Пожелтевшие от времени листки школьной тетради… В них столько боли, отчаяния, надежды… Они принадлежат узнику немецкого лагеря Миллерово – нашему земляку Мухаматулле Сибагатулловичу Гизатуллину.
«Родился он в д.Усть-Белишево в 1922 году, в семье был единственным ребенком. Так как у них в деревне не было школы, учился в Утеймуллинской школе. Мастерски играл на гармошке, был трудолюбивым парнем, - вспоминает о нем его двоюродная сестра, ветеран педагогического труда Зухра Агзамовна Булатова. – В войну он служил в кавалерийской дивизии. При выполнении боевого задания попал в плен. На родину вернулся лишь в 1948 году. Женился, и уехали они в строящийся город Кумертау. Работал бульдозеристом. Его фотография не сходила с Доски почета города.
Вырастили трех дочерей. Умер в 1985 году. Побои, полученные в фашистском плену, унесли его рано – в 63 года».
Волосы дыбом встают, когда читаешь его записи. Настолько чудовищной была машина уничтожения советских военнопленных. Воспоминания Гизатуллина – это еще одна правда о лагерях смерти нацистов, подобное описывается также в книге нашего земляка В.Бикташева «Мы старше своей смерти».
Не сломаться, выжить, сохранив чувство человеческого достоинства, а потом, еще раз пропустив все это через свое сердце, запечатлеть на бумаге – разве это не героизм?
Мухаматулла Гизатуллин хотел, чтобы об этом знало будущее поколение.
Последнее задание и плен
Пехоте с тяжелой артиллерией было приказано отступать до Дона и держать там оборону. А мы, кавалерия, время от времени вступая в бой с врагом, должны были открыть для них путь к отступлению.
16 июля 1942 года. Стояла ясная летняя погода. На полях колосится пшеница, только ее некому убирать.
Наша группа остановилась в небольшом лесу. Командир взвода (фамилию не помню) дал мне задание: справа в километре от нас в яме остались две «катюши», их нужно уничтожить, чтоб не достались врагу, т.к. мы находились в окружении.
Выполнив задание, на коне я возвращался обратно. Внезапно с правой стороны пикировал вражеский самолет и сбросил бомбу. Быстротой молнии спрыгнув с лошади, я прижался к земле и в один миг увидел, как взрывная волна подбрасывает вверх моего коня… Больше ничего не помню.
Вдруг я почувствовал себя никому не нужным. Ведь о том, что случилось со мной, никто не знает: ни лейтенант, отправивший меня на задание, ни друзья, ни мать. Оказывается, контузия – страшное состояние. Ничего не слышу, не могу выговорить даже слово. Время от времени отказывают то ноги, то руки. А это подобно смерти.
Нас, более тысячи пленных, под усиленным конвоем гнали на запад. Так как я ничего не слышал, старался держаться в середине колонны.
Первые побои
Не останавливаясь, шли очень долго. Мне захотелось по нужде. На три шага вышел из строя и сел, что обошлось мне очень дорого. Худой долговязый немец тут же наскочил и начал бить меня шомполом. От яростно опускавшихся шомполов моя спина превратилась в кровавое месиво. Весь избитый, еле-еле встал в строй. Впервые в жизни я испытал унижение и адские боли от побоев. Пленные, уткнувшись взглядом в землю, тяжело вздыхали. Такое может произойти с каждым.
О еде мы вовсе забыли. Август выдался жарким. Нас мучала жажда. Пить не дают даже когда переходим реку вброд, бьют прикладами, пинками гонят дальше. Проходя через деревню нельзя оглядываться по сторонам, вступать в разговор – в противном случае получишь палкой по голове.
В одной деревне женщины вышли навстречу с продуктами и водой, но фашисты, направив на них автоматы, окриками остановили. Одна из них все же кинулась к нам со свертками, но не успела… ее застрелили. Таких случаев было немало. На ночевку останавливали в безлюдных местах, где поблизости не было ни деревень, ни речки. Сгоняли всех в кучу, направив прожектора машин, охраняли с овчарками. Во время одной из таких ночевок немцы начали искать кого-то и вскоре приволокли пленного. Тут же перед нами на него натравили собак, которые разорвали его на куски. От такого зверства мы отводили в сторону глаза, но фашисты палками заставляли нас смотреть.
Многие не выдерживали долгую и тяжелую дорогу, падали на ходу. Однажды подвезли целую машину мелкой сушеной рыбы и раздали по горсти пленным (эти рыбы, вероятно, были приготовлены для удобрений). Голодные, мы вынуждены были съесть, а воду нам не давали. Люди совсем обессилели, падали десятками. А фашисты долго не раздумывали, на месте расстреливали их из автоматов. Свидетелем таких ужасных действий я был не один раз.
Проходя через болота, мы пытались набрать хоть немного воды в пилотки, и каплями утолить жажду. Помню такой случай: проходили через украинскую деревню. Одна женщина вынесла ведро воды. Недолго думая, я выбежал из строя, мгновенно набрав в свой котелок воду, юркнул в строй. Охранники выстрелили сзади два раза, но пули попали в другого пленника, он упал.
Мне было тяжело, контузия еще не прошла. Голосов я не слышал. Приказы эсэсовцев друзья писали для меня на бумаге. Когда отказывали ноги (а это частое явление при контузии) меня поддерживали идущие рядом.
Помощь украинского народа
Когда совсем выбились из сил, нас загнали на картофельное поле колхоза. Мы научились есть и сырую картошку. Однажды в конце одной большой деревни нас встретила группа людей, большинство были женщины. На краю дороги – большая горка нарезанного хлеба. Немцы разрешили нам взять по кусочку. Здесь троим из нашей колонны улыбнулась удача. Их «узнали» «матери и жены», свидетелями стали деревенские старосты. Под расписку их оставили в деревне. Такие случаи были почти в каждой деревне. Говорили, что все это делается по решению подпольных организаций: подкармливали по возможности, освобождали из плена.
Если б я подробно описывал каждый день пути от Дона до Миллерово, те ужасы, которые довелось увидеть, мне пришлось бы писать очень много и долго. Поэтому я остановлюсь лишь на некоторых событиях.
Я глубоко благодарен украинскому народу, особенно их женщинам. Они жизни не пожалели ради того, чтобы облегчить нашу участь.
Фашистов – я бы сравнил с бешеными зверями. В одной украинской деревне произошел такой случай: один пленный увидел жену и дочь. Выкрикнув имя девочки, он чуть-чуть вышел из строя. Жена и дочь кинулись к нему. Лучше бы он прошел молча… Два конвоира затолкали пленного в строй, но дочь шла следом и звала «папа, папа», за дочерью шла жена.
Пленные кричали: «Не подходите близко, застрелят!» Но они то ли не слышали, продолжали идти. И тут немец застрелил жену, дочь рванулась к отцу, но на миг только… Другой конвоир ударил ее по голове прикладом. С размозженной головой девочка осталась лежать на земле. Что испытывал бедный отец, одному Богу известно. Казалось, он не чувствовал, как били его прикладом по спине. Вот фашизм бывает каким. Все это я видел своими глазами, пережил сердцем. Раны на сердце от всего увиденного никогда не зажили.
В руках власовцев
Немцы передали нас власовцам. Одна треть пленных осталась лежать в пути, а впереди что предстояло?..
В дороге я встретил своего земляка. Звали его Минибай. Он был из Толбазов. Когда нас передали власовцам, он сказал: «Мы попали в руки предателей, вряд ли живыми вернемся». Каждое слово нужно было обдумывать, прежде чем говорить. Оно могло оказаться последним. Мы с Минибаем думали о побеге, но не вышло. Подвело мое здоровье. Минибая потом я потерял. Он был отчаянным парнем. Может, сумел сбежать, но больше я его не видел.
Нас остановили на отдых. И тут конвойный положил глаз на мои кавалерийские сапоги и велел снять. А свои ботинки кинул в сторону и сказал: «Забирай». Я только хотел встать, один из пленных меня остановил: «Куда идешь? Забыл про приказ: шаг в сторону – расстрел». Конвоир зло рассмеялся: «Догадался, сталинская морда, - и ушел со словами: «Ваша песня уже спета». Мой товарищ, остановивший меня, вслед крикнул: «Рано радуешься! Это только начало, а что будет потом – посмотрим!» И тут же шомпол с визгом опустился ему на спину. Он лишь стиснул зубы от боли.
И так, босиком, с рваными ногами, я дошел до Миллерово.
Продолжение следует...
Автор: Мухаматулла Гизатуллин
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.
