Глава 20
Два дня спустя
Елисей
– Что с вами случилось? – доктор Печерская вошла в палату, где медсестра по имени Сауле, – молоденькая симпатичная девушка, – неспешно и очень аккуратно накладывала мне повязку на руку.
– Упал неудачно, – я пожал плечом, печально усмехнувшись. – Некоторые так считают, по крайней мере.
– Что значит «упал неудачно?» – вскрикнул сидящий рядом на койке мужчина. – Да он набросился на меня! Видите?! – ткнул пальцем в шейный корсет и так сильно, что поморщился от боли. – Изуродовал! Инвалидом сделал на всю жизнь! Смотри, мужик, никакой компенсации я от тебя не приму. Сядешь! И надолго! Будешь мне по жизни платить за последствия!
– Ну хватит уже с ума сходить, – негромко попыталась его утихомирить маленькая женщина рядом, видимо жена. – Он тебя не уродовал. Не видишь: выпил человек, повёл себя неадекватно. С кем не бывает?
– Не пил я, – проворчал я. – Мне стало нехорошо. Поэтому на вас повалился.
– Повалился, как же! – продолжил истерить мужик. – Кому ты сказки рассказываешь?!
– Прекратите! – прикрикнула на нас Эллина Родионовна, и все пристыженно замолчали. – Вы, Елисей. Говорите.
– Поднимался по лестнице в подземном переходе. Закружилась голова, опрокинулся. Махнул рукой нечаянно, попал этому, – киваю в соседа по палате, – по шее. Он стал верещать, его жена вызвала «Скорую». Так здесь и оказались. Слышь, мужик, прости, а? Пойдёмте, поговорим.
– Нет нужды! Я не собираюсь разговаривать! – завопил он опять. – Я просто заявлю в полицию. И никаких переговоров. Пусть в полиции разбираются! – вскочил и, придерживая шею одной рукой, выбежал, таща за собой жену, словно собачонку на привязи.
– Ждите меня здесь, – сказала Эллина Родионовна, уходя и забирая с собой медсестру.
Мы остались вдвоём: я и Лёха, которому позвонил, чтобы помог добраться домой. Кажется, сам не смогу. Но когда он уже приехал в клинику имени Земского, сам себя мысленно отругал: «Расслабился. Рохля! Мог бы с таким же успехом такси вызвать».
Вскоре доктор Печерская вернулась.
– Я всё уладила с тем гражданином, – улыбнулась она.
– Каким образом? – удивился Лёха.
– Секрет фирмы, – заметила врач.
– Вы сказали ему, что я скоро умру? – спросил я.
– Ну хорошо, признаюсь. В беседе помог ваш друг.
– Который? – поднял брови.
– Вот этот, – Эллина Родионовна показала на дверь, и в неё сразу же зашёл Костик.
Я отвернулся. Всё ещё обижен на него.
– Не буду мешать, – сказала доктор Печерская и покинула палату.
– Пошли, разговор есть, – сказал мне Костик, сделав приглашающий жест.
Мы втроём вышли из отделения неотложной помощи, заняли скамейку в парке вокруг клиники.
– Ну ладно, пацаны, вы поговорите тут, я отойду перекурить, – сказал Лёха.
Остались с Костиком вдвоём.
– Ты мог бы сказать, что мне стоило бы быть немым доктором, – робко произнёс друг. – Давай сходим, сделаем повторную проверку.
– Ты не немой, – вздохнул я. – Прошёл повторное обследование в вашей больнице. Диагноз подтвердился.
– Радуга, я… Я...
– У меня осталось только три месяца, – сказал я и замолчал, глядя на деревья вокруг. Удивительно и странно. Мы окружены со всех сторон огромным мегаполисом, а здесь, в этом не таком уж большом парке, тишина и красота такая, аж душу щемит. – Когда-нибудь был осенний вечер более прекрасен, чем этот?
– Правда! Такой невероятно прекрасный! – искренне подтвердил Костик.
– Радуга, я…
– Не надо, Костя, ничего не говори, – прервал я друга, поднимаясь с лавочки. – Давай, до встречи, – мы крепко пожали руки в знак того, что наша размолвка окончена, и я покинул территорию клиники. Вместе с Лёхой мы пошли по улице, и минут через пять друг, сглотнув, сказал:
– Слышь, Радуга, я бы сейчас от тарелки борща не отказался. Как думаешь?
– Хорошее дело, – улыбнулся я, тоже ощутив позывы голода.
Мы зашли в кафе, сделали заказ. Я с аппетитом начал есть горячий суп (увы, борща не оказалось), но вскоре отложил ложку и задумался.
– Ты чего? Ешь! Вкусно же, – сказал Лёха.
– Я хочу увидеть Надю Оленину, – произнёс я задумчиво.
Лёха аж поперхнулся.
– Чего? С дуба рухнул? – спросил он ошеломлённо. – Где будем её искать? Как нам её найти? Знаешь, это в советские времена были адресные столы. Но теперь… разве что в интернете. Ты не знаешь ни почтового адреса, ни где она жила. Сам подумай: куда обращаться? В полицию, что ли? Так в паспортном отделе тебя пошлют подальше, и вся невидаль. Скажут: раскрытие персональных данных и всё такое…
– Врачи сказали, что я скоро умру, – прервал я Лёху. – Перед смертью разве я не должен встретиться с Надей? Думаю, сошёл с ума. Собираюсь умирать, но когда думаю, что увижу Надюшу, снова, моё сердце трепещет.
Митрофанов с лицом, исполненным сожаления и жалости, покачал головой. Я понимаю: ему на такое моё заявление сказать нечего.
***
Надя
Я пришла к Андрею на работу, принесла контейнеры с едой. Не нравится мне, чем кормят в их столовой. Всё очень калорийное, жирное. Как бы панкреатит не заработал. Теперь раскрыла перед ним свои вкусняшки и, глядя на то, как он глотает слюнки, заговорила с улыбкой:
– После утверждения сценария следующего дня, после съёмок, я ощущаю странное возбуждение… Поешь. Ешь побольше, и пусть твои коллеги тоже смогут перекусить, если останется, конечно.
Андрей поел немного, потом посмотрел на меня:
– Ты не устала? – спросил вдруг.
– Нет. Почему я должна уставать от того, что делаю?
– Моя жена может потерять сознание от усталости. Меня это беспокоит, – заметил супруг.
– Прости. Я так занята, что мне не удаётся готовить для тебя вовремя, – призналась честно. – Вот, – кивнула на контейнеры, – решила компенсировать чуть-чуть. Ты ведь на меня не обижаешься?
– Нет. Я тебя люблю, чтобы обижаться. Знаешь что, Надюша, – он протянул руку и положил на мою ладонь, глядя в глаза. – Когда ты устанешь, просто скажи мне. Когда тебе больно, просто скажи мне. Захочешь объятий – я буду держать тебя. Захочешь расплакаться – высушу твои слезы. Я хочу всё это делать, поэтому и женился на тебе. Понимаешь?
Я кивнула, ощущая себя жутко неловко. Всякий раз, когда Андрей признаётся мне в любви, не знаю, что ему ответить. Хочется что-то тёплое и искренне, только… Откуда ей взяться, моей искренности? Ведь даже себе не хочу признаваться в том, что до сих пор, все эти годы, люблю только одного мужчину – Елисея Радугина. И ничто на свете не может этого изменить… К сожалению.
***
Елисей
Я не знаю, как это могло так случиться. На одном из проспектов произошла авария. Один другого не пропустил, выезжая с прилегающей улицы. Образовалась грандиозная пробка, и мы ехали все со скоростью черепашьего шага. В такие минуты, – а точнее часы, – поневоле пожалеешь тысячу раз, что ты живёшь в Москве и у тебя есть машина.
И вот мы тащимся, я с невыразимой скукой смотрю вперёд. Метр… ещё метр… Противоположный поток, который, как правило, едет быстрее, двигается точно так же. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, кто едет, и вдруг горячая волна прокатывается по телу. Потому что в паре метров от меня за рулём она! Надя Оленина!
Меня как молнией стукнуло. Несколько секунд я ошарашенно смотрел, а потом, повинуясь неподконтрольному чувству, заглушил мотор, выскочил из машины. В этот момент противоположный поток продолжил движение, и авто с Надей внутри стало удаляться.
– На-а-а-адяа-а-а-а! – заорал я на весь, кажется, проспект Мира. – Надюша-а-а-а!
И ладно бы просто закричал. Так ведь нет, помчался следом. Забыл совсем, что весь этот огромный поток, когда разгоняется, плевать хотел на пресловутое ограничение в 60 км/ч, и мчится настолько быстро, насколько позволяет мощность двигателей. Поэтому, пробежав метров с полста, я остановился, задыхаясь. Машина с Надей внутри потерялась вдали.
Ощущая себя полным глупцом, я постарался поскорее вернуться к своей машине, чтобы никто не успел вызвать полицию – наша полоса давно уже начала двигаться, и теперь стоящим сзади пришлось меня объезжать.
Я был настолько под впечатлением, что в тот вечер не поехал домой. При первой же возможности свернул и помчался обратно на работу. Оказавшись в офисе, позвонил приятелю, который работает в полиции, и попросил пробить владельца автомобиля по номеру. Он сначала возмутился. Но потом согласился.
Перезвонил, правда, только под утро, а ночь я провёл на диванчике. Разбудил его звонок.
– Алло?
– Это я.
– Узнал что-нибудь?
– Только номер телефона. Ну ещё домашний адрес. Слушай, Елисей. Ты пойми. Если это всплывёт, меня уволят из полиции.
– Я знаю, не волнуйся. Никто ничего не узнает. Давай, говори.
Приятель продиктовал мне информацию и положил трубку.
Сидя перед блокнотом, я крепко задумался. Ну, и что мне теперь с этим делать? Просто так взять и позвонить? Напомнить о себе девять лет спустя? Стыдно. Боже мой, как же стыдно! А если Надя узнает, что жить мне осталось все три месяца, то сразу решит: «Елисей Радугин решил воспользоваться мной по полной программе, чтобы скрасить оставшееся время до своей безвременной кончины».
Я смотрел на телефон, лежащий на столе, и не знал, как поступить. Позвонить, назваться? Но девять лет назад совершил непростительный поступок. Надя… она ведь наверняка не смогла меня простить. Да и теперь, вероятно, замужем, дети. Имею ли право разрушать чужую жизнь только потому, что самому на этом свете осталось меньше трёх месяцев? Чистый эгоизм, – вот как это называется.