с марта по начало мая, походили на пламя. С виду корявые, извилистые и раскидистые они в один момент как бы вспыхивали большими ярко-красными, оранжево-красными и розово-красными цветами. Причём, на ветках ещё нет листьев, и выглядит всё изумительно-ошеломляюще. Однако, уже в начале апреля, появляются листья, цветы вянут и опадают, зрелище становится более обыденным. У меня было несколько попыток сфотографировать цветение фламбоянов, но на чёрно-белой плёнке это абсолютно некрасиво и невыразительно, а цветная у меня случилась, когда деревья уже отцветали, поэтому передать красоту и необычность этого явления у меня в полной мере не получилось.
Примерно в это же время в Гаване проходил шахматный чемпионат памяти Хосе Капабланки. Приехали все гроссмейстеры из всех стран мира. Из «наших» выделялись Ботвинник, Петросян, Смыслов. Чемпионат проходил в гостинице «Националь»: старинной и очень фешенебельной. Нам от кубинского Правительства прислали пригласительные билеты. Такое практиковалось почти всегда, нас не забывали. Я был на открытии чемпионата, и один раз ездил на сеанс игры. Шахматист я был не очень хороший, и игра меня не сильно взволновала. Запомнилось другое. В большом и красивом вестибюле гостиницы на стенках были размещены какие-то интересные фигуры: человеческие головы на палках. Было странно и не особо приятно смотреть на них. Я сначала подумал, что это очень искусная старинная резьба по дереву народных кубинских умельцев, но в это время проходила по залу группа молодых русских с экскурсоводом, и экскурсовод пояснила, что это «тсантсы», их происхождение восходит к древним индейцам, которые жили на острове до испанского нашествия и погибли почти полностью от войн и европейских болезней. У них был обычай: отрубать головы поверженных врагов и, насадив её на подходящий кусок палки, высушивать.
Особая обработка и горячее кубинское солнце приводили к поразительным результатам: головы сильно уменьшались в размерах, становились «каменными» и использовались, как предметы, подчёркивающие доблесть, храбрость и геройство их владельца. В гостинице висело пять или шесть таких голов.
Шахматный чемпионат закончился победой советского гроссмейстера. По-моему, это был Петросян. Было награждение победителя и торжественное закрытие, но я не был при этом, ездили другие наши офицеры, я узнал подробности от них.
Глава 42. Охотники–подводники
С потеплением воды в море мы продолжили подводную охоту уже с обновлённым снаряжением. Но ружей было только два: у Толи Репина и у меня, остальные охотились с копьями, которые каждый охотник делал «под себя». Однако с такими копьями, даже и с откидным флажком на конце, качество охоты оставляло желать лучшего: больше половины добычи уходило от охотников подранками. В результате в лагуне и за рифами в акватории базы развелось много хищных морских тварей. Это и мурены, и скаты, и акулы, и барракуды. В целях безопасности мы стали переносить свои выходы на подводную охоту в другие районы. Несколько раз ездили со своим снаряжением человека по 3-4 в Гавану в Национальный аквариум, чтобы понырять с тамошними пловцами. У них для выходов в море был катер с подвесным мотором, это очень удобно: к месту охоты мы прибывали мгновенно и не тратили силы понапрасну, а добычу передавали сразу в катер, не приманивая хищников кровью раненных рыб. Но вскоре нам такие поездки разонравились: сам путь в Гавану и подготовка к выходу в море отнимали много времени. Ныряли они очень осторожно, с опаской и постоянной подстраховкой, из-за этого упускали, казалось бы, реальный шанс подстрелить рыбу.
Мы действовали более рискованно и решительно, вызывая их постоянное удивление и упрёки. Они рассказывали нам о многочисленных случаях нападения акул на подводных пловцов и просто купающихся на пляже, даже показывали одного негра очень сильно изуродованного зубами хищницы, причём, шрамы на его ногах и на теле не были чёрными, а заросли, как обычные раны у «бледнолицых». На тёмной африканской коже белые шрамы выглядели ужасающе.
Но всё равно нам казалось, что наш риск был оправданным, чрезвычайных происшествий в море с нами почти не происходило, судьба была более благосклонна к русским, чем к кубинцам. Хотя без случаев не обходилось и у нас, мы постоянно действовали «на грани фола». Однажды мы охотились за Санта-Лаурой, и заплыли далеко за рифы. Толя Репин заметил довольно большого, больше метра длиной, тунца, быстро выстрелил в него и попал. Тунец начал биться, рыба эта очень сильная, и Толя в борьбе с ней отвлёкся и не заметил приближения акулы.Я был на поверхности, увидел акулу, и начал сильно бить по воде ладонями, чтобы звуком привлечь Толино внимание, но он увлёкся и не слышал. Тогда я вынужден был нырнуть на акулу с заряженным ружьём, хотя и понимал, что моя стрела для неё ничего не значит и, скорее всего, отскочит от шкуры, покрытой мелкими роговыми выростами, наподобие брони. Акула стремительно налетела, чуть не ударила Толю, но обогнула и схватила тунца. Укус её был таким большим и сильным, что хвостовая часть рыбы исчезла, а головная со стрелой, медленно вращаясь, как самолёт в штопоре, стала падать на дно. Но до дна ей упасть не пришлось. Акула, сильно изогнувшись, развернулась, у самого дна нагнала останки тунца и проглотила мгновенно, оставив только изогнутую стрелу - гарпун. Мы с Толей сверху наблюдали за таким «бесчинством» и готовились «отразить» нападение, но оно не состоялось: акула «с достоинством» медленно удалилась в море.
А вскоре нечто подобное случилось со мной. Мы небольшой группой охотились в рифах на «кораллоедов», так по незнанию поначалу мы в нашей комнате называли рыб-попугаев за то, что они своим ртом, похожим на клюв попугая, с хрустом обгладывают кораллы. Этот их хруст очень отчётливо слышен под водой. Рыбы не очень большие, сантиметров 30–50, но вкусные, пользовались у нас заслуженным гастрономическим спросом, однако при ранении выпускали много крови, приманивая хищников. Я подстрелил такого «кораллоеда», занялся вытаскиванием стрелы и не заметил приближения акулы. Поднял голову, когда здоровенная хищница была уже на расстоянии вытянутой руки. И тут меня прошиб пот. Это не очень приятное и трудно забываемое ощущение: вспотеть в воде, но со мной такое случилось. Всё же я выдвинул вперёд разряженное ружьё, решив, что, как только она начнёт раскрывать рот, я всуну ей туда своё железо, пусть попробует его на вкус. Но акула нападать передумала, резко свернула на глубину и уплыла. Я ещё несколько минут «приходил в себя».
Были и другие случаи с нашими подводными пловцами. В бухте «Красивой» за Славой Крюченковым погналась какая-то «тварь», он от неё так уплывал, что, наверное, поставил рекорд, но по описанию это, скорее всего, была спутница акул – «рыба-прилипала». Славка сказал, что у неё сверху был «радиатор» – это характерный их признак. Для людей эти рыбы не опасны и безобидны. Открыли «охоту» на нас и барракуды. Мы их называли морскими щуками, но потом выяснили, что они сродни скумбриям, а не щукам, и мясо у них такое же вкусное, как у скумбрий – макрелей. У барракуд была «нехорошая привычка»: пристраиваться вслед за нырнувшим в глубину пловцом. Это было неприятно, ведь мы не могли знать, что у неё «на уме». Бороться с этим мы стали «симметрично»: разбивались на пары, и когда один нырял, второй оставался на поверхности, если замечал плывущую за ныряльщиком барракуду, то нырял на неё. Как правило, барракуда бросалась в сторону, и о нападении больше не помышляла.
Мы быстро поняли, что главная приманка для акул и других хищников, это кровь раненой нами рыбы. Чем меньше будет такой крови, тем безопаснее будут наши выходы на охоту. Поэтому стали думать о лодке, как о главной защите. Если подстреленную рыбу сразу подавать в лодку, и там уже освобождать её от стрелы, то крови в воде будет совсем немного, это не станет такой уж сильной приманкой. Лодку мы начали делать только в феврале 1963 года. Сначала это была небольшая шлюпка типа «прогулочной». Делали её не очень долго. «На плаву» я увидел «нашу ласточку» уже в марте. Хотя все очень старались и тщательно всё подгоняли, получилась лодка не очень хорошей, и главный недостаток – быстро намокала. Видимо, это было связано с древесиной: делали мы её из сосновых брусков и реек, какие пилили из того, что привезли с «Бердянска». Ещё лодка была тяжёлой на ходу,неповоротливой и протекала по швам. Из-за этого пришлось даже убрать стлани, которые мы положили на дно лодки для удобства и «форса», они мешали вычерпывать воду. Однако, лодка была большим подспорьем в нашей дальнейшей подводной охоте. Управлялись с ней Володя Борисов и Женя Черкашин. «Капитаном» был Володя, получалось это у него совсем даже неплохо.
В августе–сентябре лодку решили просушить и покрыть лаком. Тогда же у кого-то «родилась» идея: улучшить мореходные качества нашего «корабля» и добавить парус, чтобы облегчить работу экипажа в «длительном плавании», например, в бухту «Красивая» или в бухту Кабаньяс.Лодку расширили,особенно в районе ранца,удлинили, добавили железный киль, а в носовой части изготовили степс и установили в него мачту. На парус ушло несколько простыней. В заключение корпус и мачту с гиком основательно на несколько раз пропитали лаком, чтобы исключить намокание и разбухание древесины.Второй вариант получился по многим пунктам лучше первого: лодка стала более вместительной и удобной. Володя Борисов научился управляться с парусом, и при попутных ветрах приходил в назначенное место через полчаса–час после прибытия нас на машине, это было вполне приемлемо. При встречных ветрах, конечно, ни о какой лавировке речи не шло, просто переходили на вёсла и держались ближе к берегу, время в пути заметно увеличивалось, однако всех успокаивало, что в противоположную сторону всё равно будет работать ветер.
Первый парус быстро изорвался, и нам пришлось изготовить новый из брезента от чехлов с транспортных машин. Этот был намного надёжнее и долговечнее. При всех этих неувязках и недочётах лодка нас вполне устраивала, мы пользовались ею всё время нашего дальнейшего пребывания в «Гранме». «В нерабочее время» она стояла на привязи у наплавного моста через речку и была всегда в «дежурном режиме» на случай спасательных или иных работ. Такое положение лодки объяснялось просто: в устье реки не наблюдалось сильного волнения при штормах или после них. Самые тяжёлые волны разбивались о рифовый барьер. Кораллы надёжно защищали лагуну и пляж. Частично волны всё же проникали по впадине в устье реки, но здесь их встречала невысокая и короткая, однако сделанная со знанием дела насыпь к маяку.
В июле-августе 1963 года мы в Мариэле у работников порта приобрели недорого настоящую мореходную шлюпку,перегнали её на базу,и стали,в основном,пользоваться при выходах на подводную охоту только этой лодкой. Но самодельную не спешили «отправить в утиль» – она использовалась желающими для рыбалки удочками в лагуне или на рифах. На неё вскоре даже приладили самодельный якорь.
Глава 43. И снова работа, и снова спорт
Не успели мы «разобраться» с термитами, как подоспела пора новой замены изделий на боевых позициях. Это даже было хорошо с той точки зрения,что мы проверили: не сильно ли поразили термиты проводку в ракетах на расчётно-пусковых столах. Наша эскадрилья снова несколько недель работала почти в авральном режиме, но это не шло ни в какое сравнение с октябрьским авралом прошлого года. Да и погода была намного благоприятней: не так жарко и не сыро. Конец марта, апрель и май – самые лучшие месяцы на Кубе. Всё зеленеет, цветёт и распускается после обильных дождей, природа наслаждается такой прекрасной порой и передаёт наслаждение людям. Термиты не очень навредили нашим ракетам – тропический лак действовал безотказно, это тоже было отрадно.
Незаметно «подкралась» ещё одна забота: стали выходить из строя аккумуляторные батареи, установленные на специальных автомобилях. Эти батареи применялись в качестве вспомогательных источников электроэнергии при работах с ракетами и для обогрева боевых частей во время транспортировки, поэтому в климатических условиях Кубы о них особо никто не вспоминал, а когда вспомнили, оказалось, что многим батареям потребовался ремонт. На эту работу «бросили» нас с Толей Репиным и дали в помощь человек десять солдат.Пришлось вспоминать училищную подготовку по этому вопросу и применять то,что вспомнили, на практике. Больше месяца мы с Толей проводили всё своё время на «верхнем аэродроме», где создали лабораторию по ремонту, зарядке, проверкам и испытаниям аккумуляторов. Такая работа дала «положительный результат»: часть батарей была выброшена на свалку, зато остальные работали вполне исправно. Был составлен график, по которому все аккумуляторные батареи полка проходили специальные испытания. Мы следили за его неукоснительным исполнением, и это в дальнейшем позволило вообще забыть о проблеме. Был и ещё один «результат» такой упорной работы: наши хлопчатобумажные костюмы песочного цвета, которые мы получили перед отправкой в Одессе в единственном экземпляре,и которые были незаменимы при работе на технике, от взаимодействия с кислотой пришли в полную негодность. Они от брызг аккумуляторного электролита стали продырявленными, как расстрелянные из автомата, а через полмесяца распались совсем. Мы с Толей стали выходить на технические работы в своей повседневной одежде, это привело к покупке дополнительного комплекта брюк и рубашек. На вещевом складе полка технических костюмов песочного цвета почему-то не оказалось.
К этому времени относится моё знакомство с одной красивой семьёй из Мариэля.В одно из воскресений апреля мне выпал «водяной наряд». Выехали мы часов около восьми утра и в Мариэль въехали как раз, когда жители города пошли в церковь. Большинство кубинцев приверженцы католической религии, поэтому не было ничего удивительного, что в самом центре города мы вынуждены были остановиться, чтобы пропустить пешеходов, переходящих улицу к церкви. И тут наше внимание привлекла одна семья. Муж вёл под руку слева от себя красивую, немного полноватую молодую жену,оба были европейцами по внешнему виду. На правой руке мужчины и на левой руке женщины было по маленькому ребёнку, а справа от него и слева от неё шли дети разного возраста и разного цвета кожи «мал мала меньше», старшему было около 11-12 лет. Справа шли «мужчины» все в белоснежных рубашках и чёрных костюмных парах, слева - девочки, одетые в белоснежные кисейные платья ниже колен и с белыми бантами в волосах. Я насчитал четырёх мальчиков и пятерых девочек. Все чинно перешли улицу и скрылись внутри церкви.
Такая семья не могла остаться незамеченной,и по приезду в порт мы, не сговариваясь, стали расспрашивать обслугу у скважины: знают ли они эту семью.
Все ответили утвердительно и даже назвали фамилию. Кто-то из наших заинтересовался: почему у них дети «разноцветные», ведь родители «белые». Оказалось, что у кого-то в их роду были негритянские корни, отсюда и получились дети с разным цветом кожи, на Кубе это встречается повсеместно. Выяснилось также, что оба родителя работают в порту, я попросил познакомить меня с ними. Через какое-то время знакомство состоялось. Большими друзьями мы не стали,он был лет на 6-7 старше меня, по кубинским понятиям – это много, однако при встречах мы обменивались рукопожатиями и «беседовали».
А на «Гранме» все с нетерпением ожидали: когда же нам разрешат отпуска, многие, в том числе и я, не использовали ещё отпуск за 1962-й год. Наконец, в начале июня объявили о том, что по одному офицеру от эскадрилий, отряда подготовки данных и других подразделений поедут отдыхать в Советский Союз самолётом или на корабле.
Все обрадовались, даже очень, но действительность оказалась не такой уж и радужной: от третьей эскадрильи поехал Гончаренко, а мы с Толей Репиным, как «новобранцы», оказались «за бортом» этого хорошего мероприятия. Похоже, что майор Тишкин В.Я. снова применил свой «универсальный метод». Из «наших Мартыновских» в этот раз поехал Зайчиков Валерий, а во вторую партию в августе «попал» в отпуск Володя Борисов. Мы с Толей сделали вывод, что в других эскадрильях «метод Тишкина» не применяют, но легче нам от этого не стало. Все наши отпускники–первоочередники убыли в отпуск ближайшим самолётным рейсом «Москва – Гавана», мы их «с почётом» проводили и стали ждать обратно с новостями из Советского Союза от наших родных и близких. Надо ли говорить, что с особым нетерпением я ждал возвращения Валерия Зайчикова, ведь он в любом случае будет в Мартыновке, значит, привезёт хоть какую-то весточку от моей жены.
Возвратился Валерий одним из первых, ему «повезло» и он обратно тоже прилетел самолётом. Но некоторым нашим отпускникам возвращаться пришлось кораблём.
Особенно в этом плане отличился Володя Борисов. Как он рассказывал, после отпуска прибыл в Москву, там получил направление на корабль, отправляющийся на Кубу из Одессы. Прибыл в Одессу, но корабль уже ушёл в рейс. Володя снова прибыл в Москву, снова получил направление уже в Калининград, снова корабль убыл без него, и так повторилось четыре раза подряд. Мы в нашей комнате подозревали, что Володя не без собственного желания опаздывал на корабли, но в душе позавидовали: он был в отпуске почти в два раза дольше положенного.
С наступлением жаркой погоды в июне–июле наш начальник физподготовки полка стал организовывать соревнования по подводному плаванию, подводному спорту и подводному ориентированию. Сначала это были соревнования между отдельными пловцами, потом – между эскадрильями. Мы научились свободно выполнять нормативы второго и первого разрядов, а вскоре и кандидатов в мастера спорта и нормативы на звание «Мастер спорта». Ничего сложного, как нам казалось, в этом не было. Например, норматив по подводному спорту 1-го разряда в те времена состоял из плавания в ластах с задержкой дыхания на скорость на расстояние в 50 метров, ныряния в маске с трубкой на 10 метров с поднятием с этой глубины груза в 10 килограммов и плавания в маске с трубкой и в ластах на скорость на дистанцию в 500 метров.Те же упражнения, только с более высоким временем были для кандидатов в мастера. Мы эти нормативы выполняли без особого напряжения. Личный рекорд Толи Репина в нырянии на глубину в маске с трубкой был 21 метр, а в акваланге – 45 метров. Мои успехи были несколько скромнее: 19 и 30 метров.
Мы были совсем не подготовленными только в подводном ориентировании, поэтому все сделали для себя планшеты на резинках, приобрели герметизированные компасы и начали плавать с аквалангом по маршрутам.Лично мне этот вид спорта не понравился, я в нём «не преуспел» и плавать «по маршруту» сильно не спешил. Тем не менее, наши спортивные успехи были неплохими, они фиксировались у начальника физподготовки полка в его «кондуитах», нам полуторжественно вручали книжечки и даже значки, которые совсем не отражали, что мы – подводники. Тогда всё, что касалось подводных видов спорта, было в «зачаточном состоянии».
Когда «соревновательный запал» у нас стал проходить, начфиз решил проводить «международные» соревнования: стал приглашать к нам в базу или возить нас «в гости» к различным кубинским подводникам. Это были сначала военные, потом студенты из Гаваны, а потом и профессиональные подводные пловцы из Кубинского союза пловцов - подводников. Мы сначала горячо откликнулись на эти «начинания», но вскоре охладели. На нашем наполовину самодельном оснащении мы были намного выше их по скорости плавания, по глубине погружения без акваланга, по подъёму тяжестей с глубины. И отставали только в подводном ориентировании и в погружениях на глубину в акваланге. В этих видах они у нас всегда выигрывали, мне кажется потому, что подходили к вопросу профессионально, а мы были полными дилетантами, и выигрывали только за счёт русских природных способностей: физически многие кубинцы слабее русских.
Глава 44. Самоделки
Сезон дождей принёс нам ещё ряд «неожиданностей»: в округе появилось множество различных земноводных тварей. Это были всякие слизняки, улитки, многоножки, но поразило больше всего обилие лягушек и крабов. Может период дождей совпал у них с периодом размножения,может ещё какая-то была причина,но случилось целое нашествие. Лягушки были различной расцветки и величины, а главное, – у большинства из них на концах пальцев были присоски, это мы видели впервые и долго удивлялись. Но у таких лягушек были и ещё «особенности»: они охотно собирались на освещённых местах, а в темноте их глаза светились довольно ярким голубоватым или красным светом. И часто случалось, что лягушки прыгали и присасывались к стеклу наших окон, а когда в комнате выключали свет – их глаза, маленькие и подвижные, светились, наводя на нас поначалу даже некоторый страх. Потом мы, конечно же, освоились и перестали обращать на них внимание, но ночью всё-таки наступать на лягушек было неприятно. Мне, например, при этом всегда «шло в голову» народное поверье: убил лягушку – жди дождя. В период дождей это происходило и без лягушек, а в засушливый период не оправдывалось нисколько. Днём мы всё же старались на лягушек не наступать. С крабами было сложнее. Их было много различных видов, и они были вездесущи. Особенно много было кокосовых крабов. Довольно большие, зелёные и очень проворные, они проникали к нам в комнаты, если дверь была, пусть даже немного, приоткрыта.Вспоминаю случай, когда такой краб зашёл «в гости» в нашу комнату поздно вечером. Мы сидели за столом и играли в преферанс двумя компаниями с гостями, приглашёнными «на рыбу». Краб, нисколько не смущаясь таким количеством людей, проник в приоткрытую дверь и направился к середине комнаты. Звук его шагов, скрипуче-шелестящий и очень слышный в тишине, насторожил нас, но больше всего напрягся один из гостей. Он сидел спиной к двери и хотел повернуться на звук, но не мог, что-то в его организме застопорилось. Сильно побледнев и вытянувшись в струну, гость, казалось, был готов упасть в обморок. Мы все бросились его успокаивать, что это всего-навсего только краб, что он абсолютно безопасен. В подтверждение своих слов оторвали крабу почти все ноги, и через какое-то время человек стал приходить в себя: порозовел, передвинулся на скамье и сделал выдох. Мы все, окружающие его, тоже выдохнули успокоено: обошлось без медиков.
Такое обилие крабов настроило полковых «народных умельцев» на изготовление поделок с «морской тематикой». На овальную, ромбическую или вообще произвольной формы решётку из тонкой проволоки, окрашенную в голубой, зелёный, либо цвета морской волны тон, помещался хитиновый крабовый остов, скреплённый медными проволочками в «натуральном виде». Для получения «каркаса» без наличия мягких тканей помещали убитого краба в муравейник на двое суток. Муравьи разбирали его на части и тщательно всё внутри вычищали. После этого оставалось только скрепить крабовые детали проволочками и покрыть бесцветным лаком. Если это было сделано с художественным вкусом, то выглядело очень даже красиво.
Постепенно ассортимент поделок расширился: таким же образом стали изготавливать чучела небольших лангустов, морских звёзд и морских ежей. На решётки также стали закреплять и веточки кораллов и черепа крупных рыб, добытых для еды. Затем кому-то пришла «идея» изготавливать поделки из кокосовых орехов. Вскоре пошли в ход точёные из «красного» и «чёрного» дерева кубки, вазы и пепельницы с добавлением кокоса или без него. Деревьев с древесиной красного и чёрного оттенков было множество за рекой Санта-Лаура в районе наших хранилищ. Особенно выделялись деревья с красной окраской, чёрных было меньше, и при обработке изделия из них выглядели тёмно-серыми. Только после лакировки они приобретали цвет, близкий к чёрному. В общем,на базе «Гранма» заработал «комбинат народного творчества». Мне думается, что многие таким образом находили хоть какое-то спасение от ностальгии, которая всё сильнее и сильнее изводила нас,несмотря на улучшение почтовой связи с Советским Союзом. Почему то, когда я служил в Монголии, никакой ностальгии не было даже в зачаточном состоянии. Видимо на Кубе действовала большая удалённость и постоянные мысли о том, что мы живём не только в другом полушарии, но и в совершенно другом мире.
Чтобы как-то уменьшить тоску и улучшить настроение я стал чаще ходить в море,и когда не было «сподвижников», уходил один. Далеко не заплывал, опасаясь встреч с крупными хищниками, а плавал в основном в лагуне, только изредка выходя на переднюю кромку рифового барьера. Конкретную цель в таких выходах я перед собой не ставил: попадётся рыба – убивал, нет – не переживал. Всё равно я приходил в комнату с десятком рыбин; на ужин нашей комнате хватало, даже можно было пригласить друзей и товарищей. Главным в таких походах было наблюдение и восхищение красотами подводного мира. Часто я наблюдал за спрутами: в лагуне было их довольно много, небольших, с длиной щупалец около метра. Живут они в пещерках среди рифов. Их жилище всегда отмечает кучка всяких пустых раковин у входа: брюхоногие – их основная пища. Днём осьминог редко покидает своё убежище,но в случае опасности быстро включает свой «реактивный двигатель» и убегает, как правило, недалеко, «на запасную позицию». Иногда в спокойной обстановке спруты передвигаются по дну «пешком» на своих восьми ногах. Выглядит это очень забавно: его раскачивает на волне, как пьяного, но спрут продолжает упорно двигаться к намеченной цели.
Мы часто находили в море пустые раковины с аккуратно просверленной дыркой в головной части «домика». Получалось, что кто-то специально сверлит ракушки. При посещении Национального аквариума мы обратились к тамошним специалистам за разъяснениями. Они пояснили, что это спруты так добывают себе пищу: захватывают моллюска, подыскивают рядом подходящий обломок коралла и методично начинают сверлить, обхватив этот обломок одной из своих «ног». Когда отверстие готово, спрут запускает в него щупальце, обрывает главную мышцу, с помощью которой моллюск прикрепляется к раковине, и всё: – дело сделано. Моллюск не может больше удержаться в своей «броне» и становится лёгкой добычей спрута. Остаются после этой «операции» только костяная нога–лыжа, на которой моллюск передвигается и которой закрывает вход в раковину в случае опасности, да пустая раковина с отверстием в головной части. Так головоногие поедают брюхоногих, даже, казалось бы, очень защищенных.
В своих «одиночных плаваниях» в лагуне я неоднократно задавался целью:проследить «пищевую цепочку», т.е.,если рыба съела кого-то, то через сколько времени съедят её,и так далее. Мои наблюдения обычно заканчивались на втором, редко, на третьем этапе. В каждый следующий момент рыба становилась крупнее, подвижнее, уследить за ней становилось очень трудно, но то, что происходят эти «убийства» в море с ужасной скоростью, я убедился довольно скоро и наглядно. Я даже наблюдал как рыба, похожая на стрелу, убивала ударом своего острого рыла в глаз жертве. Если даже жертва не погибала сразу, всё равно кружилась на одном месте и становилась лёгкой добычей. Через какое-то время я вычитал, что некоторые рыбы выработали против такого «приёма» свой контрприём. Например, рыбка-клоун имеет пёструю окраску, при этом, глаза у неё замаскированы поперечной чёрной полосой,а на хвостовой части тела имеется очень заметное пятно – имитация глаза. Рыба-стрела бьёт в это пятно без видимого эффекта, и «клоун» получает возможность убежать от хищницы.
Глава 45. В плену у рыбы
Однажды я сам чуть не стал «звеном» в такой пищевой цепи. В одном из своих выходов в одиночку я подстрелил не очень большого, длиной меньше метра,групера.
Груперы бывают до 30-40 кг, «мой» был около 5 килограммов, совсем небольшой. Выследил я его в пещерке у самого песчаного дна, на глубине около 6-7 метров, стоял он головой вперёд, поэтому я заторопился и, чтобы не упустить добычу, выстрелил не целясь. Гарпун пробил рыбу насквозь в середине тела, не задев жизненно важные органы, но убежать групер не смог, моя стрела «заклинилась», уткнувшись остриём в кораллы.По этой же причине не смог его вытащить и я: вынуть стрелу просто так через тело рыбы нельзя – мешает откидной «флажок» на конце гарпуна, надо прежде свинтить наконечник с флажком, чтобы вынуть стрелу. Но тогда рыба убежит, и я останусь без добычи.
Вынырнув на поверхность и продышавшись, я решил продеть сквозь жабры групера шнур, который всегда брал с собой. Это, как и самодельный нож из нержавеющей стали, было обязательным снаряжением при выходах в море. Второй конец шнура решил привязать к ружью, ружьё было привязано ко мне куском телефонного провода. Такая «система», когда стрела-гарпун привязана к ружью, а ружьё – к пловцу, позволяла не терять снаряжение в момент поражения добычи. Позже, правда, мы перешли на «поплавковую систему» – ружье стали крепить более длинным фалом к пенопластовому поплавку. Это было безопаснее при поражении крупной рыбы, с которой сразу справиться было невозможно,тогда просто бросаешь ружьё,всплываешь и следишь за поплавком.
Итак, решение надо «претворять в жизнь». Я нырнул, отодвинул жаберную крышку рыбы, всунул в жабры правую руку с верёвкой, и… попал в капкан. Групер сжал жабры с такой силой, что вынуть руку я не смог, даже помогая себе левой рукой. К тому же оказалось, что у него внутри жабры покрыты сплошь колючими костяными выростами, на которые раньше я как-то не обращал внимания. Время моего нахождения под водой с задержанным дыханием заканчивалось, я уже с тоской думал, как мои друзья найдут меня в такой нелепой ситуации: не я поймал рыбу, а рыба – меня. В полусознательном состоянии, с непонятным для себя автоматизмом, упёрся обеими ногами в коралловый выступ, где засела рыба, и изо всех своих сил дёрнул захваченную руку. Вместе с острой болью почувствовал свободу, и, уже почти полностью теряя сознание, вылетел на поверхность.
Придя в себя, посмотрел на руку. Зрелище совсем расстроило: вместо кисти я увидел какие-то окровавленные лохмотья. Кое–как отвязав стрелу от ружья, бросил и рыбу, и стрелу, и направился к берегу. В комнате как попало перевязался, оделся и побрёл в медсанчасть.Там Слава Сальников,наш хирург, сказал,что ничего страшного не видит, намазал мне руку какой-то «ароматной» мазью и перебинтовал. В своей комнате, после некоторых раздумий, я решил вернуться в лагуну за стрелой и за рыбой, собрался и пошёл в море, успокаивая себя, что этот выход полезен: тёплая морская вода залечит мои раны лучше всяких лекарств, это уже проверено. Быстро, пока не передумал, собрался и «нырнул».Рыба стояла на месте, никто её ещё не скушал. Наученный горьким опытом, я осторожно оттянул у неё жаберную крышку и проткнул через жабры в рот проволоку, которую предусмотрительно захватил с собой. Затем открутил наконечник, вынул стрелу из рыбы, и вытянул за проволоку упорно сопротивляющегося групера из его укрытия. Вечером был рыбный ужин,но случай этот навёл меня на глубокие размышления: «Что если бы рыба была чуть крупнее? Тогда бы мне было не выбраться». Поэтому впредь я стал намного осторожнее, и не совал без разбора руки ни в пасть добыче, ни в жабры.
Методом проб и ошибок мы научились избирательно подходить к рыбам во время охоты. Акул мы старались обходить на почтительном расстоянии. Скатов, после нескольких неудачных попыток загарпунить, мы тоже стали игнорировать. Рыба эта очень сильная и опасная. Даже с небольшими скатами нам приходилось очень трудно, а с более крупными мы просто не справлялись. Был случай, когда Толя Репин выстрелил в ската диаметром около 70-ти сантиметров, стрела пробила его насквозь, но он рванулся так, что оторвал линь, и со стрелой в спине быстро уплыл. Через неделю Толя нашёл свой гарпун на дне, изогнутым в виде буквы «U», видимо раненую рыбу кто-то съел. Похожий случай был со мной, только раненый мной скат долго встречался нам со стрелой в спине, она ему, похоже, не мешала. К тому же, все решили, что мясо скатов не вкусное («виноград был зелёным», как у И.А. Крылова), и охотиться на них мы вообще перестали. Не «приставали» мы и к крупным барракудам, но рыб среднего размера охотно убивали и ели, несмотря на их большие пасти и острые зубы. Мурен мы тоже «не трогали», хотя их в коралловых пещерках было великое множество. Думали, что их мясо не вкусное и даже ядовитое. В последствии выяснили, что мясо мурен очень даже вкусное, напоминающее мясо в хвостах лангустов.
А однажды мы наблюдали,как море выбросило на пляж молодую косатку. Она,видимо, погналась за добычей, не рассчитала своих возможностей и вылетела на песок. Начинался отлив, косатка, как ни билась, вернуться в море не смогла. Мы хотели ей помочь, но подойти близко боялись: она, хоть и была не очень внушительного роста, но таких крупных рыб мы вблизи ещё не встречали. Приблизились мы к ней, когда косатка уже стала погибать,ничем помочь ей так и не смогли,и оставили на пляже.Через день наиболее предприимчивые уже начали сдирать с неё шкуру. Я успел сделать несколько снимков прежде, чем её почти всю ободрали и утащили с пляжа на свалку: начался процесс разложения.
Продолжение: https://dzen.ru/a/Zu6kIuS_8i8hRVy6
Предыдущая часть: