«…Одной из самых первых посетительниц медпункта стала Анфиса.
Она вошла в комнату, Пелагея в белом халате сидела за столом.
Увидев жену Егора, она почувствовала, как сердце гулко ухнуло вниз.
«Зачем пришла? Чего ждать от нее? Худа или добра?»
Пелагея прекрасно помнила, что бормотала Анфиса в бреду, но не придала этому никакого значения».
Часть 30
Товарищ Заварзин с радостью встретил Пелагею, усадил и после приветствия спросил заботливо:
— Ну как ты, Прохоровна?
— Все путем, товарищ Заварзин!
— Пришла в себя немного?
— Да, все хорошо.
— Чувствую себя не в своей тарелке.
— Да вы-то тут причем?
— Ну как же? Ведь я его к вам направил. Хотел как лучше. В деревне у вас ведь уже вторая учительница замуж выходит и беременеет. Да и бабы, я слышал, обозленные. Мужиков и так нет, а тут еще городские учителки их отнимают.
Заварзин широко развел руками, а потом прихлопнул себя по бедрам, и Палаша вдруг вспомнила, именно так делала ее мама, когда была чем-то недовольна, или удивлялась.
От воспоминаний ей сделалось так хорошо-хорошо!
— Не думайте об этом, товарищ Заварзин, вы все правильно сделали, — успокоила она Виктора Петровича.
Секретарь кивнул, Пелагея немного помолчала и продолжила беседу:
— Я вот в деревне медпункт организовала, фельдшерю немножко…
— Да ты что? — поразился секретарь. — Какая же молодец! Да как я, дурак, сам не догадался? Ты же почище всякого врача теперь навыками владеешь! Такой опыт за войну наработала. А у нас на сто километров в округе докторов нет. Точно знаю, что люди к бабкам ходят, рожают с повитухами. Молодец, Пелагея!
— Да будет вам! — смутилась она. — Случайно вышло, вот как раз у жены своего бывшего мужа роды-то и приняла. Повитуха от нее отказалась, сказала, что ничего не сможет сделать, а я как-то на фронте видела, как наш хирург такие же роды принял: ребенок у роженицы неправильно лежал. Развернула я его у Анфиски, да и все.
Виктор Петрович восхищенно смотрел на Пелагею.
— Ты так запросто говоришь о таких сложных вопросах! Сразила меня наповал.
— Вот молва обо мне по деревне и пошла, люди к нам во двор ходить стали. Кто с чем! У кого царапина, а у кого и серьезное. Потому мы и организовали медпункт в заброшенной хате. У меня же мать и дочка.
Неожиданно назвав Валю матерью, Пелагея поразилась самой себе, но, услышав равномерно бьющееся сердце, испытала радость.
«А ведь и правда, Валя — настоящая мать мне! Заботливая, любящая!»
— Мужики подремонтировали, — продолжила Пелагея. — Стол поставили да скамью побольше сколотили. Я уж даже пару несложных операций провела. Планирую кровати занести, санитарку взять в помощь, одной уже сложновато. Возьму девчушку помоложе, платить-то нечем. Взрослая баба не пойдет.
— Да я уверен, что еще подерутся девки за такое предложение! Ты же обучишь всему, — перебил Виктор Николаевич.
— Не знаю, поглядим. Обучать не умею, просто буду делать свою работу! Сможет — научится. А приехала я с просьбой: самого элементарного бы нам! Медикаментов простейших, перевязочного материала, скальпель хоть один, а то ножом обычным раны вскрывала. Из хаты принесла. Да шприцов бы мне, ну хоть один! А? Поможете? — она умоляюще посмотрела на секретаря.
— Непременно! — тут же ответил он. — Сделаю все, что смогу. Такое дело ты сделала! Надо же! На всю округу у нас теперь фельдшер!
Заварзин тут же набрал номер, поговорил с кем-то, чирканул что-то на бумажке и протянул Пелагее:
— Езжай-ка по такому-то адресу. Все, что есть на складе, получишь. Увезете? — подмигнул он, вспомнив случай с мукой.
— Было бы что везти! — с улыбкой ответила Палаша так же, как и в прошлый раз.
— Вот бы побольше таких людей, как ты, Прохоровна! Мы бы быстренько страну из развалин вытащили. Настоящая ты! — Заварзин поднял кулак и потряс им в воздухе. — Вот такая!
— Да вы-то сами домой хоть ходите? — улыбнулась Палаша.
— Бывает, но редко, — Заварзин понизил голос. — Открою тебе секрет. Жена моя к нам машинисткой устроилась, чтобы со мной видеться хоть на работе.
Пелагея покачала головой.
— А дети? Они как же?
Едва заметная тень пробежала по лицу Заварзина:
— Сын погиб еще в сорок первом, а дочка в Москве с мужем и внучкой нашей. Вот так. Одни мы!
— Простите, Виктор Николаевич, — Пелагее стало неловко, она пожалела, что спросила.
Но Заварзин ободряюще посмотрел на нее:
— Ничего, Прохоровна, ничего. Сколько горя в стране нашей. От запада до востока вся страна в беде, потерях, смерти. А мы дальше, вперед, только вперед!
…Одной из самых первых посетительниц медпункта стала Анфиса.
Она вошла в комнату, Пелагея в белом халате сидела за столом.
Увидев жену Егора, она почувствовала, как сердце гулко ухнуло вниз.
«Зачем пришла? Чего ждать от нее? Худа или добра?»
Пелагея прекрасно помнила, что бормотала Анфиса в бреду, но не придала этому никакого значения.
Анфиса, только войдя, упала на колени и так поползла к Пелагее.
Палаша поднялась, оперлась на стол:
— Анфиса, ты чего удумала? А ну встань сейчас же! — выдохнула она.
— Ня встану! Ты сядь, Палашанька! А то я тебе уроню! Сядь от греха.
Палаша послушно села на стул, все еще не понимая, чего ждать от этой бабы. Но на глаза почему-то наворачивались слезы.
Анфиса подползла к ней и уткнулась лицом в ее колени, схватила руки и стала целовать, приговаривая:
— Усе помню, ня безумная я. Видение мене было у тот вечор! Казали мене, ежеля ня признаюси и ня повинюси — сдохну, и робятенок мой ня выживеть, а тут и ты зашла. Усе поняла я сразу, у чем и кому признатьси! Хочь верь, хочь нет. Прости, Палаша. Черт попутал мене… я это на тебе у милицию наговорила тада… за муку.
Анфиса подняла на Пелагею огромные серые глаза, полные слез. Взглянув в них, Пелагея сразу поняла, что она искренне раскаивается в содеянном.
Палаша погладила ее по светлым спутанным волосам:
— Ну будет, будет. Призналась же уже! Зачем снова пришла? Поняла я все. Как ребенок? Ладно все с девочкой? Как назвали?
— Усе ладно, Палашенька. Сосет хорошо, тихая, спить, глазья ясные. На мене смотрить так потешно! Люблю я ее шибко! Благодарствую я тебе, Палаша! Вовек не забуду я, как ты мене спасла и робятенка мово! Прости, Палаша! Прости!
Анфиса снова принялась целовать руки Палаше.
— Ну полно, полно! — Пелагея легонько отстранила ее от себя. — Было и было.
— Ты б могла к мене ня прийти! Но ты пришла! Ты б могла мене ня спасти. Но ты спасла! Любая баба ня стала б мене подсоблять, — быстро-быстро говорила Анфиса.
— Иди домой, — легонько подтолкнула ее Пелагея. — Я не сержусь на тебя. Мне тоже было уроком. Ничего просто так не происходит. Как назвали-то? — опять спросила Пелагея.
— Так Палашенькой! Разве мама ня казала тебе?
Пелагея закусила губу и тихо ответила:
— Нет, я с петухами ухожу, люди уже здесь сидят. Прихожу поздно, спят уже. Некогда нам разговоры разговаривать.
— Настюшенька твоя как подсоблят мене! От чудо девка! Прямо сразу вижу: мамка из яе добрая будять. Справныя такая!
В это время раздался еле слышный стук в дверь, и в чуть приоткрытой двери появилась голова деревенского парнишки Грини:
— Тетка Палаша, можно до вас?
Анфиса быстро вскочила на ноги и, бесконечно кланяясь, попятилась к двери, приговаривая:
— Благодарствую, вовек ня забуду.
— Иди, иди, Анфиса. Тебя дочка ждет. Заходи, Гриня! Чего там у тебя приключилось?
… В медпункт стали ходить за исцелением тела и души. В основном приходили бабы, и, когда Пелагея спрашивала:
— Что беспокоит?
То женщина частенько показывала на грудь и говорила:
— От тута болить сильна.
Пелагея напрягалась, а женщина продолжала:
— Особливо, када Васька напьетси и детей гонят, а я яво боюси и молчу.
Тогда начинался длинный разговор с выяснением, почему Васька пьет, и как давно. Бывало, что и Ваське доставалось. Вызывали на собрание коммунистов и песочили.
Пелагею побаивались, а больше уважали: за трудолюбие, прямоту, душевность и самоотдачу.
Татьяна Алимова
Все части повести здесь⬇️⬇️⬇️
Если вам нравятся мои истории, то прочтите еще и эту⬇️⬇️⬇️