Подумал, не позвонить ли Сорокину, но решил, что поздно. Встал, разминая мышцы, прошелся по комнате. Вспомнил, как давно не был в спортзале, и обругал себя за леность. Посмотрел на часы и понял, что проголодался. Убеждая себя в том, что на ночь есть вредно, пошел на кухню, поставил чайник, нарезал колбасы. Сел, задумался.
Вспомнилась Катя. Что-то приятное было связано со вчерашней нелепой встречей. Что-то такое, что растягивало губы в улыбку и грело душу.
Но не моя же растоптанная семейная жизнь! Кирилл машинально поглощал бутерброд, старательно пытаясь понять, откуда исходило тепло этой случайной встречи. Молодость? Студенчество? Беззаботность? Чушь какая! Еще посидел, и уже стало казаться, что совсем чуть-чуть, и ухватит суть, но тут зазвонил телефон. Чертыхнувшись, он снял трубку.
— Здорово, Кирюха! — раздался веселый нетрезвый голос. — Как жизнь?
— Нормально, — неуверенно ответил Кирилл.
— Не узнал, что ли? — На том конце засмеялись. — Диму помнишь?
— Диму… — протянул Кирилл, надеясь, что дальше последует спасительная фамилия.
— Ну ты даешь! Венгр звонит.
— О Господи, сто лет. — Он понял, что очень обрадовался звонку бывшего приятеля. И что самое удивительное — почувствовал, что этот звонок укладывается в цепочку его размышлений о непонятно-приятном. Как-то Венгр был с этим связан.
— Я что звоню? — серьезно сказал Венгр. — Во-первых, давно не виделись.
— Это точно, — кивнул Кирилл.
— Во-вторых, есть повод, — Венгр выдержал паузу.
— Какой же?
— Пять лет со дня выпуска. В эту субботу. Грядет большая пьянка. Придешь?
— Дай подумать.
— Да что там думать! — вскинулся Венгр. — Подваливай, вспомним старые времена!
— Ладно, буду, — неожиданно легко согласился Кирилл. — Где сбор?
— Сначала на факультете, а потом в банкетном зале Дома ученых.
— Как вас в Дом ученых-то занесло?
— Калашников организовал. Он теперь в Академии наук важная шишка. Ну, так ждем! — крикнул Венгр и повесил трубку.
Кирилл подумал было, что зря пообещал, наверняка возникнут какие-нибудь дела, но тут снова зазвонил телефон. Думая, что Димка забыл что-то сказать, Кирилл снял трубку со словами:
— Что там еще у тебя?
Однако незнакомый голос официально осведомился:
— Кирилл Степанович Игнатов?
— Я слушаю, — Кирилл сразу подобрался. Ясно, звонят по делу.
— Это хорошо, что ты слушаешь, сука, — прошипела трубка. — Так вот: если будешь лезть не в свое дело, останешься не только без ушей, но и без рук, без ног. Ты понял, сволочь? Не оставишь хозяина в покое — калекой станешь милостыню в переходах клянчить.
Кирилл неосознанно отстранил трубку от уха и в недоумении уставился на телефон. Он никак не мог сообразить, что нужно отвечать в таких случаях. В памяти всплывали сцены из боевиков, где действовали отчаянно храбрые и сильные парни. Он все еще смотрел на трубку, когда понял, что уже давно идут короткие гудки.
Поднялся, походил по кухне. Налил себе чаю. Обжигаясь и не замечая этого, сделал несколько глотков.
Он знал, что не уступит. Никакие телефонные звонки не заставят его бросить это дело. И еще он знал, что прозвучавшие угрозы не были пустыми. Эти ребята слов на ветер не бросают.
Кирилл снова открыл ежедневник и записал на завтрашний день: пистолет, нож, а лучше то и другое. Полистал свою телефонную книжку и напротив этой записи вывел телефон и инициалы. Кирилл знал, где можно достать оружие.
Прошло уже два часа, а толку никакого! Опять день впустую. И что? Завтра возвращается Артем, а сейф как был за семью печатями, так и остался.
Катя тяжело вздохнула, повесила картину на место и устало села за письменный стол. Она перебрала все даты, все дни рождения и все известные ей телефоны. Артем богатой фантазией не отличался, и Катя сильно надеялась, что пять заветных цифр подберет без труда. Не тут-то было. Видимо, в этом случае муж напряг все свои мыслительные способности и использовал число, непосредственно к их совместной жизни касательства не имеющее. А значит, безнадежно. Выбросить идею из головы — и забыть.
Катя привычно огляделась — все ли в порядке. Заметила на пыльном столе след своей пятерни и подумала, что неплохо бы сделать в доме уборку. Но уж очень не хочется браться за щетки и тряпки. Тем более что на вечер намечено романтическое свидание с Эдиком, и опошлять его черной работой показалось глупым. Оставив уборку на завтрашнее утро — Артем собирался приехать лишь поздно вечером, — Катя решила принять ванну.
Она очень любила эти блаженные минуты: время, посвященное себе. Массаж лица, маникюр, подбор белья и одежды. Собираясь к Эдику, Катя всякий раз тщательно продумывала, что надеть, как накраситься. Встречи с любовником она превращала иногда в целые эротические спектакли, в которых выступала и режиссером, и актрисой. Ей нравилось думать, что такой женщины, как она, у Эдика никогда не было и больше не будет. И когда они расстанутся, он навсегда сохранит ее образ в своем сердце. Катя давно считала себя роковой женщиной.
На сегодня она выбрала шелковое кружевное белье, белые чулки, строгое синее платье с отложным белоснежным воротником и — две косички. Минимум косметики. Невинная гимназистка после уроков. Эдик будет в восторге.
Привычно поймала такси, села на заднее сиденье и скромно потупила глазки: входила в роль. Но на Тверской попали в пробку, и сидеть, уставившись на собственные коленки, стало скучно. Катя принялась глазеть по сторонам.
На город наступала весна. Последние несколько дней стояла теплая погода, и снег, пройдя через кашеобразное состояние, превратился в быстрые ручейки, по которым к стоку несся самый разнообразный мусор — спичечные коробки, пачки из-под сигарет, смятые жестяные банки, прошлогодние бурые листья. В большой затемненной арке (с одним солнечным углом) у бурного потока сидел на корточках заинтересованный малыш с веточкой в руках, на которую был трогательно наколот крошечный бумажный парус. Затаив дыхание, ребенок спустил обреченный кораблик на воду и, приподнявшись, весь подавшись вперед, неотрывно наблюдал за ним, пока тот не погиб в водной пучине. Наступила очередь следующего маленького «Титаника». Арка с малышом — кадр из детства — проплыла мимо, машина преодолела пять метров. Красок на улицах прибавилось: женщины спешили сбросить темные надоевшие шубы и пальто. Еще совсем недолго — и Москва станет пестрой от разнообразия юбок, блузок, сарафанов, брюк и джинсов.
Не так давно по весне Катя каждый день отмечала перемены. Первые липкие листочки, желтые пятнышки мать-и-мачехи на голой черной земле, первые ростки ярко-зеленой крапивы. И воздух! Как будто на время исчезала вечная московская гарь, и казалось, что не дышишь, а пьешь свежую вкусную воздушную смесь.
Но в последние годы все как-то замельтешило. Только-только повсюду лежал снег, а уже скоро лето: и пыльно, и душно, и дышать нечем.
Перестала замечать движение дней. Снег чернеет за одно мгновение, деревья как будто ждут того момента, когда я отвернусь, чтобы быстро и незаметно выпустить свои листья. Это несправедливо. Я так всегда любила это вечное начало, словно оно обещало мне новую прекрасную жизнь, новые захватывающие приключения, новые влюбленности. Может, дело в том, что кончилось все новое и теперь в жизни меня ждет только испытанное и надоевшее?
Справа медленно тронулись машины, и Катя машинально посмотрела туда. Рядом ползли белые «жигули», и за рулем сидел парень, показавшийся Кате смутно знакомым. Где-то они уже встречались, но где? И что-то загадочное было связано с этим человеком, но что? Катя изо всех сил старалась вспомнить обстоятельства, при которых могла пересекаться с водителем белой машины — почему-то ей это показалось очень важным, — но безрезультатно.
Парень, видимо почувствовав ее взгляд, обернулся. И тут же отвел глаза. Начал поправлять кепку и совсем закрыл свое лицо.
Вот черт! Катя откинулась на спинку. Может, померещилось. Наверное, просто типичная мужская физиономия, вот и показалось…Пробка кончилась. Машины рванули вперед, и мысли Кати повернули на предстоящее свидание. Надо было настроить себя на игривое состояние. И с какой стати, в конце концов, мучить себя неприятными размышлениями!
Эдик дверь открыл сразу, как будто стоял в коридоре и караулил ее приход. Она радостно бросилась ему на шею, забыв про свою роль скромницы. Помог снять плащ и, небрежно бросив его в шкаф, снова обнял Катю, прижал к стене.
— Сначала выпить дай, — прошептала Катя. — Не спеши.
Они прошли в комнату, сели за небольшой столик.
— Тебе как всегда? — спросил Эдик.
— Да, только мартини побольше. Напьюсь сегодня.
Катя забралась на диван с ногами и, пока Эдик делал напитки, осматривалась. Квартиру он, конечно, немного запустил. Вроде и видны следы уборки, но как-то местами: здесь играем, здесь не играем. Надо бы показать мальчику, как поддерживать чистое уютное гнездышко. А то небось всю жизнь мама за ним подтирала. Покажу, а дальше пусть сам. Мне одной халупы хватит.
Катя вспомнила пыльный стол со следами своих пальцев, и ей стало не по себе. Нехорошее предчувствие кольнуло.
— Тащи сюда стакан, — поторопила она любовника. — А то сегодня у меня явный перебор непрошеных мыслей.
— Давай до дна, — Эдик чокнулся с Катей. — За нас.
— За нас, — равнодушно подтвердила она.
— А теперь, — Эдик полез к ней под платье, — теперь можно?
— Все что хочешь, — жарко зашептала Катя. — Пока я не взмолюсь о пощаде…
Они занимались любовью больше трех часов. На диване, на полу, в ванной. От белых чулков остались одни воспоминания. В те немногие моменты, когда Катя могла думать, она с неясной обреченностью представляла, как ей будет не хватать этого пылкого мальчика с его необузданными и такими восхитительными ласками. Мысли об Артеме Катя загнала вглубь. Ей казалось, что она совершенно забыла о муже и помнит только, что она о нем не помнит.
Потом они долго полулежали на полу, на диванных подушках, допивали мартини и молчали. Катя потому, что не было сил говорить, да и не о чем, а Эдик потому, что готовился сказать нечто важное.
— Катя, — тихо начал он. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя. — Катя беззаботно кивнула. — И я знаю, что ты ко мне относишься, как к игрушке. Мне кажется, ты временами вообще забываешь, что я тоже человек.
Катя напряглась, это было что-то новенькое — Эдик поднимал голос.
— Ты это о чем? — строго спросила она.
— Ты даже не хочешь замечать моих чувств, и я, как последний дурак, подыгрываю тебе. — Он помолчал. — Мы никогда ни о чем серьезном не говорим. Никогда не обсуждаем наше — наше! — будущее. Как будто его не существует. Живем только этими ворованными урывками.
Катя отстранилась, села, пристально посмотрела на Эдика. Он сразу осекся.
— Я не собираюсь портить вечер выяснением отношений, — резко сказала она.
— Никто и не выясняет отношения, — мягко возразил Эдик. — Нельзя выяснять то, чего нет.
Встал, налил себе чистого мартини и залпом выпил.
— Ты просто пьян, — объяснила Катя этот непонятный всплеск чувств. — Вот и чудится непонятно что.
— Пусть, — он горестно посмотрел на Катю. — Пусть.
Она встала:
— А сейчас я поеду. Поздно.
Прошла в ванную, быстро привела себя в порядок, с удовольствием посмотрелась в зеркало. Мысль, что из-за нее страдает еще один мужчина, не удивила и не расстроила ее. Так уж заведено в этом мире. Каждому свое.
Поцеловав Эдика на прощание, Катя, не обремененная переживаниями по его поводу, вышла на улицу. Почти сразу подвернулась машина, и она, договорившись с шофером, устроилась, как обычно, на заднем сиденье.
Ей было хорошо. Тело отдыхало, в голове, наконец, не билось ни одной мысли. Практически всю дорогу Катя просидела с закрытыми глазами и потому не могла видеть, как за ней от дома Эдика до ее подъезда неотступно следовали белые «жигули».
Кирилл собирался на встречу выпускников без особой охоты. До последней минуты втайне надеялся на какой-нибудь крайне важный звонок, на который можно было бы сослаться и без зазрения совести никуда не ходить. Тем не менее с самого утра назначенного дня убеждал себя, что не прав, что все проклятая леность, что наверняка там будет здорово, опять же интересно увидеть, кто кем стал, кто изменился, а кто нет. И вообще идти надо, говорил себе Кирилл, но кому надо и почему надо, ответить бы не смог.
Придя на факультет, сразу пожалел, что пришел. Стоял общий гвалт, бывшие сокурсники целовались, обнимались, хлопали друг друга по плечу. И такой фальшью несло от радостных восклицаний: как я рад тебя видеть! — что Кириллу становилось неловко. Он совсем было собрался домой.
Но тут появился Венгр, немного нетрезвый, немного небритый, и так обрадовался Кириллу, что у того просто язык не повернулся сказать, что уходит.
Поехали в Дом ученых. Народу собралось человек около пятидесяти, все одновременно галдели, смеялись немудреным шуткам. Отвечая на самый популярный вопрос вечера: ну а ты где? — почти все чуть-чуть привирали.
Мест за столиками оказалось намного меньше, чем людей. Тут же было решено, что девушки примостятся на коленях мужчин. Началась веселая суматоха — кто с кем, — в результате которой Кириллу досталась полная и несимпатичная Галя, в прошлом староста их курса.
Он все продолжал твердить себе: как здорово, что я приехал на это сборище. Но бестолковость вечера, студенческий задор, из которого Кирилл успел за эти пять лет вырасти, как из коротких штанишек, исподволь раздражали его. Поискал глазами Венгра, увидел, что он и двое ребят договариваются о чем-то с официантами, и вспомнил, что пока не отдал денег за юбилейный банкет. Раздраженно вспыхнула мысль: еще и платить за это сомнительное удовольствие.
Подошел радостный Венгр. Устроился на половине стула, разделив его с Калашниковым, и сразу включился в застольное пустословие. Общих тем, кроме совместной учебы, не было. Поэтому разговор сводился к тем пяти годам, которые когда-то объединяли всех этих разных людей. Вспоминали экзамены, зачеты, некоторых преподавателей, выезды на картошку, веселые сборища и забавные хохмы.
Столы постепенно запестрели. Официанты разносили еду, как по волшебству появлялись бутылки — и сразу опустошались. Пили в основном водку. Вскоре началось хождение от стола к столу с тостами за прекрасных дам и светлое будущее. Когда зазвучала музыка, за столиками стало просторнее — начались танцы.
Кирилл угрюмо ел котлету по-киевски и делал вид, что пьет. На самом деле в рюмке его была вода: он никогда не пил за рулем. Сейчас он отчаянно ругал себя за то, что поехал на собственной машине. Конечно, нужно было взять такси. А теперь из-за своей же тупости вынужден, как последний трезвый идиот, наблюдать вполне безобидную пьянку!.. Никогда не думал, что подвыпившая компания кажется трезвеннику до такой степени непривлекательной.
По сторонам старался не смотреть, в разговоры не вслушиваться. Поем немного и уйду. Никто не заметит. Димке все потом объясню, если мое бегство вдруг как-то обидит его.
— Чего не танцуешь, старый хрыч? — Венгр тяжело упал на стул рядом с Кириллом.
С его лба стекал пот, глаза словно кто заштриховал. Он размашистым движением поставил перед собой рюмку и попытался налить водки. Большая ее часть пролилась на стол. На Венгра зашумели, но он только отмахнулся.
— Ты что такой мрачный, Кирюха? — Венгр обнял приятеля за плечи.
Кирилл попробовал отодвинуться, но было некуда. К столу стекался народ — в музыке некстати образовалась брешь, — и чтобы зря не терять времени, решили немедленно выпить.
— Все нормально. Голова немного болит.
— Это легко лечится, — Венгр щедро плеснул ему водки в стакан. — Давай махнем за нас с тобой, — сказал тихо и вдруг перекрыл гул голосов громким выкриком: — Эй, предлагаю тост! — Головы повернулись в его сторону. Венгр, пошатываясь, встал. — За нас с Кирюхой. Мы с тобой, брат, видишь ли, одной крови, — сказал он вновь нормальным голосом, обращаясь к Кириллу.
Продолжение следует…