Предыдущие главы: https://dzen.ru/a/Zu6U0BXEwgQWaMNC
Глава 31. Патрулирование в Гаване
С Нового 1963-го года у нас появилось «нововведение»: от нашего полка, как, видимо, и от других советских частей, стал назначаться суточный патруль в Гавану. Патруль был на легковой автомашине, состоял из офицера – старшего патруля и двух автоматчиков -солдат, но это было такое событие, что солдат на патрулирование не брали, ездили одни офицеры. Обычно после обеда патрульные выезжали на штабном ГАЗ-59 в Гавану, прибывали в Советское посольство, там получали инструктаж, талоны на заправку топливом на кубинских заправках, предписание на патрулирование, и убывали на сутки в город. Особо таких патрулей никто не контролировал. Главное, чтобы замечать русских нарушителей раньше кубинской полиции. А если кого-то полиция задержала, то быстро «разрулить» ситуацию. В таких случаях патруль был посредником между полицейскими и секретарями посольства, а потом отвозил нарушителя «домой», либо в Группу войск, в предместье Гаваны – Эль-Чико.
Патрулирование было очень «ценным» мероприятием, поэтому «доставалось» младшим офицерам тоже не часто. Я был всего два раза в таких поездках: один раз с Гончаренко, один раз – с Ситковым. Они были старшими патруля, а я патрульным. Обычно ездили по ночным кабаре, барам, ресторанам, «крутились» около магазинов, рынков, не проезжали мимо каких-либо сборищ народа. Днём темп патрулирования спадал, иногда мы просто «катались» в целях познания города. Гавана – один из прекраснейших городов-столиц в мире. Все кубинцы это знают и очень гордятся. Любой гаванец не преминет упомянуть в разговоре, что их столица получила на Конгрессе стран Латинской Америки особую грамоту и венок, как самый красивый город на американском континенте. Конечно, всей Гаваны мы не узнали, но я немного её изучил, и мог чуть-чуть ориентироваться в центральных районах.
При патрулировании я фотографировал крепости, парки, улицы, площади. В Гаване три очень красивых старинных крепости. Их посещение было в то время ограниченным, но снаружи можно было фотографировать свободно. В это же время побывал на смотровой площадке наверху башни-памятника Хосе Марти и сфотографировал панораму Гаваны, было восемь снимков, но сохранился лишь один из всей этой серии.
Хосе Марти был писателем и философом в конце XIX – начале XX веков, основал Кубинскую Революционную партию и в 1895 году возглавил народное восстание за независимость Кубы от Испанского владычества. По всему этому, Хосе Марти почитался на Кубе, как В.И. Ленин - в СССР.
В парке недалеко от Кафедральной площади, (по-моему, самое красивое место в Гаване) случайно на перекрёстке аллей увидел плиту-памятник Эрнесту Хемингуэю. Поразила скромность и простота: вертикальная мраморная плита, закруглённая сверху, толщиной около 15 см и высотой меньше метра. На плите выбито «ERNST HEMINGWAY» и ниже даты жизни. Но кубинцы говорили, что Хемингуэю поставят самый красивый памятник, его очень на Кубе любят и почитают. Не знаю, поставили или нет. Кажется, поставили, я видел какой-то памятник Хемингуэю по телевизору, подробностей не знаю.
Случались при патрулировании и всякие забавные «истории». Однажды заезжаем на заправку, а там здоровенный мужик в клетчатой рубахе заставляет негра-заправщика налить ему технического спирта в бумажный кулёк, свёрнутый конусом. Негр не может ничего понять и отказывается, «наш» с пьяной настойчивостью добивается своего. Как только мы с Ситковым подошли, пьяный сразу сообразил и закричал по-испански: «!Soi no russo! Soi cheho», т.е., он не русский, а чех. Я ему прямо сказал: -Чехи так никогда в жизни не поступали, и не поступят! Лучше не валяй дурака, а сразу говори: кто такой и откуда. Он тогда по-русски предложил нам с ним вместе выпить, мы отказались, и только после этого сообщил, что он авиатор из Сан-Антонио. Пришлось везти его «домой». По дороге выяснили, что он сверхсрочник из батальона обеспечения, в Гавану отпросился за покупками и «загулял».
Ещё один случай запал мне в память тоже очень сильно. Мы зашли в небольшой магазин, торгующий одеждой. Покупателей было немного, человек, может, 10-15, но выделялся один: по фигуре, одежде, поведению это был русский офицер чином не ниже подполковника. Он продавщице многократно повторял фразу «сamisa mujer», что дословно переводится, как «сорочка женская». Продавщица – молодая, лет, может быть, 22-х женщина, смуглая, но не чернокожая, симпатичная и стройная, подавала ему верхние рубашки и блузки. Покупатель всё отвергал. Потом он «придумал» и жестами стал показывать, чтобы женщина подняла подол своей широкой цветастой юбки и показала предметы одежды под подолом. Выглядели эти жесты не совсем пристойно, продавщица краснела, опускала глаза, и почти шёпотом твердила:-!No, Senor!(Нет, синьор!). Длилась эта сцена 10 или 15 минут. Все присутствующие затаились, ожидая взрыва. Наконец русский не выдержал, круто развернулся и вышёл. И только когда за ним закрылась дверь, продавщица дала волю своим чувствам. Она скорчила рожицу, видимо, передразнивая «вредного» покупателя, показала ему вслед язык, звонко крикнула:-!No, Senor!, крутнулась на одной ноге, подхватила подол своей юбки, и широким, фривольным жестом, как в канкане, закинула юбку выше груди. Ничего, кроме красивого смуглого женского тела, мы не увидели. Из-за жары кубинки не носят «лишней» одежды. Сделала она всё это так решительно и быстро, так было всё наполнено гневом, экспрессией, тропическим темпераментом, что все присутствующие зааплодировали. Лишь в машине я сообразил, что «нашему» покупателю нужна была женская комбинация, и если бы он сказал слово «cомbine» или «комбинация», продавец бы поняла его сразу. Слово «сamisa» означает верхнюю одежду. И ещё мне подумалось, что нашим бы российским продавщицам хоть каплю иметь такой выдержки, терпения и достоинства, какие проявила эта молодая кубинка.
Глава 32. Прибытие тыловых отделов
Наконец-то прибыли наши долгожданные «тылы». В конце февраля 1963 года на пассажирском теплоходе прибыли наши библиотеки, официантки, продовольственный, вещевой и прочие тыловые отделы. Они сразу же развернули «кипучую деятельность». Одним из результатов стало улучшение нашего питания. Появились в обиходе сырокопчёная и сыровяленая колбасы, консервированные овощи, даже сухое красное вино на обед по полстакана и вяленая вобла. Больше всего нас поразила вобла. Поставлялась она в квадратных больших (на ведро-полтора) банках из белой жести. Сверху была большая круглая винтовая крышка. Изнутри стенки и дно были покрыты плотной серой бумагой, а вобла была уложена слоями. Это были некрупные рыбки, мягкие на ощупь, легко чистились, и на просвет светились жёлтым янтарным цветом. Вкус был изумительный. Мы их ели и с пивом и без пива. Говорили, что всё это изобилие – из запасов моряков-подводников. Длилось такое гастрономическое чудо месяца два-три, потом снабжение стало примерно таким, как «дома» в Советском Союзе в обычной технической столовой.
Прибытие тылов принесло и некоторые разочарования. В общей библиотеке, например, были только партийно-политические книги, многотомные издания классиков марксизма-ленинизма и мемуары советских военачальников. Техническая библиотека тоже не могла нас «побаловать» новинками.Но самое большое разочарование ждало наших холостяков: вместо 25-30 женщин, как многие рассчитывали, приехали всего семь, остальные, видимо, испугавшись кризиса, уволились. Таким образом, женщин в полку стало десять.
Прибывшие с нами на «Бердянске» три женщины были медиками. Самой старшей по возрасту была заведующая аптекой, а самая старшая по должности – старшая медсестра Клавдия Михайловна. Держалась Клавдия Михайловна неприступно строго, мы её звали только по имени-отчеству. Даже кубинцы из обслуги и охраны обращались почтительно «сеньора Клавдия», и только самые смелые – «синьорина Клава». Было ей, наверное, лет 28-30. Ещё до Нового 1963 года Клавдия Михайловна сдружилась с хирургом Сальниковым Владиславом, они стали жить в гражданском браке, а затем в Советском Союзе поженились, но долго не прожили и разошлись.Заведующей аптекой было лет около 40. Она держалась скромно, особняком; жила тихо и незаметно в доме для руководства, и о ней я ничего не знаю, кроме того, что она осталась на Кубе даже после отъезда большинства офицеров и солдат.
Выделялась среди них лаборантка Рая Файнберг, которую приняли к нам на работу в апреле–мае 1962 года. Она была лет 20-22-х, высокая, худая, слегка даже субтильная, но стройная блондинка. Дома в Союзе она познакомиться толком ни с кем не успела. В период эпидемии дизентерии и карантина Рая «заметила» Репина Толю, но он не стал строить с ней отношения, тем более что Киевицкий «воспылал» к ней любовью и всех, кто видел в Рае «предмет любви», предупредил, что не потерпит конкуренции. Но, похоже, Рая «имела в виду» не только одного Володю Киевицкого.
Так продолжалось до приезда тылов с другими девушками. Среди них «с большим отрывом» лидировала Валя Петренко – официантка из офицерской столовой. Она была красива настоящей украинской красотой, когда «ни прибавить, ни убавить» ничего уже нельзя. Виктор Киевицкий в Подгородной «дружил» с Валей, но уплыл раньше и без неё. Валя прибыла,когда Киевицкий уже влюбился в Раю. Пока Валентина «входила в курс дела», на базе «Гранма» все готовились к свадьбе: капитан Железкин Василий женился на делопроизводителе секретного отдела Анне Алексеевой. Железкин и ещё трое офицеров так съездили на сверку наших личных дел в Одессу, что надолго засели на гауптвахту и на «Бердянск» к отправке не прибыли. Потом их задержали из-за кризиса, и приплыли они вместе с тыловыми подразделениями. На «Грузии» Вася поближе узнал Анну,она ему понравилась, и они решили сыграть свадьбу. Анна ничем особо не выделялась, была невысокой, простенькой с виду,– «рядовой товарищ» лет 19-20-ти, поэтому Киевицкий решил, что она Железкину не подходит, несмотря на то, что сам Железкин думал иначе. Киевицкий дошёл даже до того, что бегал за Василием с незаряженным пистолетом и грозился, что лучше убьёт друга, чем допустит этот брак.
Киевицкого уговорили и успокоили, и свадьбу «отгрохали» такую, что долго ещё потом вспоминали. Да по-другому и быть не могло – это была первая свадьба в нашем полку на Кубе. Сначала молодые поехали в Гавану и там «расписались» в Советском Посольстве. Приехали на базу после 15 часов, когда уже были накрыты столы и все изнывали от голода. За столами начались тосты, поздравления и подарки.
Начальство одарило молодых квартирой в «коммунистической деревне», мы от нашей комнаты подарили неплохой набор ракушек. К полуночи свадьба была уже в самом разгаре. Особенно напились «кубинские товарищи». Кто-то придумал добавить спирта в бутылочки кока-колы. Кубинцы «налегли» на кока-колу, думая, что это безалкогольное и безвредное питьё, и так «набрались», что с некоторыми пришлось заниматься медикам.
Через несколько дней молодым в новую квартиру привезли новую мебель, и молодые стали жить на зависть многим. В 1964 году Анна родила девочку. Брак был, видимо, счастливым. В 1980 году я был переведён в Пермское ВАТУ и там выяснил, что после Кубы до 1979 года Железкин служил в этом училище начальником отдела кадров, жили они дружно и воспитывали двоих детей: девочку и мальчика. Из Перми переехали в Киев, там Василий получил назначение в Управление кадров авиации Киевского округа ПВО.
Выходку с пистолетом Владимиру Киевицкому возможно бы и простили, если бы не случились в дальнейшем события, перечеркнувшие всю его судьбу на несколько лет.
Валя Петренко вскоре после свадьбы Железкина решила с похожим размахом отметить свой 25-й день рождения, и в офицерской столовой накрыла столы с приглашением половины офицерского состава полка. Мы настреляли много рыбы, было вдоволь фруктов и выпивки. Подарки тоже были под стать событию.
Особо отличился Степаненко с лейтенантами своей эскадрильи. Они изготовили огромную, около трёх метров длиной, стенгазету, в которой были красочные поздравления; стихи, в том числе, собственные; фотографии и рисунки. Это был очень красивый и ценный для Валентины подарок. На торжестве все ей «пели дифирамбы», может, это вскружило её голову, и Валентина следующий шаг сделала совсем не туда: спор с Раей за Киевицкого она надумала решить быстро и беспроигрышно, спровоцировала ссору и избила Раису. Киевицкий бросился защищать свою любовь, и, крепко выпив, пошёл с пистолетом стрелять обидчицу. Валентина испугалась и на вызов Владимира не вышла, а его «рёв» услыхал командир полка и позвонил дежурному, чтобы тот нашёл способ утихомирить буяна. Дежурный вызвал Ситкова, Репина, плюс нашего чемпиона Белякова. Витю «повязали», но в свалке он успел выстрелить два раза. Выстрелы никого не задели, однако простить такое ему уже не могли, и, чтобы надолго отбить охоту бегать за людьми с пистолетом, судили судом офицерской чести и присудили: ходатайствовать о снижении в воинском звании до младшего лейтенанта.
Хотя Владимир во многом сам был виноват, но все молодые офицеры посчитали, что приговор слишком уж суров, и их недовольство вылилось на Валентину. К тому же, при обследовании после побоев у Раисы обнаружилась беременность. Её быстро рассчитали и отправили с ближайшим кораблём домой в Советский Союз.
Валентина попала в «переплёт»: с ней перестали общаться большинство молодых офицеров–лейтенантов и часть сверхсрочнослужащих. Девушки, прибывшие на «Грузии», отказались с ней делить кров и попросили командование отселить Валентину от них отдельно. Это было для Валентины неожиданно и показалось обидным. В конце мая или в июне она нашла способ перевестись официанткой в истребительный полк. В сентябре-октябре 1963 года она вышла там официально замуж за старшину сверхсрочной службы – заведующего складом старшину Парахина.
Раю я встретил совершенно случайно в Одессе в конце ноября 1964 года, когда ездил за новым назначением после Кубы. Она гуляла с малышом в коляске по Молдаванке. Мальчику было чуть больше года, был он белобрысым в мать, и плаксивым, – не дал нам поговорить. Но Рая всё же успела сообщить, что ни о чём не жалеет, вспоминает Кубу с удовольствием, родители ей помогают, и в перспективе у неё кооперативная квартира, а после окончания мединститута – хорошая работа.
А в апреле 1971 года в Киеве в парке им. А. С. Пушкина я увидел Валентину с сыном лет шести. Поговорили, она посетовала на неустроенную жизнь, муж уволился из армии, постоянно в разъездах в поисках работы, ей приходится решать все проблемы самой. Работала она буфетчицей на заводе «Баррикады». Я спросил: сохранила ли она стенгазету со своего дня рождения на Кубе? Оказалось, что нет.
Глава 33. В поисках любви
Так получилось, что женщин и девушек у нас осталось «всего ничего». А весна «делала своё дело» и брала, можно сказать, мужчин «за горло»: проблема становилась всё острее и острее. Однако у всех был ещё свеж в памяти случай на разгрузке «Бердянска» в Мариэле, когда трое солдат и один сверхсрочник заразились венерическими болезнями, посетив портовый «дом свиданий». Это был мощный «сдерживающий фактор», но только до поры, до времени. Когда основная часть младших офицеров поняла, что надежда на приезд русских женщин не состоялась, все сдерживающие факторы рухнули.
В нашей комнате, например, много и открыто заговорили «о проблеме» где-то с середины марта. Были всякие суждения, но вскоре все пришли к единому решению: надо искать бордель с отсутствием венерических заболеваний. Искать долго не пришлось. До революции 1959 года таких заведений на Кубе было «пруд пруди». Фидель Кастро решил прикончить этот «бизнес» и распорядился всех проституток пересадить водителями в такси, для этого даже закупил более трёх тысяч легковушек «Рено», но проблему не решил. Все «дома терпимости» перешли в подполье, а девушкам-таксисткам стало легче искать клиентов.
Мы в портах Мариэля, Кабаньяса и Гаваны, когда ездили на разгрузку-погрузку кораблей, обращали внимание на аптеки и парикмахерские, у входа в которые всегда была небольшая очередь, состоящая, в основном, из мальчишек-подростков лет 15-17 и молодящихся стариков. Заходили и мы в такие «заведения». Обычно, на первом этаже, в самом деле, была либо аптека, либо парикмахерская, а на втором этаже в холле сидели мужчины и рассматривали цветные журналы с полуголыми и голыми женщинами. Мы сразу шли на выход, но серия таких наблюдений привела нас к выводам, что это и есть «дома любви».
Наш выбор пал на «заведение» вблизи Капитолия в Гаване, на тихой узенькой улочке. Подумали, что, если власти терпят бордель в самом центре столицы, значит на него «нареканий» не поступает. Второй вопрос «кто отважится?» предложили решить жеребьёвкой. Сначала было предложение: тянуть жребий всем без разбора, но потом всё же переиначили, и участниками стали только холостяки. Выпало идти Аркадию Захарченкову.
В ближайшую поездку в Гавану Аркадия «тщательно проинструктировали», довели до дверей, а сами сели в баре напротив, заказали выпивку и стали ожидать развязки. Аркадий появился на улице очень уж быстро: минут через 10, у некоторых даже закралось подозрение, что он сманкировал, но оказалось, «свою миссию» Аркадий всё же выполнил. Его стали расспрашивать, но потом решили, что рассказ в подробностях лучше выслушать на базе. В полушутливой форме его «поздравили», выпили за «благополучный исход дела» и вернулись домой. Вечером он всё подробно изложил,но «общественность» решила «довести эксперимент до конца»: в течение десяти дней он должен каждое утро говорить о своём самочувствии и ощущениях. Аркадий и это выполнил, но после всего сказал, что больше в таких «затеях» участвовать не будет. Всё оказалось в порядке, Аркадий не заболел. Его оставили в покое, началось планирование поездок «на любовь». Длились эти поездки не долго. Все попробовавшие «любовь за деньги» пришли к выводу, что это «голый профессионализм», никакого удовольствия в этом нет. Стало понятно, почему в этих домах такой контингент: пацаны набираются опыта, торопясь стать взрослыми, а старики самоутверждаются и тешат себя мыслями о великой потенции.
Ситков снова в «творческих муках «родил» поэму, которая называлась «Аркадий Захарченков в бардаке», и в которой довольно точно и красочно излагались подробности Аркашиного «предприятия». Понятно, что эта поэма была даже «более нескромной», чем первая.
Глава 34. Спорт в базе «Гранма»
С прибытием тылов оживилась ещё одна сторона нашей общественной жизни – спорт. Начальник физической подготовки полка сразу после прибытия включился в работу и стал активно нас «физически укреплять». Первое его мероприятие я запомнил на всю оставшуюся жизнь. 23-го февраля 1963 года он решил провести на «Гранме» соревнования между нашим полком и кубинской воинской частью из Гаваны. Это соревнование было первым в «новейшей истории» полка, поэтому он просил нас всех постараться.
А накануне вечером мы в честь Дня Советской Армии прилично выпили, поэтому соревновались в полупьяном виде. Я бежал в эстафете 4х400 третий этап. Мы уже проигрывали, и я решил «поднажать». Много я не нагнал, но после финиша почувствовал какую-то боль слева. Никому ничего не сказал, но боль заставила меня пойти в комнату и лечь в постель. Часа через три всё прошло, но последствия оказались нехорошими: через некоторое время обнаружились нарушения в работе сердца. Эти «болячки» потом меня преследовали постоянно, отравляя нормальную жизнь. Из-за этого я не смог поступить после Кубы в ВВИА им. Н. Е. Жуковского.
Спорт стал у нас развиваться гигантскими шагами: т.к. большинство соревнований входили в ранг международных, то их участникам присваивали (при выполнении нормативов) звания кандидатов в мастера и мастеров спорта. Заверяли эти присвоения в Группе войск в Эль-Чико. Таким образом, в полку появилось сравнительно большое количество классных спортсменов, особенно, по подводному плаванию и подводному ориентированию. Четыре или пять человек в нашей комнате имели звания мастеров спорта или уж, по крайности, кандидатов и перворазрядников.
Женщины сразу по приезду стали требовать всяких улучшений своего быта. Во-первых: им нужно было обеспечить безопасное купание, купаться вместе с опасными морскими тварями они не могли, не купаться – тоже. Поэтому уже через 3-4 дня после их прибытия полковник Фролов принял решение: изготовить загородку, чтобы отгородить часть лагуны, и внутри этой загородки обеспечивать купающимся полную безопасность. В ход пошли кроватные спинки, которые до этого пылились невостребованными в разных кладовках и только всем мешали. Их сварили автогеном особым образом по секциям, заплели бреши внутри секций тонкой вязальной проволокой, которой, заботами моряков с «Бердянска», у нас было очень много, и перенесли на берег лагуны. Подводные пловцы устанавливали секции, вколачивая ножки в грунт, а затем перевязывали их проволокой между собой, обеспечивая устойчивость. Таким образом мы загородили участок примерно 120х70 м. Каждое утро после подъёма два-три подводных пловца по графику, составленному в штабе, выходили со снаряжением, просматривали всю огороженную территорию, выкидывали через изгородь или убивали всех опасных живностей, успевших за ночь перебраться на защищенную площадь. Случаев, когда купающиеся в загородке получили бы какие-либо укусы, поражения ядом или другие повреждения, не было за всё время нашей жизни на «Гранме».
Примерно в это же время все наши пловцы-подводники поняли, что с самодельным оборудованием, какое имели для погружений, высоких результатов не получить: нужны были новые маски, трубки, ласты, подводные ружья. Мы всё это время плавали без ласт, а рыбу убивали копьями. В нашей комнате вспомнили о Серхио. В одно из ближайших воскресений мы поехали в Артемису, чтобы его разыскать. Нашли быстро, он нас тоже вспомнил. Мы рассказали о наших нуждах. Оказалось, что в Артемисе работает клуб любителей подводного плавания (сейчас бы сказали: клуб дайверов) – филиал кубинского Союза подводных пловцов. Серхио решил нас познакомить с пловцами из этого клуба. А на первый раз он выделил нам одну маску, две пары ласт и одно ружьё-арбалет. Одна пара ласт с мягкими регулируемыми задниками подошла мне. Были они ярко зелёными, короткими и жёсткими, но я быстро к ним привык, и желания заменить их другими у меня не возникало. Толе Репину пришлась впору другая пара: черные, длинные, с жёсткими задниками, они давали ему хорошую скорость и быстрое погружение. Ружьё Толя тоже сначала взял себе, но оно не отвечало его запросам: резиновые амортизаторы были слабыми, ружьё убивало только небольших рыбёшек. Он изготовил себе «по образу и подобию» самодельное, но оно было таким мощным, что пробивало на суше с двадцати шагов дюймовую доску. Толя этого и добивался. Заводское ружьё перешло ко мне. Я его вскоре тоже переделал: используя Толин опыт, добавил самодельных амортизаторов, ружьё стало гораздо мощнее.
В дальнейшем мы, помня о добрых намерениях моряков с кораблей, прибывающих на Кубу, помочь нам, заказывали всякие приспособления для подводного плавания. Так у нас появились и ласты, и маски, и ружья. В конце 1963 года мы разжились даже аквалангами, однако проблема их зарядки и малое время погружений (около 20 минут) не давали значительных преимуществ аквалангам перед нашим обычным снаряжением с дыхательной трубкой. Но во всё время занятий подводным плаванием меня не покидала мечта, как всё же исхитриться и сфотографировать подводные красоты. Мечта эта родилась, когда я первый раз окунулся с маской в лагуне, и не оставляла ни на минуту. Наблюдая, как Толя Репин умело и быстро изготовил себе маску, я решил, что смогу сделать бокс для фотоаппарата по такому же принципу: мягкий корпус со стеклом спереди, к которому крепится фотоаппарат. Управление кнопками фотоаппарата можно производить через мягкую оболочку бокса. Это было принципиально неверное решение, но я убедился в своей ошибке только после того, как четыре раза «затопил» свою фотокамеру. В ходе подготовительных работ уже было понятно, что перемотку фотоплёнки и наводку на резкость в море осуществить я не смогу. Решил, что буду делать один снимок за один выход в море. «На суше» буду устанавливать примерное расстояние «до объекта», диафрагму и выдержку, помещаю фотоаппарат в резиновый мешок, обеспечиваю герметичность, ныряю, нажимаю кнопку спуска затвора, и всё, - «фотосессия закончена». Но герметичность в боксе создать я не смог, как ни бился. После каждой неудачной попытки фотоплёнка приходила в негодность, а фотоаппарат после «купания» надо было разобрать, промыть в пресной воде, просушить, смазать шестерни механизма перемотки плёнки и механизмы диафрагмы и спуска. Такое вольное обращение фотоаппарат переносил плохо, потерял внешний вид, местами потерял хромово-никелевое покрытие, но продолжал работать – наша промышленность делала надёжные вещи. Купить готовый бокс для подводных съёмок я не смог, как ни пытался: в продаже в Советском Союзе их тогда ещё не было, а заграничный за валюту мне никто из моряков купить не захотел. Я от своей мечты вынужден был отказаться, так и не сделав ни одного подводного снимка. Появились такие боксы в свободной продаже много позже и исполнялись всегда в жёстком корпусе.
Вторым, после купания, у прибывших женщин и девушек было желание ездить за покупками в окружающие города, предпочтительно, в Гавану. Они желали ездить по 2-3 человека, но часто: нужна была и верхняя и «нижняя» одежда.
В каждую поездку они просили офицера для безопасности, а, главное, для ориентирования в столице. Полковник Фролов, видимо, «держал в уме» фамилию Киевицкого за проделки с пистолетом, его и назначил постоянным сопровождающим «при девушках». Володя как-то сразу болезненно воспринял это назначение, а после ряда поездок стал приходить в комнату чёрным от злости и унижения: девушки быстро привыкли к постоянному его присутствию, и не стеснялись при обсуждении и даже примерках новокупленных «изделий». Длилось это примерно до июня-июля 1963 года, больше Киевицкий вытерпеть не мог, и взмолился, прося замену. Руководство решило, что Владимиру уже «хватит», испытывать его терпение дальше не стоит, и назначило другого «сопровождающего».
Глава 35. Трагедия на хуторе
А жизнь продолжала преподносить нам примеры враждебности. На хуторе, расположенном недалеко от наших позиций в лесу, жила довольно большая семья. Оба родителя, и отец, и мать, были среднего возраста – лет около сорока, и служили в «милицианос» - подразделении полиции, отвечающем за преступления среди кубинских военных, но больше всего они противодействовали «контрас», т.к. были одним из самых боевых отделений. Их часто вызывали по тревоге, даже ночью, на выезды, поэтому всё работы по дому вела их старшая дочь лет около 12 (по кубинским меркам уже почти невеста). И было у неё на попечении четверо младших сестёр и братьев: самому маленькому не было ещё года, он, в основном, спал в люльке. Были ещё погодки: девочка и мальчик лет 3-4-х и девочка-подросток лет девяти. Был у них и более старший брат, но он учился в Союзе в военном училище. Семья была очень приветливой. Все русские: и солдаты, и офицеры, «бегая» по нескольку раз в день мимо их хутора, останавливались поздороваться, солдаты пытались заговаривать со старшей девочкой. Со времени нашего прибытия и до момента трагедии мы успели их всех полюбить, старались сделать им приятное, носили детям подарки.
Трагедия случилась в первых числах апреля около двух часов дня. «Контрас» приехали на двух легковых машинах, было их шестеро. Группа офицеров и солдат третьей эскадрильи за 2-3 минуты до этого возвращались с обеда, и проходили по тропинке через хутор. Они услыхали, как подъехали машины, когда затем послышались выстрелы – быстро вернулись к хутору. Первые, кто выскочил из леса, видели машины и отметили, что они поехали в сторону порта Кабаньяс, либо в посёлок Гуанахай. Посреди двора лежала старшая дочь, она была убита из пистолета, остальных прирезали ножами, не пожалели даже самого маленького, зарезали прямо в люльке.
Наши разделились: несколько человек вернулись на «Гранму» и доложили о происшествии, остальные на верхнем аэродроме приготовили транспортный МАЗ. Из штаба поступила команда: подождать прибытия солдат и офицеров с оружием, выезжать в Гуанахай и выставить там оцепление с целью никого не выпустить из посёлка. Особое внимание обратить на море: не попытается ли кто-то уплыть в лодке. В вооружённой команде был и я. Мы вышли по тропе за рекой на вырубку, где был мой первый караул, встретили машину, быстро погрузились и через полчаса были уже в посёлке. Выставили оцепление, и пока думали: что делать дальше, прибыли несколько машин из Гаваны или из Артемисы, в машинах были и русские, и кубинские «представители».
«Наши» остались с нами в оцеплении, расспросили всех, кто был поблизости от места происшествия на хуторе, а кубинцы пошли по домам. Примерно через час «по цепочке» пришло известие: «контру» обнаружили по автомашинам, окраска которых подходила под описание, двигатели их были ещё горячими. Часть оцепления подтянули к месту обнаружения. Ещё полчаса «разборок», и «контру» вывели в наручниках, отвели подальше от деревни в лес и расстреляли.
Мы всей базой сопереживали и соболезновали родителям погибших детей: горе их было неизмеримо. Ещё больнее было смотреть на старшего сына, который прибыл из Советского Союза на каникулы в середине лета. И мы представили, каким он будет ярым противником всяких «гусанос», когда выучится и начнёт самостоятельную жизнь.
Для всех нас тогда было гадко и омерзительно даже думать, что взрослые вооружённые мужики решили воевать с грудными детьми, но жизнь показала, что есть люди, для которых месть противникам путём убийства их детей доставляет и радость, и удовлетворение: дети не ответят даже грубым словом, не то, что дадут сдачи. Убивать детей для них не хлопотно и денежно. Убийцы, напавшие на школу в Беслане 1 сентября 2004 года, ещё одно тому подтверждение.
Обсуждали мы в комнате также быстроту расправы и решительность кубинских товарищей. Все пришли к выводу, что по-другому во время революции, видимо, поступать нельзя, что на Кубе идёт период, как в России в 1919-1920 годах, тогда тоже много расстреливали. Был ещё один случай расстрела «на глазах» наших офицеров и солдат, который на «Гранме» тоже обсуждался. При выполнении «водяных рейсов», мы познакомились с кубинцем-сержантом, он заведовал продовольственным складом, расположенным на территории порта. Видимо, это был перевалочный склад в системе централизованного обеспечения населения продовольствием, выдачи из него производились всегда только большими партиями. Иногда там отоваривались и русские для своих воинских частей. Власти заподозрили сержанта в хищениях в пользу его родственников. Однажды, вместе с прибытием наших машин на заправку водой, прибыл начальник сержанта. Пока «наши» заправлялись, этот начальник провёл следствие, вывел сержанта за склад и расстрелял. Когда наш водяной рейс прибыл на базу, очевидцы рассказали об этом случае. Всех поразила скорость, с которой всё это произошло. Многим из нас было жалко сержанта, его «деяние» ни в какое сравнение не шло с тем, что сотворили «контрас», а приговор был одинаков. Кубинская революция была сурова ко всем своим врагам без разбора.
Глава 36. Почта и связь с Россией
Наконец-то у нас заработала почта. Надо сказать, что писать письма домой в Советский Союз нам разрешили ещё в конце ноября 1962 года, а перед Новым 1963 годом даже можно было посылать открытки и упоминать о Кубе. И ещё в нашей комнате постоянно помнили о добром деле Жени Короткова, когда он дал нам возможность послать телеграммы с борта «Бердянска», поэтому при «большой необходимости» ездили к советским кораблям на погрузку-разгрузку с заранее заготовленными тетрадными листками, находили радиста корабля, передавали «привет от Короткова» и просили в обратном рейсе отправить нашу телеграмму. Часто нам отказывали, но в ряде случаев листки принимали – наши домашние получали хоть какие-то весточки. Ответов мы не ждали, связь осуществлялась «в один конец».
Был ещё один «канал связи». Американские радио и телевидение передавали политические новости, новости культуры, и даже «информировали» о том, что на Кубу в такой-то порт прибыл такой-то советский корабль и привёз такой-то груз.
Николай Семёнович Степаненко нам всё это добросовестно переводил. Особенно ценной была информация о кораблях, мы после известий спешили в означенный порт, чтобы заказать «товар» или получить «заказ».
И вот в марте мы получили первые весточки от наших родных, а с ними даже довольно свежие (недельной давности) центральные газеты. Случилось это потому, что какую-то незначительную часть почты привезли на самолёте. Числа 18-20-го марта был осуществлён первый рейс «Москва – Гавана» на самолёте ТУ–114. Кто-то из наших офицеров в это время находился на патрулировании в Гаване, узнал о прибытии самолёта и рассказал в базе. Сразу было решено неотправленные наши письма, какие накопились к этому времени на «Гранме», везти к самолёту и уговорить экипаж взять их с собой. Осуществить «эту операцию» вызвался капитан Степаненко. Писем оказалось четыре мешка. Погрузили их на штабной ГАЗик и двое офицеров: Степаненко Геннадий Василевич и Гоша Жданов отправились в Гавану, в международный аэропорт.
Командир экипажа самолёта оказался бывшим военным лётчиком, сразу согласился взять наши письма, но, как сам потом рассказывал, сильно пожалел об этом. В Москву они прилетели поздно вечером, он погрузил наши мешки в такси и повёз на почту в посёлок Шереметьево. Однако там письма с обратным адресом «Москва–400» взять отказались. Повёз письма на этом же такси в Москву на главпочтамт. Там письма тоже не приняли, но посоветовали везти их в Главное политическое Управление Советской Армии. И только там мешки с почтой приняли без лишних разговоров. Вот так пришлось нашему добродетелю вместо законного отдыха полночи мотаться по всей Москве, но рассказывал он это в очередной свой рейс нашим офицерам без обиды,а,скорее,с юмором. Чтобы загладить свою перед ним вину,«наши» купили экипажу коробку рома «Бакарди». С этого самого времени наша почта на Кубе приобрела, более-менее, нормальный вид, хотя почти постоянно мы получали письма от родных и близких вразнобой: т.е. не в календарном порядке, а как получалось. Всё зависело от кораблей, следующих на Кубу. Газеты мы получали, в основном, с самолётов, по одной-две на весь полк, а журналы читали лишь в посольстве. Но это была уже двухсторонняя связь, мы были вполне удовлетворены.
Глава 37. Ностальгия
Несмотря на некоторые улучшения нашей жизни и быта, нас не переставала мучить ностальгия. Первые её признаки появились в «караульном сидении» и со временем только усиливались. Тоска и тревога по дому и близким, по Родине, по России стали мучить почти всех. Во всяком случае, это было заметно на большинстве офицеров и солдат даже «невооружённым глазом», мы все стали угрюмыми, неуравновешенно-вспыльчивыми и придирчивыми к товарищам. Виной, по-моему, были всё же постоянные стрессовые ситуации, которые следовали одна за другой. Это и экстренное рассредоточение техники, и постоянное ожидание бомбардировки базы с воздуха, и длительные караулы с периодической стрельбой по ночам, затем подводная лодка, «расстрел» Крюченкова, убийство детей на хуторе, всё это приводило нас к постоянной настороженности и напряженному ожиданию чего-то плохого.
Особенно отразились такие стрессы и тяжёлые мысли на Анатолии Андреевиче Орлове. Усугублялись они ещё и почечнокаменной болезнью доктора. Страдал он очень сильно. Не один раз ночью мы просыпались от его страшных болезненных криков. Неоднократно возили доктора в Гавану в советско-кубинский госпиталь. И вот в марте пришёл приказ о его переводе в Советский Союз. Анатолий Андреевич ближайшим кораблём убыл домой. Мне долго не хватало его дружеского участия и поддержки, он умел быть ненавязчиво полезным во многих вопросах, умел дружить. Мне он стал даже, как старший брат. На Родине он полечился и получил назначение в Псков в гарнизонный госпиталь начальником терапевтического отделения. Из Пскова Анатолий Андреевич написал мне на Кубу несколько писем, а потом переписка продолжилась, в основном, через наших жён.
В это же время случилась моя драка с Толей Репиным. В нормальной спокойной обстановке этого никогда бы не произошло: Толя был мне хорошим товарищем и другом; а по ряду вопросов – «главным экспертом». «Сцепились» мы с ним из-за комсорга полка Кухарчука Бориса, который почти с самого начала жил в нашей комнате. Борис был, в сущности, неплохим человеком, думающим и энергичным, хорошим волейболистом, но во многих житейских вопросах он терялся, начинал «ныть» и просить советов. Особенно сильно этот его недостаток стал проявляться после известия из дома о заболевании жены базедовой болезнью: Боря от этого совсем «расклеился». Мне было его жалко, но Толе это сильно не нравилось.
И вот однажды за столом с выпивкой после удачной подводной охоты Толя выжимал лимон–лайм в рыбу и, слушая печальную речь Кухарчука, бросил ему в лицо эти выжимки со словом: «Плакса!». Я мгновенно отреагировал, закричал: «Не тронь Симочку!» (у Бориса была кличка «Симочка», видимо, в связи с «особенностями характера»), и накинулся с кулаками на Толю. Успел я его ударить только один раз, Толя был сильнее, сгрёб меня в охапку, и мне бы «досталось», если бы я не смог вывернуться и не убежал в другую комнату к Гоше Жданову.
Гоша с момента вселения в офицерское общежитие жил в нашей комнате, и его кровать стояла между моей и Толи Репина, но вскоре после дизентерийного карантина перешёл жить в комнату офицеров «своей» второй эскадрильи. Я несколько раз заговаривал с ним о причине такого решения, но Гоша от расспросов уходил. Было подозрение, что его «попросило» об этом начальство: Гоша был комсоргом эскадрильи, пользовался непререкаемым авторитетом у солдат и офицеров, видимо здесь сыграл именно этот фактор. Подводным пловцом Гоша не стал, как я ни пытался заманить его в воду, даже не надел ни разу маску и ласты. Раз или два ездил с нашей комнатой на рыбалку в бухту «Красивую». Нечасто, после неоднократных приглашений моих и Толи, приходил «на рыбу». В преферанс играть не садился,(я даже не знаю, умел ли он тогда играть в эту картёжную игру), а потом как-то незаметно «самоустранился», и, наверное, из-за занятости перестал вообще посещать нашу комнату. Мы несколько отдалились, но тесных дружеских связей не потеряли, и при необходимости всегда быстро находили друг друга.
Гоше я «нажаловался», что «Толька дерётся»,он меня успокоил, заявив, что драться никто больше не будет. Мы посидели, поговорили. Пора была ложиться спать, и Георгий предложил мне пойти в свою комнату: резервной кровати у них, как и в других комнатах, не было. Тихонько заглянул в нашу комнату, все уже спали, я пробрался на свою койку, улёгся и уснул. Утром проснулся с чувством опасности: надо мной нависала Толина фигура. Пришлось быстро перекатиться на соседнюю постель, но Толя сказал, что пришёл не драться, а мириться. Мы пожали друг другу руки, помирились, и больше никогда не конфликтовали. В дальнейшем, как мне показалось, дружба наша стала даже крепче. Кухарчук вскоре убыл в Союз. Как сложилась его судьба после Кубы, я не знаю.
Продолжение: https://dzen.ru/a/Zu6Yq6wHGX18GhQS