Скромный выход на пенсию
Иногда смерть старого заклятого врага может потрясти вас сильнее, чем кончина дорогого друга. Особенно это касается полицейских и преступников, жизнь которых определяется враждой, а не любовью.
Эта мысль еще больше подавляет и без того потрясенного Леннокса, и он чувствует, как в голове у него разливается алкогольный дурман, во рту пересыхает, а живот схватывает, пока ревут реактивные двигатели и самолет набирает высоту, прижимая его к сиденью. Грусть и сожаление пронзают его до глубины души. В таком настроении он отправляется поздним субботним рейсом в Эдинбург на вечеринку по случаю выхода на пенсию сержанта уголовной полиции Дугласа Гиллмана. Когда раздается сигнал, что можно отстегнуть ремни, и он видит приближающуюся стюардессу, он думает о своем нынешнем психотерапевте, невозмутимой Элейн Родман. Вспоминает, когда в последний раз с ней виделся.
Если ты сможешь спокойно находиться рядом с Гиллманом, это может снизить твою чувствительность перед встречей с Кардингуортом. Но участвовать в чертовой оргии с ЧУДОВИЩЕМ, раздеваться... да пошло оно... так можно и сорваться…
При этой мысли он громко и безумно хохочет, дергая плечами. Сам осознает это только тогда, когда стюардесса трясет его за плечо.
– Сэр, с вами все в порядке?
– Да, извините, я тут немного увлекся, – он натянуто улыбается ей, кивая взволнованным пассажирам, сидящим неподалеку. К его удивлению, на откидном столике стоит миниатюрная пластиковая бутылка красного вина со стаканчиком. После выпивки за обедом с Джорджем у него и так шумит в голове, и он не помнит, как заказывал вино, но расплачивается кредитной карточкой, открывает его, наливает в стаканчик и подносит ко рту. Он делает один-единственный глоток, уже понимая, что это еще больше ослабит его и снова разворошит вроде бы притихшее осиное гнездо мыслей в голове. Опускает вино обратно на столик и решает не продолжать, заказывая вместо него кофе.
Едва сойдя с трапа самолета и остановившись в дьюти-фри, чтобы сделать одну покупку, которую он убирает в сумку, Леннокс чувствует, как родной город шепчет ему о своей равнодушной, горькой покорности. Это место, настоящее сборище трусов, с его угрюмыми обитателями, съежившимися от холода и ветра, сразу начинает подпитывать его собственную нерешительность и замешательство. Трамвай, который не спеша везет его в город, будто подчеркивает неспособность Эдинбурга принять свое предназначение европейской столицы. Жители города жалели даже те крохи своих собственных денег, которые им неохотно разрешал тратить умирающий имперский режим на юге. Однако они не протестовали, пока миллионы фунтов заплаченных ими налогов тратились на инфраструктурные проекты, такие как высокоскоростная железная дорога через всю Британию и туннель между Эссексом и Кентом, от которого им не было никакой пользы. А теперь, против их политической воли, их вернули из мультикультурного, передового сообщества свободной торговли, включающего двадцать восемь стран, в реакционное провинциальное захолустье. Леннокс выходит из машины на площади Сент-Эндрюз, чувствуя, как сырой туман проникает в легкие.
Живот у него бурлит, а едкий кофе жжет желудок. Блин, полезнее было бы вина выпить. Пока он идет по мостам родного города, со спортивной сумкой, перекинутой через плечо, Леннокс, несмотря на старое толстое пальто и новую шапку, шарф и перчатки, чувствует, как возвращаются детские респираторные заболевания, которые, как казалось, давно прошли. Тот кашель, который появился сразу после случая в туннеле, как говорили, был психосоматическим. Его голос перешел в этот свистящий хрип, когда попытался заговорить с матерью, к которой на кухне присоединился "дядя" Джок Эллардайс. Он всегда возвращался в моменты сильного стресса. И вот Леннокс снова чувствует его приближение. Гул толпы, близкой, но все еще невидимой. Обрывки праздничной музыки болезненно отдаются в ушах. Затем на него обрушивается ураганный ветер, словно удар кувалдой, и он задыхается, обещая себе никогда больше не жаловаться на зиму на южном побережье.
Ссутулившись, он бредет по узким готическим переулкам Старого города. Ступая по булыжной мостовой, он слышит, как в одном из извилистых переулков кто-то высоким, странным голосом напевает детскую страшилку о призраках погибших ребятишек. Наконец, он добирается до Королевской мили, где от шума уличного движения и голосов гуляк ему становится полегче. Леннокс направляется к месту назначения – бару, который офицеры отдела тяжких обычно называют "Ремонтной мастерской". Входя в скромный паб, набитый копами, он ожидал враждебного приема и даже почувствовал бы себя обиженным, если бы оказалось иначе. Однако реакции долго ждать не пришлось. Дуги Гиллман почти сразу бросается к нему. Ставший еще более приземистым и поседевший, он, тем не менее, сохранил фирменную стрижку ежиком, а запавшие глаза все так же горят недобрым блеском.
– Малыш Ленни! Говорят, ты там обслуживаешь английских пенсионеров!
– И я тебя люблю, Дуглас, – отвечает Леннокс, не моргнув и глазом. "Не совсем так", думает он, прежде чем признаться самому себе: "хотя в целом он прав". А лучший способ обезоружить Гиллмана – это с ним соглашаться. – Ты, прав, примерно так и есть.
– Ага, верно, – Гиллман выпрямляется и даже кажется немного выше. Это не так и просто: его шея превратилась в набухший мешок и стала еще более скрюченной, чем помнит Леннокс. Родинка у него на подбородке стала темнее и больше. Леннокс не может не заметить эти огромные сильные руки, которые свисают у него по бокам, как пистолеты у стрелка на Диком Западе. Они все еще остаются грозным оружием, способным причинять боль. – Так значит, карьера удалась?
– Ага, все круто. Разве не видно, какой я счастливый? – Леннокс слышит, как в его голос возвращаются старые ехидные нотки, которые, как он думал, остались за Валом Адриана. – Чем сам думаешь на пенсии заняться? Гольф? Домик на южном море?
В сверкающих глазах Гиллмана мелькает нерешительность. Несмотря на то, что Гиллман всегда проклинал профессию полицейского, у него никогда не было никакого плана "Б". Кроме этой работы, у него ничего нет. Он сразу пойдет ко дну. Эта мысль сначала вызывает у Леннокса злорадное удовольствие, но затем его поражает то, насколько сильно это чувство.
Еще один бывший коллега по отделу тяжких, Элли Нотман, незаметно подходит к ним, когда Гиллман отвечает:
– Хрен знает. Буду фигней страдать, и то если захочу!
Это неубедительная и жалкая бравада; Леннокс знает, что задел его за живое, но решает не продолжать. Он теперь на гражданке, и Гиллман скоро окажется там же, поэтому привычные перепалки прежних времен теряют свою привлекательность. Он обнимается с Нотманом, который тоже кажется более коренастым, чем год назад. Взгляд у него по-прежнему мутный, а на стриженых черных волосах по бокам ровно пробиваются седые полосы, словно нашивки за выслугу лет.
– Элли!
– Рэйми! Рад тебя видеть, приятель, – с пьяным дружелюбием восклицает Нотман.
– Снимите, что ли, номер, голубки, – ухмыляется Гиллман, издевательски хохотнув от своей же удачной остроты.
Вечер продолжается в таком же ключе. Отказавшийся от регулярных возлияний Леннокс растягивает одну единственную бутылку пива, с презрением бывшего алкоголика глядя на своих старых друзей, предающихся привычному пороку. Но вскоре обстановка становится невыносимой: появляются телефоны, на которые все снимают пьяного Гиллмана, резвящегося со стриптизершей. Негласный этикет копов требует, чтобы такие снимки не выставлялись в "Facebook" и "Instagram", но между коллегами они получат широкое распространение. Все это напоминает Ленноксу ту злосчастную поездку в Таиланд, которую он возненавидел с самого начала.
Вид жирных, пьяных белых мужиков, которые гордо прогуливались с молоденькими азиатками, вызывал у него почти физическую тошноту. Что еще хуже, на лицах некоторых его коллег – часто тех, которых он уважал, – читалось отвратительное одобрение. Какие-то австралийцы посоветовали шотландским копам посетить скандально известную улицу Даймонд. А там...
...Гиллман замечает, что он нервно потирает свой нос, и тут же понимает, о чем думает его старый соперник. Двое мужчин обмениваются резкими взглядами, а потом Леннокс отворачивается, не в силах выносить выражения лица своего врага: жесткого, проницательного, даже торжествующего.
Если ты даже Гиллману не можешь в глаза посмотреть, то как, блин, ты собираешься участвовать в оргии с Кардингуортом?
Тут в него почти что врезается Нотман. Леннокс всегда думал о своем бывшем напарнике как о более молодом коллеге, но сейчас у него потасканный вид тех шотландцев, которым уже давно за тридцать, а они еще не определились, оставаться ли им молодыми или быстро перейти к сорока пяти. Этому тренду явно не собирается следовать Скотт Маккоркел, которого он видит через плечо Нотмана, пока помогает своему бывшему подопечному вернуть равновесие. Низкорослому компьютерному гению сейчас, должно быть, около тридцати, но выглядит он лет на двенадцать. Нотман со злым презрением смотрит на Гиллмана, который удалился в бар, чтобы выпить с вновь прибывшими.
– Конец ему настанет теперь. Теперь ему делать нечего будет, так он, это... – он делает удушающий жест и притворно хрипит. – повесится нафиг!
Леннокса с сожалением смотрит на своего недавно такого бодрого коллегу, которого разрушает алкоголь; но больше его беспокоит неожиданное сострадание, которое он испытывает к Гиллману. Он решает сосредоточиться на более насущных проблемах.
– Элли, мне нужна помощь.
– Без проблем, для тебя все, что угодно.
Леннокс оглядывается по сторонам и отводит Нотмана на пару метров от стойки, демонстративно понижая голос.
– Только между нами, приятель.
– Само собой, – говорит Нотман и с усилием выпрямляется, делая глубокий вдох и выпучив глаза от напряжения.
– Я тебе вышлю фотку одного чувака. Можешь его проверить по списку педофилов?
Нотман медленно кивает.
– С тебя двойная водка с тоником... – Он смотрит на свой пустой стакан
– Заметано, – Леннокс заказывает выпивку.
То скрытое сочувствие, которое он продолжает ощущать по отношению к Гиллману, помогает ему расслабиться. Несмотря на напускную воинственную уверенность, его старый враг выглядит растерянным. Может, это всегда так и было. И Леннокс думает, что Гиллман не один здесь такой.
Все мы такие.
Это чувство товарищества сохраняется до тех пор, пока на вечеринку не приходит начальник отдела Аманда Драммонд. При ее появлении голоса стихают: пристальный взгляд Драммонд, как бы говорящий "вольно", может только испортить всем настроение, а никак не поднять его. Ленноксу она кажется еще более худой, чем раньше, из-за чего ее глаза кажутся больше и печальнее. Движения Драммонд выглядят более жесткими и властными. Гиллман внезапно шепчет ему на ухо:
– Ты ведь спал с ней когда-то, да, Ленни?
В голосе Леннокса звучит больше откровенного презрения, чем нужно, когда отвечает Дуги Гиллману.
– Что, если и так? Какая теперь разница?
— Ну, ты точно ее не удовлетворил, – невнятно бормочет Гиллман, оглядываясь на ухмыляющихся коллег-мужчин в поисках поддержки. – Скорее всего, с тобой она совсем разлюбила мужиков! А кто теперь отдувается? – Гиллман тычет себя пальцем в грудь, затем указывает на Нотмана. – Клоуны, которым приходится слушать, как она несет разную фигню. Феминистки чертовы... занялся бы ими кто-нибудь, Ленни. Облажался ты, приятель. Подвел команду!
Леннокс чувствует, как скрипят его крепко сжатые зубы. Он едва сдерживается. Он и забыл о том, насколько циничными могут быть шотландцы, самые озлобленные из которых намеренно стараются быть максимально язвительными. – Да я специально старался ее разочаровать, зная, как она потом на тебе будет отыгрываться, Дуглас. Есть другие предложения, как я мог бы тебе еще жизнь испортить?
Пока остальные смеются, Гиллман лишь фыркает. Он злится из-за того, что Леннокс так его подколол, но в то же время рад, что заставил его играть в свою игру, которая обещает еще больше волнующих моментов в будущем. Направляя свой гнев на Скотта Маккоркела, который во время этого диалога явно нервничал, он рычит: – А ты помалкивай, мистер Компьютер. Интернет-ботаники, блин... – и он косится на нескольких присутствующих молодых копов, которые держатся позади ветеранов. МакКоркел, покраснев до ушей, скрывается за их спинами.
Но все они внезапно разбегаются. Этот переполох вызван появлением худощавой, угловатой женщины, которая подходит к Ленноксу.
– Ну что, Рэй, – спрашивает Аманда Драммонд. – как твоя … – он видит, как слово "пенсия" застывает у нее на губах, и она заканчивает: – новая карьера?
– Не слишком увлекательное занятие, но деньги неплохие, и есть время, чтобы рисовать, учить итальянский и заниматься кикбоксингом, – улыбается он. Леннокс в жизни не увлекался рисованием, но знал, что это хобби Драммонд, на которое, как она часто жаловалась, у нее никогда не было времени. А теперь ей тем более некогда. Если его колкость и попала в цель, она хорошо это скрыла, не подав и виду. Он продолжает. – Брайтон – прекрасный город, довольно оживленный, а до Лондона, где можно посетить музеи, концерты и так далее, меньше часа езды, – и он видит ее оценивающий взгляд, скользящий по его телу. – В общем, лучше и быть не могло. Полагаю, я перестал искать в работе какой-то самореализации.
– Супер, – холодно отвечает она, и Леннокс понимает, что она считает его несущественным. Это что-то новое. Раньше он могла чувствовать к нему и раздражение, и неприязнь, но равнодушной не была никогда. Затем они внезапно обмениваются короткими взглядами, и оба понимают, как все могло бы быть, сложись обстоятельства по-другому. Но это ощущение мимолетно: оба в конечном счете прагматики, считающие ностальгические чувства приторным, болезненным потаканием своим желаниям. – Береги себя, Рэй.
– Ты тоже, - говорит он, и Драммонд кивает, поворачивается и незаметно уходит в уголок для руководящих сотрудников. Это было их проклятием на руководящих постах: надо было уходить после одной рюмки.
Однако единственное воспоминание из прошлого Леннокса, которое сейчас преследует его, находится не здесь, в его родном Эдинбурге, а на юге, в Брайтоне, ставшем его вторым домом.
Кардингуорт... ну и как, блин, ты собираешься это сделать?
Но отгадки все еще могут быть где-то здесь, и ответы нужно искать быстро.
Интересно будет посмотреть, как этому ублюдку понравится за решеткой в "зверином загоне".
Но будет ли этого достаточно? Хватит ли того, что он привлечет Кардингуорта к ответственности? Он же хотел заставить этого человека и его приятелей страдать. Причинить им настоящую боль. А может, это у меня с головой не все в порядке? Разве это жгучее желание мести не было лишь свидетельством окончательной победы Кардингуорта? Жестокий опыт научил Рэя Леннокса, что многие люди, пережившие гораздо более жестокое надругательство, чем он сам, не устраивали такие душераздирающие драмы. Они оставляли это позади и продолжали жить.
А ты что, особенный?
С уходом Драммонд к нему снова подходит Гиллман, сопровождаемый Нотманом. – Так как там жизнь, на юге? Брайтон?
– Что посеешь, то и пожнешь, Дуги, – устало говорит Леннокс. Грубая бесцеремонность Гиллмана, которая в присутствии Драммонд должна была бы поутихнуть, совсем не оскорбляет его, а просто кажется какой-то странной причудой. Но его ответ не успокаивает пьяного Гиллмана.
– Ага... смотри у меня, – угрожающе произносит он.
– Дуги, я тоже рад тебя видеть, приятель, – и Леннокс роется в своей сумке и достает бутылку восемнадцатилетнего односолодового "Макаллана". – Желаю тебе всего наилучшего на пенсии, друг, – и он сует подарок в большие руки Гиллмана. – А теперь, джентльмены, я должен пожелать вам доброй ночи, – и Рэй Леннокс поворачивается к Элли Нотману. – Я тебе вышлю подробности по электронке. Завтра созвонимся.
– Договорились, – Нотман неуклюже дает ему "пять" и ковыляет обратно к барной стойке.
Гиллман бережно, как своего первенца, держит подарок и смотрит на уходящего Леннокса так, словно любовь всей его жизни только что покинула его. До Леннокса доносится его уже спокойный, печальный голос.
– Да... кто старое помянет…
Спринтер
Под резиновыми подошвами кроссовок "Адидас" плещутся лужи, а теплое дыхание превращается в пар. На улице совсем не жарко, но Рэю Ленноксу больше не холодно, и он в ровном темпе бежит по Уотер-оф-Лейт. С этой старой одноколейной железнодорожной линии видно, как река внизу падает небольшим водопадом. Высотой он всего пару метров, но в детстве они называли его "Ниагарой".
Впереди смутно виднеется туннель. Леннокс несколько раз возвращался сюда уже взрослым, в иррациональной, но стойкой надежде, что напавшие на него вернутся на место преступления и он столкнется с ним лицом к лицу. Как он все еще жаждет этой встречи, умом понимая, что это никогда не случится. Хотя недавно все изменилось. Но почему он не прислушивается к своему чутью или памяти и не бросает открытый вызов Кардингуорту?
Почему ты так не уверен?
Он допускает мысль, что, возможно, боится Кардингуорта. Не в физическом уровне, а так, как многие представители его класса боятся тех, кто обладает богатством и властью, понимая, что их связи и влияние могут быть смертельно опасны. Он уже не полицейский, и его взаимоотношения с государством изменились.
Взбешенный, он врывается в туннель, резко сбрасывает скорость и останавливается прямо посередине: это черное пятно длиной всего в пару метров, где изгиб скрывает вход и выход, и ты не видишь ничего, кроме абсолютной темноты. В этой оглушающей пустоте он слышит только неровные удары собственного сердца. Крепко зажмуривает глаза. Он пытается представить лицо Кардингуорта, или кого-то из тех двоих.
Бим.
Что?
Его регулярные возвращения в это место ужаса и страданий; слепая вера в то, что сила его воли каким-то образом сможет вытащить их обратно из тьмы, в этот туннель, чтобы они встретились с ним лицом к лицу.
Держи его, Бим...
Но, как всегда, он не чувствует ничего, кроме собственного пульса и напряжения в мышцах отяжелевших ног. Леннокс открывает глаза в той же темноте, не замечая никаких изменений. Он все еще один. Затем он слышит громкий крик, эхом разносящийся по туннелю.
Выходите, вы, чертовы ублюдки, давайте, посмотрите мне в глаза.
Леннокс знает, что это он сам издает этот протяжный вой боли, который вырывается из какой-то мрачной глубины его души, в которой он так и не смог полностью разобраться. Она скрыта где-то внутри, эта зловещая сила, и стресс открывает ей дорогу наружу. Каждый раз, когда она возвращается, он проклинает свою наивную веру в то, что она исчезла навсегда.
Затем он делает шаг вперед, переходя на бег, пока к желудку подступает тошнота, и вскоре Рэй Леннокс вылетает из туннеля, едва не сбив с ног двух собачников, которые поспешно отводят своих встревоженных животных в сторону. Один из них с упреком окрикивает его, но, хотя легкие, кажется, сейчас взорвутся, Леннокс мчится вперед, наслаждаясь собственной силой и скоростью.
К тому времени, как он добирается до дома своей сестры, его переполняет всепроникающая, сотрясающая боль в груди, от которой он получает жгучее удовольствие. Сейчас он больше всего хочет плюхнуться на диван, но за спиной яростно хрустит гравий на подъездной дорожке, сообщая ему, что Джеки вернулась на своем внедорожнике из поездки в магазин за хлебом и молоком.
– Подожди, Рэй, – окликает она, когда он собирается войти в дом.
Он поворачивается и упирается руками в колени, втягивая холодный утренний воздух, пока она выходит из машины.
– Джеки, – говорит он, поднимая взгляд.
– Выглядишь не очень, – замечает сестра. Джеки большую часть времени живет дома с семьей, но у нее давно роман с коллегой-юристом Мойрой Галливер, которая постоянно настаивает на том, чтобы она развелась со своим мужем Ангусом и переехала к ней. Сестра покойного врага Леннокса и когда-то объект его досадно безответных ухаживаний, Мойра пришла в замешательство, когда Джеки перевезла в себе домой сначала свою мать Аврил, а затем и брата Стюарта.
Благодаря своим усердным занятиям в тренажерном зале и соблюдению диеты, Джеки отлично выглядит. Она проводит ухоженной рукой по мелированным волосам. Леннокс прикидывает, что ее плиссированная кашемировая юбка стоит столько же, сколько он потратил на свою последнюю кожаную куртку от "Hugo Boss". Он выпрямляется.
– Ускорился больше, чем надо было.
Джеки безразлично кивает и понижает голос, как это часто делают юристы.
– Нужно поговорить о его светлости, – Она указывает на дом. – О маленьком Гамлете.
– Ну... а что с ним? – Леннокс все еще глотает сырой воздух.
Джеки объясняет, как они с Ангусом взяли все в свои руки и отправили своего младшего (по мнению Леннокса, так и застрявшего в детстве) брата Стюарта в реабилитационный центр для лечения алкогольной зависимости. Сейчас он участвует в программе анонимных алкоголиков, что, конечно, замечательно, но есть и свои неудобства.
– Он выезжать не собирается, Рэй, – Джеки качает головой. – Он вообще не собирается искать собственное жилье. Может, ты с ним поговоришь?
– Ага, а он, типа, меня послушает?
– Ну, у вас обоих были зависимости, и ты тоже участвовал в этой программе...
– Это не самая хорошая идея, Джеки. Стюарт и я... ну, я его люблю, но копы и актеры, это как-то...
Его сестра резко выдыхает, бросая на Леннокса вызывающий и властный взгляд, который он помнит еще мальчишкой. Он знает, что сейчас ничего приятного не услышит.
– Послушай, Рэй, мы с Ангусом думали об этом: на самом деле несправедливо, что нам приходится возиться с мамой и Стюартом, в то время как ты смотался на юг и никак семьей не занимаешься. Я имею в виду, – и она наклоняет голову набок, увлекаясь своей темой. – Все это очень в твоем стиле, не так ли?
– Ну, я... – начинает Леннокс.
Но Джеки в ударе.
– Слушай, Рэй, теперь у тебя нет такой удобной отмазки, как срочная работа в отделе тяжких преступлений. Ты там расслабляешься за продажей систем сигнализации пожилым людям... Это уже не покатит.
Леннокс поджимает губы и неохотно выдавливает:
– Если нужны деньги...
– Нет, Рэй, – Джеки морщит нос, как будто кто-то рядом с ней отвратительно пукнул. – Нам нужны не спонсоры. Вопрос, конечно, не в деньгах, – и, чтобы подчеркнуть это, она машет рукой в сторону великолепного дома с роскошным садом. – Помочь нужно делом. Пора разделить это психологическое и социальное бремя.
– Что ты имеешь в виду?
– Как насчет взять Стюарта к себе на время? Брайтон недалеко от Лондона, и ему легче будет ездить на пробы.
– Ну, понимаешь, Джеки...
Пока Леннокс отчаянно придумывает, что бы возразить, Джеки продолжает:
– Ему действительно нужно работать, Рэй. Все это сидение без дела и не дает ему окончательно поправиться. С тех пор как отменили этот его ужасный сериал "Типичное Глазго", он сам не свой.
Каждая клеточка его существа кричит "ничего подобного не будет", но сейчас у Леннокса нет душевных сил на семейные ссоры. Он может только пробормотать:
– Я подумаю... Может быть, перекинусь с ним парой слов. А "Типичное Глазго" было не так уж и плохо...
Открывая входную дверь, Джеки не может сдержать улыбку.
– Оно было действительно было ужасно, – заявляет она, протягивая брату маленький пластиковый пакет с продуктами, и торжествующе напевает. – Возьми, а я собираюсь вернуться в постель, чтобы поболтать по телефону с Мойрой!
Рэй Леннокс проходит через гостиную на кухню и ставит пакет на стол. Затем он с облегчением падает на диван рядом со своими племянниками, Фрейзером и Мердо, которые учатся в университете с разницей в год. Формально они живут отдельно, но постоянно околачиваются дома. Кроме этой троицы на диване, весь клан Ленноксов сейчас проживает на большой вилле, принадлежащей Джеки и ее мужу. Его мать, Аврил, живет в свободной комнате, в то время как Стюарт, по иронии судьбы, живет в "бабушкиной пристройке" в глубине сада. Леннокс был в комнате Аврил только однажды. И желания туда возвращаться у него нет. Когда он помогал перевозить вещи матери из ее старого дома, он увидел его. Тот большой дубовый сундук; среди прочего, в нем хранились его рисунки. У нее осталось три из них, сохранившиеся со школьных времен, – один, самый ранний, "Мама, папа и Джеки", а другой, нарисованный позже, но все еще до рождения Стюарта, где его отец ведет поезд, высовывается из окна и машет рукой, а они с Джеки и Аврил машут ему вслед. Но вот третий рисунок, на котором изображены трое мужчин, стоящих у входа в туннель, совершенно не подходил для того, чтобы мать его хранила на память о детстве своего ребенка. Он вздрогнул, увидев его: его прошиб холодный пот, и он захлопнул сундук. Зачем она его сохранила? Там были кое-какие подробности, которых он не помнил. Интересно, он еще лежал там, в сундуке?
– Видел его, дядя Рэй? – Фрейзер смотрит по телеку какой-то из сериалов "Netflix".
– Нет, – Фильм ему не знаком. Теперь он, как правило, слушал совета людей, у которых, кроме свободного времени, был еще и какой-то вкус. Таких персонажей уже осталось немного.
Он смотрит на Мердо, сидящего в позе лотоса на диване и читающего учебник по праву. Леннокс не совсем понимает этих парней: оба учатся в университете, один живет в общежитии, другой на квартире, но, похоже, оба до сих пор не в состоянии окончательно покинуть родительский дом. В чем-то они были такими зрелыми и умными, а в другом оказывались хронически инфантильными. Фрейзер, стройный, с длинными вьющимися черными волосами и точеными скулами, заводит с Ленноксом разговор о политике в отношении трансгендеров, которую они периодически обсуждают. Его племянник идентифицирует себя как нечто, что не имеет для Леннокса смысла. Рэй не уверен, какие личные местоимения тому сейчас приходится использовать.
Его брат входит в кухню через заднюю дверь из своей пристройки и начинает готовить себе мюсли, фрукты и йогурт. Он смотрит в гостиную.
– Раймондо! Ты тоже вчера не пил, да? – восклицает он. – Все еще в завязке?
– Не совсем так, но в целом почти не пью, – отвечает Леннокс, гадая, сколько времени это продлится. Теперь, когда уровень его тревожности снова стал зашкаливать, серьезный запой стал ежедневно напоминать о себе, рассылая соблазнительные приглашения. Леннокс делает глубокий вдох и пытается взять себя в руки, борясь с охватывающим его унылым отчаянием. – Сколько времени ты уже не пьешь?
– Сто семьдесят шесть самых скучных дней, которые я когда-либо имел несчастье провести на этой долбаной планете!
Услышав это, Мердо смеется, роняет книгу и растягивается на диване. Джеки и ее муж Ангус, несмотря на раздельную сексуальную жизнь, на людях сохраняли всю видимость успешного брака. Как правило, они не терпели ругани в доме, но на Стюарта, как самого младшего в семье и творческую личность, это, казалось, не распространяется. Леннокса это раздражает, хотя ребята любят своего экстравагантного младшего дядю.
– А он хорошо выглядит, правда, дядя Рэй? – спрашивает Мердо.
Леннокс смотрит на своего брата, который заправляет кофеварку. Он встает и проходит на кухню, чтобы поближе его рассмотреть. Его забавляет генетическая путаница: сам он стройный и жилистый, в то время как якобы поэтическая душа Стюарта ютится в мускулистом теле клубного вышибалы. Но глаза оба унаследовали от матери: беспокойные, подозрительные и немного встревоженные.
Он думает о той свободной комнате наверху. Может ли тот рисунок все еще лежать в сундуке? Может, он поможет вспомнить больше подробностей о тех людях в туннеле или вызовет новые воспоминания? Он снова поворачивается к Стюарту, который с ясными глазами, коротко подстриженными блестящими каштановыми волосами и аккуратной козлиной бородкой действительно выглядит крепким и жизнерадостным. Он был одним из тех людей, кто быстро оправлялся от последствий любого разгула. Начинавшее расти брюшко исчезло, а эластичная кожа туго обтягивала череп. Хотя, конечно, вечно это длиться не может. Когда-нибудь он переборщит и уже не сможет на следующее утро быть таким же огурчиком. Но пока что его спасает тщеславие актера, которое вызывает у него достаточно отчаяния от своего вида в зеркале, чтобы вынудить пройти серьезный курс детоксикации и реабилитации.
– Тебе хоть сегодня главную роль давай, Стю, – улыбается Леннокс, похлопывая брата по крепкому плечу и направляясь к кофеварке. Еще один приступ изжоги ему нужен меньше всего, но он тоскует по дозе кофеина. – Где мама?
– В постели, – Стюарт показывает большим пальцем в потолок. – Весь день спит, Рэйми, а по ночам бродит, как привидение.
– Вот как, – Леннокс поглаживает уже давно сбритые усы. Ему показалось, что он слышал шум, доносившийся из комнаты для гостей, когда он приехал вчера ночью. – Как с работой?
– Отдыхаю так много, – жалобно стонет Стюарт, – что кажется, будто меня криогенно заморозили в продуваемом сквозняками корабле, летящем в дальний космос. С тех пор как эти телевизионные придурки отменили показ "Типичного Глазго" – с восклицательным знаком – работы в кино совсем не стало, а что касается Мельпомены, то она просто отказалась задирать юбку для меня, несмотря на то, что с другими поклонниками она и не думает стесняться!
Ленноксу понимает, как сильно ему на самом деле нравится трезвая версия брата, когда его остроумие направлено на то, чтобы смешить других людей, а не унижать их.
– Кроме того, – Стюарт застенчиво смотрит на него, прикусывая нижнюю губу. – финансовые проблемы затрудняют поездки на прослушивания в туманной столице. Вот где реальная работа.
– Кто успел, тот и съел, – язвит Леннокс и проверяет телефон, чуя подвох и отчаянно пытаясь вывернуться.
– Вот я-то как раз и не успеваю, майн брудер, – Стюарт с надеждой приподнимает брови. – Так что, возможно, мне придется воспользоваться свободной комнатой в прекрасном доме в стиле "ридженси" в Брайтоне.
Можно было поспорить, обладал ли Стюарт (сейчас или вообще когда-нибудь) внешностью исполнителя главной роли, но время не ослабило его способности к искусной игре. Леннокс подозревает, что автором сценария для этой корометражки выступила Джеки. Теперь средний брат колеблется.
– Э-э... возможно, мы немного торопимся с выводами... – Рэя Леннокса, к счастью, прерывает звонок от Нотмана. – Я должен ответить, – говорит он Стюарту, уставившемуся на него неподвижным взглядом, и направляется в сад через заднюю дверь, понижая голос. – Элли… как дела, приятель?
В трубке раздается сдавленный хрип, а его пробирает холод.
– Черт, Рэйми, ну и ночка вчера выдалась, а?
Ленноксу так и хочется сказать: "У тебя, конечно, но я-то не бухал, уже несколько часов на ногах и даже, блин, пробежался", но, подавив порыв, он отзывается:
– Ага. Ну надо ведь было Дуги Г. проводить, как полагается. Он еще тот ублюдок, но он все же наш ублюдок.
Череда воспоминаний переполняет его сознание, и мысли у него начинают путаться.
Таиланд. Как они с парнями туда ездили, и некоторые развлекались с местными проститутками. Леннокс не принимал в этом участия, но и других не осуждал, за исключением Гиллмана, чья спутница выглядела слишком молоденькой. Они повздорили из-за этого, и он получил серьезную травму: его коллега из отдела тяжких ударом головы сломал ему нос. Голова кружилась, и, размазывая кровь по лицу, Леннокс слезящимися глазами наблюдал, как его проявивший такую убийственную ловкость соперник торжествующе уходит прочь.
Его комплимент Гиллману теперь кажется слишком щедрым.
Утром, перед тем как отправиться на пробежку, Леннокс послал Нотману по электронной почте фотографию Мэтью Кардингуорта, которую он скачал с сайта газеты "Брайтон Аргус". Это чудовище вручило премию "Молодой предприниматель" члену молодежной торговой палаты.
– Так и есть, – соглашается Нотман. – Послушай, Рэйми, мы могли бы встретиться, может быть, выпить по стаканчику?
Леннокс дрожит от холода, натягивая капюшон куртки. Вздох, который вот-вот вырвется у него, буквально замерзает на полпути.
– Хорошо.
– "Сити Кафе", через полчаса?
– Давай через час. Мне надо в душ заскочить.
В ответ Нотман что-то бормочет в знак согласия. Когда Леннокс вешает трубку и возвращается, в комнату медленно входит его мать, слегка сутулящаяся и в длинном развевающемся халате кажущаяся безногой. Она прищуривается.
– Рэймонд... это ты?
– Да, – бросает Леннокс, чмокая ее в сухую щеку. – Мне нужно идти, мам, – и он направляется к двери, наблюдая, как она в вялом замешательстве медленно поворачивается к нему. – Увидимся позже.
К тому времени, как он подходит к бару, Нотман уже опустошил полпинты светлого пива, а его развязное поведение и небритая морда указывают на то, что это не первая выпивка за день. Еще только полдень, и в "Сити Кафе" совсем пусто. Леннокс берет содовую с лаймом и садится рядом со своим неряшливым бывшим коллегой.
– Я вчера нажрался, да? – грустно спрашивает Нотман, глядя на него покрасневшими, запавшими глазами.
– Ну так, немного, – соглашается Леннокс, понимая, что Нотман не поверил бы никому, кто стал бы решительно это опровергать. – Спасибо, что согласился проверить для меня эту фотку.
– Ага, – уныло отвечает Нотман. – Постараюсь, типа.
Этот ответ мало ободряет Леннокса: энтузиазм прошлой ночи был вызван алкоголем, и его друг ничего так и не сделал. Ему просто был нужен собутыльник. С покрасневшими глазами навыкате, прерывистым дыханием и дергаными манерами, он, кажется, просто хочет вывалить на Леннокса свои собственные проблемы, который уже через пять минут думает о Брайтоне. И каждый раз, когда он вспоминает о своей красивой девушке, любые сексуальные позывы безжалостно заглушаются образом чувака, преследующего его в темном туннеле: чудовища, превратившегося в бизнесмена из Сассекса.
Того, с кем ему скоро предстоит столкнуться лицом к лицу. Он извиняется и оставляет Нотмана изнывать от жалости к себе.