Предыдущие главы: https://dzen.ru/a/Zu6Yq6wHGX18GhQS
Глава 46. Увлечение кино
Ещё в конце января 1963 года для нужд штаба нам прислали профессиональную кинокамеру «Карнеро». Она лежала невостребованная – вертолётчики перевелись на базу в «Сан–Антонио», и помогать нам в деле проверки маскировки уже не могли.
Однажды камера «попалась на глаза» Геннадию Васильевичу Степаненко, и он сразу нашёл ей применение: мы стали «делать кино».
Сначала это были коротенькие чёрно-белые видовые зарисовки без всяких пояснений, потом мы стали делать к ним пояснения и титры. Для этого использовали ученическую доску и мел. Надписи делали позитивным или негативным процессом, в зависимости от фантазии «авторов». Писали, в основном, Гоша Жданов и я. Как-то сами собой к надписям прибавились рисунки в виде пальм, рыб и овощей с фруктами, так родились рисованные картинки, а вслед за ними – мультфильмы. В апреле–мае 1963 года мы уже показывали почти к каждому сеансу наши «киножурналы» продолжительностью от одной до трёх минут. Воспринимались они «публикой» всегда «на ура», даже иногда слишком эмоционально. Политотдел увидел в этой нашей «самодеятельности» рациональное зерно и стал давать «заказы» с критикой отдельных лиц и явлений, однако, после нескольких «моментов» группа перестала делать критические репортажи: мы не захотели стать врагами для личного состава, нам «хватало славы» и без того.
Вообще, кино для нас всегда было только «делом внутренним», во «внешних сферах» смотреть фильмы у нас не получалось. На Кубе было много маленьких кинотеатров, чаще всего с демонстрацией стилем «нон стоп» - без остановки, посетители заходят в зал и выходят в любое удобное для них время. Мы пытались посещать такие кинотеатры, но скоро они перестали нам нравиться: в них, чаще всего, показывали американские фильмы, не совсем нам понятные без перевода. Когда демонстрировались наши советские фильмы, мы досматривали их до конца, но мне, например, было очень неприятно из-за того, что в зале все курили так, что свет еле доходил до экрана сквозь плотные клубы табачного дыма.
Несколько раз мы ездили на сеансы «автокино», это когда можно смотреть фильм из автомашины. Такой «кинотеатр» был в столице на выезде из города «в нашу сторону», т.е., на выезде в сторону Артемисы. Мы во время первых же поездок в Гавану обратили внимание на огромный экран (примерно 10х6 метров) на пригорке. Вокруг экрана была невысокая живая изгородь и два въезда–выезда. Внутри изгороди вся территория была тщательно размечена прямоугольниками с крупными надписями, обозначающими место авто. На въезде стояла будка с оконцем, туда подавали три песо – деньги за просмотр, и «руководитель» говорил, какое место надо занять.
С наступлением темноты начинался киносеанс. Все кубинцы, как по команде закуривали, да вдобавок ещё и переговаривались. Но зато Геннадий Васильевич мог свободно переводить – никто из окружающих кубинцев не возмущался. Ездили мы в штабном автобусе, поэтому перевод был слышен в замкнутом пространстве салона очень хорошо, даже окружающий шум его не заглушал. Однако часто практиковать такие поездки мы не стали: далеко, да и удовольствия большого мы не получали – экран для нас был непривычно большим, увидеть на нём всё сразу было трудно, можно было глядеть «фрагментарно», либо следить только за центром. Таким образом, «главным кинотеатром» для нас оставался наш, переделанный из автостоянки. Смотрели кино мы раза 2-3 в неделю, поэтому самодельные киножурналы имели очень большой успех. Но в сентябре-октябре 1963 года начались перебои с киноплёнкой для нашей «Карнеро», да и новые задачи, поставленные личному составу полка, заняли всё наше свободное время, увлечение «производством кино» прошло.
Глава 47. Командировки и сельхозработы
В конце июня 1963 года наш командир эскадрильи «предложил» мне съездить старшим колонны из пяти транспортных МАЗов в городок вблизи Сантьяго-де-Куба, чтобы получить в «родственном» нам полку техническое имущество. Этот полк был «братом-близнецом» нашего, прибыл на Кубу немного раньше нас, был расквартирован в военных казармах в местечке Майяри-Аррибо и «по прикидкам», был нацелен на Гуантанамо. Никто нам, конечно же, не говорил, где располагаются наши цели, но мы «догадывались». В мае - июне этот полк получил приказ возвратиться в Советский Союз, и в Группе войск было решено часть имущества, которое могло пригодиться на Кубе, передать нам.
Выехали мы очень рано: часов в пять утра. Предстояло проделать путь более тысячи километров, но дорога обещала быть неплохой, это было основное кубинское шоссе с бетонным бесшовным покрытием, с четырёхрядным движением в одну сторону. В каждой машине было по два человека: мы предполагали подмену водителей, чтобы не останавливаться на длительный отдых. Перед Гаваной мы выехали на основную магистраль и помчались: все МАЗы шли со скоростью 90–95 километров в час.
Но вскоре я увидел указатель поворота с надписью «Вилла «Хемингуэй». В голове сразу «щёлкнуло» – ведь это вилла, где жил и творил великий писатель, если я сейчас не увижу этого знаменитого места, то уже не увижу никогда, и моментально дал команду повернуть по указателю. Повернули, но сзади «мои» стали сигналить, не понимая манёвра. Пришлось всем объяснить, почему я так решил, даже вспомнить книги Хемингуэя, какие читал: «Прощай, оружие!», «Зелёные холмы Африки», «Старик и море», «По ком звонит колокол». После этого никто спорить о потере времени не стал. Нам не пришлось увидеть того, о чём я думал. Мечталось, что нам покажут всё и снаружи и изнутри, но вилла оказалась «под замком». Издали посмотрели на само здание, на причал, где стояло несколько катеров и яхт. Принадлежали ли эти суда писателю, спрашивать мы не стали, да и спрашивать было не у кого: наш «визит» не вызвал никакого, даже незначительного, оживления. Мы развернулись и поехали по «своим делам». И всё равно, я об этом случае вспоминаю с удовольствием.
В дальнейшем пути мы ещё только раз «потеряли время»: остановились около указателя «Гуантанамо». Уже было поздно, солнце почти закатилось. С пригорка видна была дорога до заграждения из нескольких рядов колючей проволоки. Далее следовал пропускной пункт, потом опять ряды колючей проволоки. Совсем далеко был виден аэродром и бетонные постройки. Позже я узнал, что Гуантанамо очень большая база с большим портом, с пятью или шестью причалами, с тремя аэродромами и несколькими линиями обороны. Живут там более восьми тысяч американских военных и гражданских с семьями. Для их обслуживания нанимают кубинцев, часть из них живёт там же, а часть – ежедневно ездят на базу и обратно. Кроме того, база постоянно снабжается со стороны Кубы питьевой водой и продуктами питания. Во время кризиса Куба прекратила это снабжение, американцам пришлось доставлять воду и еду на базу кораблями.
На третий день мы возвращались домой. Машины были загружены «под завязку», поэтому ехали медленно,обратный путь занял у нас больше суток.Со второй половины августа и сентябрь мы были задействованы на сельхозработах: «помогали» убирать урожай в народных имениях, организованных Фиделем Кастро.Сначала это была рубка сахарного тростника. На 1963 год выпало очень большое его вызревание. Сахарный тростник – двухлетнее растение. Садят его как рис: росточками в грязь. В первый год вызревает только стебель с листьями. На второй год вверх из стебля «вымахивает» стержень длиной около полутора метров с большой и пушистой метёлкой на конце. Как только эта метёлка начнёт «сеять» пух – тростник готов к уборке, в этот момент в стебле наибольшее содержание сахара, хотя, кажется, что само растение засыхает. Из-за таких особенностей получается, что один раз в четыре года созревает наибольшее число плантаций. Кубинцы это явление называют «великая сафра» или «большая сафра» и бросают все силы на уборку: сахар – основной предмет их экспорта.
Работа в «большую сафру» всегда тяжела, но после революции она осложнилась постоянными поджогами. Сахарный тростник в момент созревания очень горюч, этим и пользовались «гусанос»: по ночам поджигали плантации. Горел тростник красным коптящим пламенем, и редкую ночь мы не наблюдали красное зарево на горизонте. Главный метод борьбы с такими пожарами – опахивание участка поля, чтобы этот участок догорел, но огонь не смог перекинуться на соседние. Мы несколько раз занимались таким тушением, когда горели поля неподалёку от нашей «Гранмы», на более дальние поджоги не выезжали: пока добирались, пока разворачивались – пожар уже спокойно догорал.
У кубинцев возможностей тушить такие пожары тоже было немного: пожарные команды были только в городах и на сахарных заводах. Заранее опахивать поле и делить его пахотой на делянки тоже не получалось: «контрас» делали тоже заранее, перед поджогом, «соединительные мостики» для лучшего распространения пожара.
Рубить тростник довольно трудно, верхний слой у него достаточно твёрдый, крепкий и шершаво-режущий на ощупь. Сама тростина напоминает удилище длиной около трёх метров, которое надо срубить, очистить от засохших листьев и разрубить на две примерно одинаковых палки по 1,2–1,5 метра.
Кубинские профессиональные рубщики – «мачетерос» с помощью мачете и крепких брезентовых рукавиц делают это как бы «играючи»: захватывают одной рукой стебель тростника и рубят его под корень. Резким движением удерживающей руки вниз очищают часть стебля от листьев и отрубают первую половину. Пока остаток стебля падает, рубщик успевает отбросить отрубленную «готовую» палку от себя, подхватить падающую часть, снова резко двинув рукой, очистить вторую половину от листьев и рубануть по макушке: готова вторая палка. Рубщик бросает её от себя, и пока она летит, рубит следующий стебель. Готовые обрубленные палки тростника женщины–собиральщицы складывают на двухколёсные телеги-арробы, наполняя их доверху. Арроба является мерой объёма тростникового сырья и мерой труда: рубщик должен за день нарубить четыре арробы. Нам показалось это немыслимым. Мы не могли рубить так виртуозно и быстро, но зато «брали» количеством рубщиков и настойчивостью. По общей производительности у нас получалось намного больше, чем у кубинцев, к тому же, мы были более дисциплинированными: приезжали раньше, уезжали с поля позже, поэтому наша безвозмездная помощь была весомей и существенней, чем их работа за деньги.
После рубки сахарного тростника мы собирали плоды цитрусовых (апельсины, грейпфруты и лимоны), кофе и один раз даже ананасы. Но эти работы были намного легче первой, и воспринимались нами, как весёлое приключение, особенно сбор грейпфрутов. Кубинцы зовут их «фрута-бомба». Сбор кофе несколько утомлял своей монотонностью, мне он напоминал сбор облепихи, только легче и производительней, поэтому ничего особенного и трудного в этом я не видел. А к рубке ананасов у меня осталось, может предвзятое, но отрицательное отношение. Так просто, как вначале мы подумали, взять их было нельзя, сразу же исцарапали и искололи себе руки: сам плод, а особенно, листья оказались очень колючими. Даже в рукавицах к ним нужен особый подход, кубинцы делают это в особых рукавицах, прорезиненных с ладони. Мы в них работать не смогли – слишком жарко.С ананасами вообще у нас была «история». Ещё в самом начале нашей жизни на «Гранме» мы в «водяных рейсах» проезжали мимо поля, заваленного ржавыми консервными банками. Думали, что это своего рода свалка, но где-то в сентябре на поле вышли люди. С помощью собственных ног и приспособления в виде крепкой палки они стали раздвигать ржавые железки и выкапывать в тех местах лунки. В лунки вроде что-то садили. Мы удивились и стали спрашивать: «Что же вырастет на этой свалке?» Оказалось,на Кубе так высаживают ананасы, а ржавые железки нужны как удобрение: ананасам требуется железо, от этого они вызревают большими и вкусными. Ананас, как и сахарный тростник, тоже двухлетнее растение. Только на второй год появляется плод, который доставляет настоящее наслаждение в еде, особенно, вызревший и свежесрубленный.
А с кофе многие из нас,в том числе и я,подружились очень сильно.Кофе продавали везде, даже на заправочных станциях и на хуторах, где было хоть какое-то подобие магазина. Заваривали его только что смолотым и таким густым, что поначалу казалось, будто это берёзовый дёготь, клали очень много сахару, подавали в маленьких чашках, и сразу же предлагали простую воду со льдом. Сначала это казалось странным и мы «игнорировали» воду, но со временем поняли вкус, видимо, основанный на контрасте горячего и холодного, сладкого и пресного, и стали пить, как все кубинцы, «с запивкой».
И при длительном нахождении в городе, особенно, в столице, когда жара, безветрие и чад от выхлопов автомобилей приводили нас прямо в болезненное состояние, чашечка крепкого кофе с водой возвращала бодрость на 1,5–2 часа. Потом, правда, надо было «восстанавливаться» снова и уже большей порцией, но это никого не расстраивало.Мы в дальнейшем «научились» перед кофе съедать порцию свежих устриц, они тоже неплохо взбадривают. Поначалу было несколько странно и неприятно есть живых «тварей», но потом привыкли. Я, например, «успокаивал» себя, тем, что ем солёные грузди: по консистенции устрицы, в самом деле, напоминают это сибирское кушанье.
По всему этому, сбор кофе и дальнейшая его переработка вызывали у всех нас живейший интерес. Его не ослабил даже случай, произошедший с двумя нашими солдатами: они подобрали на берегу моря выброшенную волнами ветку с плодами, похожими на кофе, и поели этих плодов. Спасло их только то, что ветка длительное время находилась в солёной воде, которая нейтрализовала часть яда. Болели они долго и мучительно. Это было ядовитое дерево гоао. Оно приносило нашим беспечным товарищам всякие «неприятности», но при аккуратном обращении было почти «безобидным», мы часто его использовали для маскировки: даже, будучи срубленным, оно долго сохраняет листву невянущей и свежезелёной. Сок гоао действовал только на свежие ранки, на слизистые поверхности и на распаренную или растёртую кожу. И уж конечно же его нельзя употреблять внутрь – это почти всегда верная смерть. На кожу сок действовал не так смертельно, но язвы от ожогов этим соком не заживали очень долго и оставляли грубые шрамы и рубцы.У части наших товарищей на всю жизнь сохранилась «память» от общения с гоао. Были и другие ядовитые травы, кусты и деревья, но с ними было «проще», в лесу они встречались реже.
Глава 48. Тайфун
Сентябрь принёс штормы и тайфуны. Наверное, в прошлом году их было не меньше, но в нервной обстановке кризиса мы просто не заметили или не придавали особого значения. А сейчас мы все были поражены силой стихии. Особенно свирепствовал тайфун с ласковым названием «Флора». Длился он 4–5 дней, но разрушений и бед принёс неисчислимо много. Погиб скот, посевы, были разрушены строения и даже дороги. Я сам видел, как участок бетонированного шоссе длиной около 7–10 метров был вырван из полотна и отброшен метров на двадцать в ложбину. Но больше всего пострадала реклама. Все щиты, растяжки, настенные полотнища просто исчезли: ветер разорвал их в клочья. Однажды по дороге в гаванский международный аэропорт я сфотографировал понравившийся мне щит с рекламой шоу в ночном клубе отеля «Капри», построенного, кстати, для «работников» мафии «Коза Ностра» и за их деньги в 30-х годах. Сделал я это очень своевременно: после тайфуна этого щита никто уже не видел.
На устранение разрушений «во внешние сферы» нас «не приглашали», но у себя на базе и на позициях мы много поработали, растаскивая поваленные деревья и пальмы. Пальмам «досталось по полной»: они располагались на открытом пространстве. Мы также наблюдали во время поездок «по делам», как много погибло скота. В низинах, залитых водой, видны были туши утонувших коров. Кубинские «крестьяне» вытаскивали их с помощью живых и везли закапывать,горюя о потерях.Даже по случайно увиденным «эпизодам» можно было судить, что счёт погибших животных шёл на десятки, если не на сотни, только в нашей провинции.
Видимо, погибли и люди, но нам об этом никто не говорил. А разрушенных зданий было не так уж и много. Чаще с них срывало крыши, особенно, если они были из пальмовых листьев. На Кубе в сельской местности часто используют пальмовые листья в несколько слоёв для покрытия крыш. Получается, примерно, как на Украине, где кроют крыши соломой или тростником - «очеретом». В городах разрушенных домов мы не видели вообще.
В это время произошла «история» в нашей комнате. Сильные ветры перемешали воду в море. Если температура воды на поверхности была 33-35 градусов (по Цельсию), а в глубине, куда мы «заныривали» - 23-25 градусов, то после штормов стало сверху около 27 градусов, т.е. заметно прохладнее. Это почему-то навело некоторых наших товарищей на размышление: «А какова же вообще температура воды в мировом океане у дна?», и они «выдали» этот вопрос на коллективное обсуждение. Никто точного ответа не знал, но опираясь на уроки физики в школе, несколько человек, в том числе и Ситков, решили, что она должна быть +4 градуса, не больше и не меньше. Часть из нас, во главе с Киевицким, решила, что может быть и ноль градусов или около того, приводя в пример Ангару: зимой в ней вода начинает замерзать не сверху, а снизу – на дне, значит там температура воды около 0 градусов по Цельсию, или даже чуть ниже. Намороженные льдины потом отрываются от дна и с шумом выскакивают на поверхность. Об этом явлении знают все иркутяне. Спор вёл в никуда, поэтому затянулся и разделил спорщиков на два лагеря. Были и трезвые головы, но их никто не слушал. «Распалились» спорщики до того, что в воздухе появились «летающие тарелки»: противники стали метать друг в друга кружки, чашки, ложки, в общем, всё, что в это время находилось на столе.На шум пришли офицеры из других комнат, и только после этого скандал стал утихать. Когда все «остыли», осознали, что ссора возникла «из пустого места». Было совестно. Кто-то высказался, что в этом виновата погода с таким низким атмосферным давлением и такими сильными ветрами. Все с радостью согласились переложить вину на «внешние факторы», хотя в душе понимали, что дело, скорее всего, во внутреннем напряжении каждого. Но зато это послужило хорошим уроком на будущее: подобных «коллективных» ссор больше у нас не было.
Уже по возвращению домой в Советский Союз я решил прояснить для себя:о чём же мы спорили. Сходил в Житомире в библиотеку и прочитал, что вопрос этот до конца учёными не изучен, температура воды у дна мирового океана в разных местах разная, достигает даже отрицательных значений, но вода не замерзает из-за огромного давления. Так и выяснилось, что спор в нашей комнате в сентябре-октябре 1963 года не имел под собой даже почвы, был абсолютно никчемным и едва не привёл к печальным результатам.
Кстати, нам ещё в декабре 1962 года приезжий высокий начальник рассказывал: когда американские военные узнали от разведки ФРГ, что «русские» перевозят людей в массовом количестве в трюмах грузовых кораблей, то не поверили, и решили для эксперимента погрузить в трюм батальон морской пехоты - свои самые элитные войска - и вывезти в море. Эксперимент закончился, едва начавшись: через 10-12 дней среди «пехотинцев» стали возникать ссоры, распри, поножовщина, было даже одно или два буйных помешательства. В связи с этим американцы решили, что такая переброска войск через океан в принципе невозможна и нас «прозевали». По некоторым пунктам мы тоже не «поверили лектору». Были даже «разговоры», что американцам «досталась» команда психопатов, или они «неправильно» подготовили корабль, что надо было эксперимент для чистоты повторить несколько раз. Однако через полгода пришлось самим убедиться, как любой, казалось бы, ничтожный случай может очень сильно повлиять на коллективное настроение.
Не помню точно, но кажется, что в конце июля 1963-го на Кубу прибыла наша советская сборная по баскетболу после чемпионата мира в Бразилии. Целью был кратковременный отдых, но, видимо, для поддержания формы они провели несколько игр. Некоторым из нас посчастливилось посмотреть. Я ездил на две игры: первая – со студенческой сборной Кубы, вторая – со сборной Вооружённых сил, и был в огромном восторге: играли наши баскетболисты тогда неподражаемо. Во всех проведённых играх они победили. Наверное, под впечатлением от игр нашей сборной в полку были проведены соревнования по баскетболу между подразделениями. Третья эскадрилья сначала выигрывала, но по общим результатам победила вторая под руководством Гоши Жданова. «Капитан-3», сержант срочной службы Кнабкис, латыш из Каунаса, был очень недоволен, по его «прикидкам» должны были выиграть мы.
Глава 49. Начало переучивания
А в офицерских разговорах сначала изредка, а потом всё чаще стало появляться слово «переучивание». Подразумевалось, что наш полк начнёт обучать работе на нашей технике кубинских солдат и офицеров. Всё полковое имущество стали прибирать, подкрашивать, «прихорашивать», получалось, что «людская молва» говорила правду. И в августе появились первые «курсанты». Это были студенты второго и третьего курсов Гаванского университета и некоторых других столичных высших учебных заведений, люди сплошь грамотные, воспитанные, утончённо вежливые, интеллигентные и скромные. Мы должны были их готовить на инженерно-технические и командные должности. Были сформированы две группы примерно по тридцать человек, определили состав «преподавателей» и занятия начались. Мне «досталось» преподавать общую электротехнику, электроснабжение, электро- и приборное оборудование «специзделий»-ракет. Преподавание велось с помощью переводчиков. Это были совсем юные мальчишки, выпускники Гаванской школы обучения русскому языку имени М. Горького. Русский язык они немного знали, но технических, военных и специальных терминов не понимали даже приблизительно. Пришлось «выходить из положения» собственными силами. Снова не обошлось без Геннадия Васильевича Степаненко, точнее, без его знания английского языка. Часть кубинцев-курсантов тоже неплохо знали английский: преподавание некоторых предметов в университете и многие учебники на Кубе были американскими. Геннадий Васильевич помещался на табуретке в коридоре и находился в «дежурном режиме». Как только в классе возникала «непонятка», «преподаватель» выходил к нему в коридор и говорил по-русски о проблеме. Степаненко заходил в класс и объяснял всё на английском, затем, спрашивал у слушателей, кто и как понял его. Если хоть один из курсантов излагал по-английски всё правильно, Геннадий Васильевич говорил:-Теперь всё это скажи своим товарищам на испанском языке. Проблема на этом, как правило, разрешалась, но «узких мест» на каждом занятии было предостаточно.
Постепенно всё стало приходить «в норму»: учили не только мы кубинцев – они тоже учили нас испанскому языку. Получалось у них совсем неплохо. Мы узнавали о склонениях и спряжениях, о временах, т.е. изучали грамматику испанского языка и учились говорить по-испански правильно. Я вспомнил, как курсантом в ИВАТУ участвовал в изготовлении схем, и решил организовать собственное чертёжное бюро. Курсантов-кубинцев решил сначала не привлекать, но необходимость заставила изменить такое решение. Подписывать схемы никто без их помощи не мог. Сначала я несколько схем подписал сам, но с ошибками. Они надо мной посмеялись и подписали карандашом правильно. Тогда я и понял, что надо использовать наших учеников «по полной программе». Через месяц из «чертёжников» создалась крепкая основа бюро, которое работало весь период обучения.
Большую роль сыграли учебные стенды, которые мы так тщательно паковали в Подгородной. Благодаря заботам майора Тишкина Виктора Яковлевича – командира эскадрильи, и нашей старательности всё сохранилось в полной пригодности. Под учебно-практическую базу был использован большой зал (это, по всей вероятности, был спортзал для американских офицеров или солдат). Мы разместили в нём разрезы, стенды, часть схем, и после этого большинство занятий стали проводить практическим методом в этом зале.
Начинали учёбу кубинцы без большой охоты:ведь рушилась вся их дальнейшая жизнь. Многие были из интеллигентных, обеспеченных семей, планировали окончить университет и «пойти по стопам» родителей, а вместо этого – служба в армии столько, «сколько надо Революции и Отечеству». Открыто, конечно, никто не высказывался, но недовольство и некоторое внутреннее сопротивление «сквозило» особенно заметно у университетских третьекурсников (их было немного, человек шесть или семь). Однако постепенно преподаватели и ученики стали сближаться, появились общие интересы, возникли взаимные «притяжения» и даже какое-то подобие дружбы. Сильно они с нами не сближались, чувствовалось, что они мнили себя «белой костью».
Мне сильно запомнилось одно своё занятие: понадеявшись на свою память,я плохо к нему подготовился и «попался». Речь на занятии шла о термометрах сопротивления, которые часто применяются в авиации. В них используется свойство металлов изменять в достаточно больших пределах внутреннее электрическое сопротивление в зависимости от температуры окружающей среды. Я всё говорил правильно, за исключением главного: я «выдал» слушателям, что электрическое сопротивление металлов с увеличением температуры уменьшается. В перерыве ко мне подошёл один из кубинских курсантов и показал наш русский учебник «Электрические измерения неэлектрических величин», где «чёрным по белому» было написано, что электрическое сопротивление металлов с увеличением окружающей температуры увеличивается, это объяснялось молекулярно-кинетической теорией. Приводился график этой зависимости и схема обычного термометра сопротивления. Сделал это кубинец очень вежливо,но чувствовал я себя очень скверно. Сразу же извинился перед группой и сказал о своей ошибке. С той поры стараюсь не говорить того, в чём не уверен, особенно в публичных высказываниях, а ко всем своим занятиям с кубинцами стал готовиться прилежно и тщательно.
Глава 50. Проблемы переучивания
В Кубинских Революционных вооруженных силах (РВС)–народной революционной армии Кубы действовали приказы и законы несколько суровые и жёсткие, продиктованные, скорее всего, революционным временем. Например, военным запрещалось жениться, но, если призвали на службу женатого, то получал он жалование намного больше, чем неженатый. Почти полностью солдаты были лишены увольнений, родственники сами ездили к ним «на свидания».Срок службы ни офицерам,ни солдатам не был определён, служили столько,сколько потребует Отечество.Вот с такими условиями и столкнулись наши курсанты. Понятно, что они стали искать пути,облегчающие такую трудную для них ситуацию,и через какое-то время стали обращаться за помощью к нам. Первые просьбы касались поездок в Гавану: им всем очень хотелось домой. Мы, хоть и нечасто, но, всё же, бывали в столице, их не отпускали совсем. Наше командование пошло навстречу и разрешило «своим» офицерам поездки в Гавану более часто, иногда до трёх раз в неделю, а потом даже с ночёвкой. В качестве сопровождающих, для лучшего ориентирования и в качестве экскурсоводов брали с собой двух, трёх, четырёх наших «студентов», больше – не разрешало их командование. Такие поездки кубинцам очень понравились. Полюбились они и нам. Конечно же, никаких экскурсий по Гаване наши курсанты нам не устраивали, а просто «давали инструктаж» по пути следования, и как только автобус подъезжал к центру столицы, их словно «сдувало ветром». Однако на следующий день «студенты» являлись точно к назначенному часу, нам волноваться даже не приходилось. За всё время таких поездок не было ни одного их опоздания.
«Русским» такие поездки давали возможность познакомиться с вечерней и ночной жизнью Гаваны. Ведь именно в это время всё и начиналось. Вечерняя прохлада манила на отдых и развлечения. Мы в самом начале нашего прибытия и знакомства с Кубой в конце 1962-го года удивлялись, глядя на женщин-продавцов, сотрудниц офисов и официанток: они выходили в бигуди, в простенькой одежде, а некоторые даже в халатиках. На наши «заинтересованные расспросы» кубинцы-мужчины объясняли, что женщины готовятся к «вечерним мероприятиям». С утра неважно, как они одеты и причёсаны, зато вечером они выйдут «во всём блеске и великолепии». Нам было странно: ведь мы привыкли, что «на люди» надо выходить не «абы как», но в дальнейшем поняли, что такая «рационализация» даёт возможность кубинским женщинам, не суетясь в заботах о внешнем виде, после работы отдохнуть, чтобы потом всю ночь веселиться.
В выездах «с ночевкой» мы посещали ночные клубы и кабаре, смотрели в них ночные шоу. В каждом таком клубе была своя программа, но начинали «работу» они почти все одинаково: в половине десятого вечера. Шоу и другие выступления начинались в половине одиннадцатого или в одиннадцать, и с одним либо двумя перерывами продолжались до раннего утра. Заканчивали по-разному, но обычно в половине пятого, некоторые – в 5 часов, не позже. Это, видимо, делалось для того, чтобы посетители могли немного отдохнуть перед дневными делами. Почти во всех ночных «увеселительных заведениях» была плата за вход, но русских зачастую пропускали бесплатно, выказывая, тем самым, особое к нам уважение. Шоу во всех кабаре и ночных клубах были разные: в таких местах, как «Тропикана» и «Капри», шли тематические постановки. Например, в «Тропикане» (в переводе «Тропиканка» – тропическая женщина) я посмотрел за два года три раза полуторачасовую Костюмированную музыкально-танцевальную программу «Так жили римляне».
Постановка мне нравилась, хотя была «с клубничкой», и из одежды на многих «героях» был «только меч», как в юмореске артиста Геннадия Хазанова, а на «героинях» «периодически» и того не бывало, были только узкие ленточки на «причинных местах». Во втором отделении, после перерыва, шёл «дивертисмент» из разных вокальных, балетных и музыкальных выступлений. Всё было очень музыкально, зажигательно и красочно. В «Негритянском клубе 88» оба отделения занимал концерт, составленный из народных африканских мелодий и ритуальных танцев. Он поэтому так и называется, а совсем не потому, что туда могли ходить одни только негры.
Иногда мы просто гуляли по ночной Гаване или шли на танцы в гостиницу «Habana libre» (Свободная Гавана). В ней на самом верхнем этаже находились огромный ресторан и такой же огромный танцзал. В этой же гостинице, чаще всего, мы оставались на ночлег. Заказ на бронирование номеров приходилось делать заранее, но достаточно было просто позвонить по телефону и сказать, чтобы оставили, допустим, 10 номеров «для меня и моих друзей». Можно даже было не сомневаться, что всё будет исполнено. Ночная Гавана восхитительна. Кругом светло, почти, как днём, все празднично одеты, веселы, приветливы и не конфликтны, наоборот, радушно встречают русских, как родных. Мы уже немного овладели испанским и вступаем в «разговоры» с молодыми парнями и девушками. Разговоры эти, в основном, крутятся вокруг музыки, танцев, кино, погоды, работы и отдыха в свободное время. Мне нравилось «раскованное» и общительное поведение кубинцев, их некоторая даже бесцеремонность. Если мы строили фразу неправильно или просто «коряво», а это случалось очень часто, они поправляли, учили, как надо говорить «нормально». Но делали это так, что было не обидно.
Часто прямо на улице возникали импровизированные концерты с песнями и танцами. О кубинских танцах надо сказать особо. Это так привлекательно и зажигательно, что даже помимо воли ноги сами начинают двигаться в такт музыке. Молодые кубинки здесь же открывают школу и начинают нас обучать различным танцевальным движениям и па. Хотя, на первый взгляд, это кажется несложным, но в действительности не так всё просто: приходится «попотеть» прежде, чем начнёт что-то получаться. А время летит незаметно, и уже начинается рассвет. Мы спешим попрощаться, чтобы успеть хоть немного поспать.
Глава 51. Музыка
Поражала музыкальность кубинцев. Музыка у них, казалось, была «в крови» и возникала из ничего. Любую вещь они заставляли звучать. Ритмы и мелодии были изумительны. Во многих барах, а то и просто на улице играли небольшие самодеятельные или профессиональные ансамбли из четырёх-пяти человек. Обычно это были один-два гитариста, трубачи и ударник. Они называли себя «марьячес». Играли все неподражаемо, но больше всего удивляли трубачи. На длинных трубах, на Кубе их называют «горны», «марьячес»-трубачи выделывали такие рулады, что я был в недоумении: как это можно сыграть?
А на набережной Малекон недалеко от отеля «Капри» играл «человек-оркестр». У него на широком ремне была гитара, к обечайке гитары на проволочном кронштейне закреплена губная гармошка, рядом на подставке стоял большой барабан, который «приводился в действие» с помощью педали, а у колен были закреплены тарелки литавров. С такими «нехитрыми» музыкальными инструментами музыкант управлялся профессионально-виртуозно: звучали то мелодии танго, то румба и ча-ча-ча, то песни. Голос у него был несильный, высокий, но с приятным тембром. Мы почти всегда останавливались послушать его выступления.
Наше постоянное общение с кубинской музыкой, с её зажигательными ритмами и мелодиями вылилось в «меломанские страсти» нескольких человек. Первым в нашей комнате «заразился» Володя Борисов. Однажды из поездки в Гавану он привёз огромный виниловый «пласт», на котором было записано по две мелодии с каждой стороны. Проиграли диск на радиоле, всем понравилось, стали расспрашивать:-где он это купил? Оказалось, что многие знают этот магазин, и в следующую поездку уже несколько человек «обзавелись» такими же или похожими пластинками. Постепенно желание приобрести кубинскую пластинку с хорошей музыкой появилось у большинства офицеров, а некоторые стали настоящими меломанами. У меня тоже скопилось десяток–полтора таких «пластов». Я их привёз домой, но часть сразу же «пропала» в Житомире, когда в Новый 1966 год, я по просьбе солдат отнёс свою коллекцию в казарму. Назад получил не всё, несколько пластинок, как мне сказали солдаты, «нечаянно разбились». Вскоре «ушли» ещё несколько таких ценных для меня экземпляров. В Монголии потерялись остатки, к 1970 году уже не осталось ни одной кубинской пластинки.
Единственное неудобство в таких поездках в Гавану с ночевкой нам доставляли цены на хорошую еду. В ресторанах и кафе днём мясное блюдо стоило 25-35 песо, а ночью – в полтора раза дороже. Рыбные блюда были немного дешевле, но, всё равно, вечером и ночью нормально и калорийно поесть,как привыкли есть все русские, в Гаване значило оставить половину лейтенантского жалования. Относительно дешёвыми были блюда из морепродуктов: из водорослей, трепангов, креветок, осьминогов и кальмаров. (Омары, лангусты и черепахи – не в счёт, на них цены были, как на мясо, даже дороже). Выручал нас сухой паёк, точнее банки консервов из сухого пайка. Как только мы чувствовали, что силы уже на исходе, или хмель начинает сильно действовать, сразу шли в наш автобус, а чаще искали укромное место в сквере, и вскрывали банки с тушёнкой, либо с мясной кашей. После такой «плотной» еды можно было снова выпивать, закусывая фруктами. Как «фруктовую закуску» мы стали использовать сок сахарного тростника: он очень калориен и хорошо утоляет жажду. Это все стали понимать после участия в «большой сафре». Там, на поле кубинцы брали небольшой, сантиметров 40-50, кусок тростины, ломали или надрезали его посередине, а затем скручивали на манер выжимания выстиранной одежды. Из надреза начинал течь сок, который собирали в посуду, либо отправляли прямо в рот. Из такой «палки» набирался примерно стакан сока. Многим из нас тогда это очень понравилось. Можно было извлекать сок и другим способом: очистить тростинку от верхнего жёсткого слоя и жевать мякоть, получалось тоже вкусно. Но этот способ имел один большой недостаток: при частом его использовании портятся зубы. Мы обратили внимание, что некоторые кубинские мальчишки не имеют передних зубов – это результат неумеренного «разгрызания» сахарного тростника. В городских и поселковых кафе и барах на специальных тростниковых соковыжималках делают свежий сок и подают с добавлением лимона, со льдом и с «соломинкой», чтобы не портить зубы. Вообще, на Кубе свежие соки всегда «в большом ходу». Кроме тростникового и кокосового, можно было в любое время выпить сок из апельсинов, грейпфрутов, манго, томатов и даже из арбузов. Мы это «раскусили» довольно поздно, вероятно, оттого что в барах заказывали «коку», «пепси», либо пиво, зачастую, как «добавление» к спиртному.
Ещё в этих поездках мы «научились» пользоваться гаванским такси. Оказалось, что весь город разделён на 11 или 12 районов. Поездка на такси в пределах одного района независимо от затраченного времени стоит 60 сентаво, но как только пересекается граница этого района, цена удваивается. Гаванские таксисты и, в основном, таксистки, пользуясь тем, что мы практически не знали этих границ, «безжалостно» нас обсчитывали. Курсанты–кубинцы подсказали, а мы «на практике» убедились, что лучше говорить конечный адрес и «на берегу», до отъезда, договариваться об оплате, получается дешевле.
Примерно в это же время в нашей среде выявились «франты»: многим из нас захотелось выезжать «в люди» красиво одетыми. Кубинский сервис оказался «на высоте». В ряде больших универмагов Гаваны продавали полуфабрикаты костюмов с неподшитыми рукавами пиджака, неподшитым низом брюк и без пуговиц. Если покупателю подходило всё, кроме длины и в небольшом диапазоне ширины, то через час-полтора без особых проблем всё подгонялось по росту, а пуговицы покупатель выбирал сам, можно было даже заказать «клубные», особенные. Костюмы были очень красивыми,и ткань была особенной,называлась «тропик»,очень тонкая,с переливами и не сильно мнущаяся. Но,как водится,мы сразу «переборщили»:если в такие костюмы одеты один-два человека – это нормально, но когда их надели около десятка человек сразу – получается «перебор», даже когда костюмы оказались разных расцветок. Это мы заметили на одном «парадном» вечере в Новый 1964 год, когда человек 10 «наших» пригласили в Гаванский дом офицеров на празднование Дня победы революции (у них это первое января). К таким костюмам полагались красивые рубашки и галстуки. С галстуками у нас опять случилась «неувязка»:на Кубе они были таких ярких расцветок, что выбрать что-то «попроще» не получалось – покупали какие было можно. А потом оказалось, что без галстука «вид» был даже лучше, чем с галстуком. Так и стали обходиться без них.
Глава 52. Кубинская свадьба
Вскоре после разрешения вопроса с посещением Гаваны, у одного из наших курсантов появилась новая «неразрешимая» проблема. Русские преподаватели стали замечать, что он чаще других стал проситься домой, но возвращался постоянно не радостным, как все «увольняемые», а озабоченным и печальным. Был он моим тёзкой (его звали Алехандро), невысокого для кубинцев роста – около 167-168 сантиметров, коренастый и с красивым лицом, в общем, «мачо». К нам он пришёл с третьего курса Гаванского университета. Мы с ним, наверное, потому, что были тёзками, симпатизировали друг другу. Оказалось, что незадолго до «призыва» к нам он «задружил» со студенткой из младшего потока до такой степени, что она стала ждать от него ребёнка. Оба они были из семей высокого сословия и высокой морали, поэтому получалось, что если он на ней не женится, то опозорит и её, и своих родителей, и родителей «невесты», и, вообще, весь свой род и всех кубинских креолов.Видимо,с каждой поездкой в Гавану он испытывал такое давление со всех сторон, что чуть не плакал, но кубинское военное начальство ему в женитьбе наотрез отказывало. Больше всех в «этом деле» принял участие Геннадий Васильевич Степаненко, наверное, потому, что мог свободно разговаривать с Алехандро на английском языке. Разговаривать так же свободно на испанском с любым из курсантов да ещё на такие «животрепещущие темы» никто из нас не мог. Степаненко и вынес на наш «совет» такое предложение: мы, офицеры–преподаватели, выходим с официальным письмом в наше Советское посольство, чтобы они обратились в Министерство иностранных дел Кубы,а оно – к своему Правительству с просьбой разрешить Алехандро жениться в порядке исключения. Несмотря на такой сложный и авантюрный замысел, всё «сработало» как нельзя лучше: через две или три недели после нашего «коллективного обращения» Алехандро получил официальную бумагу с разрешением на свадьбу. Я ещё не видел такого счастливого кубинца. Радости его не было предела. Алехандро подходил со словами благодарности к каждому русскому, даже к солдатам, хотя они не знали и «не ведали» о его делах.
Свадьбу «отгрохали» по всем правилам. Началась она в Гаване:там молодых повезли венчаться в церковь (они оба были католиками), потом зарегистрировали в мэрии, потом был ресторан. Я в этом не участвовал: «наших» там было мало, в основном, руководство. Но на следующий день молодожёны переехали в Гранму, здесь уж разгул был настоящий. Алехандро «выделили» квартиру в «коммунистической деревне», а наше руководство «по традиции», (если вспомнить Железкина), обеспечило их мебелью.
Офицеры-русские в складчину купили молодым телевизор и посуду. «Муж-новобранец» был на седьмом небе от счастья, жена «добавила», родив в мае 1964-го мальчика. На Кубе рождение первенца мужского пола считается большим праздником. При формировании кубинской части на базе нашей техники Алехандро получил должность заместителя командира полка по инженерной службе, за что был прозван «кубинский Уласевич».
Глава 53. ЧП
Поездки в Гавану с ночёвками длились недолго и закончились печально. В одну из суббот конца сентября или начала октября в такой поездке группы из восьми или девяти офицеров третьей эскадрильи с двумя кубинцами случилось очень нехорошее событие, даже можно сказать, ЧП. На подъезде к Гаване мы «проконсультировались» у наших кубинских курсантов, и они посоветовали нам съездить отдохнуть в Тропикану»: скоро это ночное кабаре закроют на зимнее переоборудование, надо «успеть».
«Тропикана» в плане имеет вид трёхлучевой звезды. Один луч (зимний зал) двухэтажный и оборудован сценой, но с помощью системы зеркал представление на сцене можно смотреть во всех трёх залах. С наступлением периода дождей и с понижением окружающей температуры два «летних» зала закрывают, а на сцене снимают зеркала, за счёт этого расширяется пространство подиума и представление идёт с большим количеством артистов, с «размахом». Такое переустройство обычно длится около двух месяцев – кабаре в это время не работает. Мы прислушались к совету и отправились в «Тропикану». Приехали «рано», около десяти часов вечера, представление ещё не началось. Решили не отпускать шофёра с автобусом домой – вдруг нам шоу не понравится. Сели за столики, выпили и как-то «забыли» на время о водителе. А когда после первого отделения вышли на улицу «проветриться и покурить», то нашего штабного автобуса на стоянке не обнаружили.Особого значения этому не придали, решили, что водитель без разрешения отправился в «Гранму», и вернулись в зал. Примерно полчаса спустя к нашим столикам подошёл полицейский и сказал, что кому-то из нас придётся поехать с ним в полицейский участок: наш автобус и водитель арестованы. Объяснить он ничего не захотел, нам стало не до пьянки, и мы все решили рассчитываться и собираться «на выход».
Полицейский взял с собой в машину только двух человек: Владимира Ситкова, как старшего, и Владимира Богданова, как переводчика, лучше всех знающего испанский. Остальным объяснил, как добраться до участка, и мы решили идти пешком - выручать водителя и автобус. Это оказалось не так далеко – минут двадцать ходьбы. Когда пришли в участок, то увидели за барьером нашего понурого водителя. Ситкова и Богданова рядом не было, они «вели переговоры» с полицейским начальством. Дежурный полицейский никого из нас к водителю не пустил, но разговаривать не препятствовал, и мы услыхали от водителя, в чём же он провинился. С его слов получалось, что он всего-то отъехал за сигаретами, а на него налетела кубинская легковая машина, разбилась, и кто-то в ней погиб. Мы ему поверили не до конца: сигареты он мог купить в баре «Тропикана», никуда и ехать не нужно, значит, сигареты – отговорка. Когда пришли Ситков с Богдановым, выяснилось: водитель поехал в центр города по улице с односторонним движением против общего потока. Ему сигналили встречные водители фарами и звуком, но бесполезно. Так он проехал более трёх кварталов, пока не произошло столкновение. Водитель легкового авто торопился доставить своего больного отца в больницу, пошёл на обгон, зная, что навстречу никакого транспорта не должно быть, и врезался в наш автобус. Больной погиб. Вина русского водителя была явной, и, как мы ни старались, кубинские полицейские были непреклонны.
Только часам к шести утра нам вернули автобус, но водителя не отдали, заявив, что его будут судить по кубинским законам. Мы с чувством непоправимой вины вернулись в «Гранму», хотя и понимали,что больше всех виноват сам водитель.Дома доложили обо всём полковнику Фролову, он сильно ругался, но всё же вскоре отпустил нас немного поспать: после бессонной и трудной ночи у всех был очень плохой «вид», а «соображали» ещё хуже.
Дальше дело с нашим водителем пошло совсем плохо. Видимо, в кубинской машине разбились «не простые» люди. Даже вмешательство руководства Группы войск на Кубе (ГСВК) и нашего Посольства ни к чему не привели: кубинское правосудие было неуступчиво, хотя и неторопливо. В конце января 1964-го года состоялся суд, который вынес вердикт: четыре года каторги. Ходатайство наших властей о том, чтобы исполнение наказания осуществлялось в России, «кубинская Фемида» тоже отвергла. Больше мы нашего солдата не видели, его дальнейшую судьбу я не знаю.
Конечно же,сразу после происшествия пошли приказы и «строгости», в результате которых выезды в Гавану с ночевками прекратились полностью, «красивая жизнь» закончилась. Стали ездить только в субботу до 10–12 часов ночи и в воскресенье с утра до 3–4 часов дня, но уже совсем редко.
С сентября 1963 г. начались в полку кадровые перестановки. Ушёл на повышение в Группу войск Дмитрий Максимович Илясов. Сразу же вслед за ним туда же перешли Зайчиков Валерий и Черепушкин Сергей. Из «мартыновских» остались только мы с Володей Борисовым, но Борисов после «полугодового отпуска» как-то отдалился от нашей комнаты, хоть и продолжал в ней жить, стал меньше заниматься рыбалкой и шлюпкой, а больше «общественной деятельностью» в масштабе эскадрильи и полка. На всякие «внешние» выезды стал ездить с офицерами своей первой эскадрильи, а не с нами. Мы с Толей Репиным оставались «верными» подводниками, на почве этого ещё основательнее сдружились, и стали ещё больше свободного времени проводить в море.
Уехал домой по состоянию здоровья Фролов Алексей Иванович, командиром полка назначили Уласевича Юрия Степановича.
Дмитрий Максимович несколько раз «приглашал» меня на штабную работу к себе, говорил, что я «прирождённый штабист», умею красиво писать и рисовать, это нужные качества для штабного работника, и в остальном я ему подхожу, но я не давал согласия на перевод, и он меня больше уговаривать не стал.Были отправлены в Союз по демобилизации около половины солдат срочной службы, вместо них пока никого не прислали. А вот вместо убывших ранее по болезням и другим причинам офицеров прибыли человек пятнадцать «новобранцев». Двое поселились в нашей комнате. Всех вновь прибывших постарались побыстрее «ввести в курс дела»,но к преподавательской работе с кубинцами не допустили, видимо, из-за незнания языка.
Ноябрь потряс нас чрезвычайным событием: 22-го числа был убит президент США Джон Фицджеральд Кеннеди. Офицеры пришли после ужина в общежитие, включили телевизор, и через 5-10 минут Степаненко сказал: «Кажется, у них убили президента». Мы почему-то сразу поняли, какого президента убили, но отказались этому верить. Через несколько минут он подтвердил: «Точно, передают из Майами, что утром в Далласе, штат Техас, в президента стреляли, не приходя в сознание, он в госпитале умер. Тело самолётом доставили в Вашингтон. Вице-президент Линдон Джонсон прямо в самолёте принял присягу и стал преемником Кеннеди». Больше узнать в этот вечер мы ничего не смогли, однако задумались: всем казалось, что уж теперь-то американцы обязательно нападут на Кубу. Ночью в комнате мы долго обсуждали произошедшее.На следующий день с утра образовалось подобие собрания, где решили просить Степаненко постоянно следить за новостями из США по радио и телевидению и «докладывать» всем. Он и без просьбы уже занялся этим.
В то же утро (это, по-моему, была суббота или воскресенье) мы узнали, что арестован «главный обвиняемый» Ли Харви Освальд и, что американцы напрямую связывают его с СССР и Кубой, т.к. он жил и работал в Минске, женат на русской, является приверженцем Кастро и даже недолго жил на Кубе. Мы не знали, верить этому или нет, многие говорили, что это «утки», чтобы «притянуть» к убийству Советский Союз, но часть офицеров говорили, что американцы не врут, доля правды в этом есть.Наше и кубинское политическое руководство обо всём этом «помалкивало»: наши газеты вообще отделались только короткими заметками, и получили мы их через неделю после события. Кубинские СМИ (как сейчас говорят), написали и высказались об этом «осторожно».
Наше военное руководство, «на всякий случай» усилило бдительность, и мы снова стали ходить в боевое охранение, даже стали получать для этого наши автоматы, которые с момента обучения кубинцев хранились в пирамидах в штабе.25-го ноября вечером мы увидели по телевизору, как какой-то Джек Руби, владелец ресторана (позже мы узнали, что настоящая его фамилия Рубинстайн), свободно проник в подвал полицейского управления и застрелил Освальда во время его посадки в авто для перевозки. В это же время там же «очень удачно» оказались телевизионщики. Даже самые «не верящие» среди нас признали, что всё это было очень хорошо подготовлено и представлено, как в театре.После убийства Освальда американские передачи об этом стали не интересными, без особых новостей, только постоянно гибли и умирали сколько-нибудь стоящие свидетели, да, по-моему, уже в январе, прошло сообщение, что Джек Руби повесился в своей камере. Постепенно другие события отодвинули этот трагический случай на второй план. Уже в Союзе я прочитал подробно о гибели 35-го президента США и четвёртого, убитого в результате покушения. А в 1969-м году в Монголии мне довелось прочитать отчёт сенатской комиссии США о покушении. (Был выпущен на русском языке перевод под авторством какого-то американца). Ничего нового по сравнению с тем, что я узнал на Кубе из американского телевидения и радио, я там не нашёл.
30 декабря 1963 года человек 10 офицеров нашего полка были приглашены в Гаванское офицерское собрание (как у нас Дом офицеров), на торжество по случаю Дня победы революции, который они отмечают 1 января с большим размахом. Мы собрались, «приоделись» и поехали. Торжество было «знатным»: огромный зал, столики на четверых с белоснежными скатертями и отменной сервировкой, «море» выпивки и закуски, но мы себя чувствовали «не в своей тарелке». Во-первых, их речи и тосты мы понимали наполовину или меньше, наших выступающих было немного – только с ответными благодарственными речами. Во-вторых, когда заиграла музыка, мы «ринулись» приглашать кубинских женщин на танцы, но они почти все нам отказали. «Наши» обиделись и стали выяснять причину. Кубинцы-мужчины пояснили, что женщины стесняются своей обуви, побывавшей в починке, с заплатками. Мне, как и многим из нас, это показалось отговоркой: позже эти женщины лихо танцевали с кубинцами. А нам ничего не оставалось, как банально напиться, что мы и сделали. Ужин длился до четырёх часов утра.
В ночь с 31 декабря на 1-е января мы снова купались после застолья. Снова на берегу собралась толпа кубинцев, пришли и наши кубинские курсанты: у них увольнения в Гавану не было. «В запале», выходя из воды, мы даже предложили и им «освежиться», но все кубинцы поспешно отошли в сторону. Особо сильно никто из «наших» и не настаивал, и, прилично замёрзнув, мы снова пошли к своему скромному «праздничному» столу.
Первого января в Гаване, как в прошлом году, снова был парад войск Кубинских революционных сил, но без привлечения русских войск. К тому времени наших военных на Кубе стало заметно меньше. Ещё раньше прекратилось и патрулирование в Гаване.
После праздников занятия с курсантами продолжились: курсанты-кубинцы стали сдавать экзамены и зачёты. Конечно же, все они получали только хорошие и отличные оценки – их подготовка и до нас была отличной, мы им смогли передать только конкретные технические знания и навыки в обслуживании «нашего» оборудования.
Продолжение: https://dzen.ru/a/Zu7NXE-kJmTNCWJE
Предыдущая часть: