I. Сын
Удивительная штука – тело. Раньше мне казалось, что настоящий, красивый я прячусь за десятками килограммов жира. Просто временно моя истинная прекрасная сущность спрятана за складками рыхлого, как подтаявший на солнце мартовский снег, тела. Но если похудеть, то вместе с безупречным прессом, стройными ногами, изящной длинной шеей и мускулистой спиной миру откроются мои обаяние и ум, блестящее чувство юмора и притягательность. Я был уверен, что на самом деле я – идеал. Но между мной настоящим и миром, что в нетерпении ждал моего преображения из гадкого утенка в красивого лебедя, стоят – всего-то – килограммов пятьдесят неприятной желтой субстанции, которую врачи называют жировой тканью.
Мне было двенадцать, когда эндокринолог сообщил моей маме, что у меня слишком высокая масса тела – сто десять килограммов! И что проблема эта вовсе не косметическая. А вполне медицинская: сахар крови по верхней границе нормы, давление как у потрепанного жизнью офисного мужика – если я срочно не поменяю рацион и не начну заниматься спортом, то жизнь моя будет недолгой и несчастной.
Мама и до того переживала, но никак не могла заручиться моей поддержкой, чтобы поменять нашу жизнь. Мне казалось, что банка нутеллы и чипсы – вполне безобидный способ справиться с тревогами этой непростой жизни, с одиночеством и неуверенностью в себе.
Оказалось, шоколад и жир из фритюра перестают быть друзьями где-то там, на границе между двух- и трехзначными цифрами на весах. И становятся врагами…
Вначале мама радовалась. Я был очень дисциплинированным. Новые правила питания быстро стали моим новым утешением, вытеснив из памяти радость короткого забытья от мультиков под огромный пакет чипсов. Я вспоминал об этом с ужасом. Мерзкий жир, что попадал в мой желудок, а потом и в кровь, и забивал сосуды, превращая меня в маленького старика… Мерзкий сахар, что наполнял мою кровь, проникал в каждую клеточку.
Я отказался от сладкого. Забыл вкус чипсов. Перестал есть жареное. Потом вычеркнул из рациона картошку. Наконец, пришло время фруктов. Мама пробовала спорить со мной, говорила о том, что фрукты полезны, да и в тарелке картофельного пюре иногда нет ничего плохого. Но я думал о мерзком жире и мерзком сахаре. Представлял, как страдают мои сосуды. Как стареет раньше времени сердце.
Нет, я не буду это яблоко. Оно не пойдет мне на пользу.
Не помню точно, когда цифра на весах приблизилась к пятидесяти килограммам. Я потерял больше половины своего веса примерно за год – вначале дело шло быстро, потом чуть медленнее, но я в любом случае не собирался останавливаться. Хотя где-то на том этапе мне вдруг открылась простая истина.
Мне четырнадцать. Я по-прежнему ненавижу себя. У меня ни на йоту не прибавилось уверенности. Ни одного очка к харизме. Ни одного балла к чувству юмора.
Если раньше мне приходилось искать одежду в магазинах для взрослых – мы с мамой обходили торговый центр и не всегда выискивали что-то подходящее, то теперь мне легко выбрать нужную вещь: просто берешь то, что на пару размеров больше, чтобы окружающие не доставали оханьем про «недокормленность» и стараешься слиться с окружением, чтоб никто не обращал внимания.
Да, я себя по-прежнему ненавижу. И шестьдесят килограммов жира оказались ни при чем.
II. Мама
Психолог сказала, что мой сын себя уничтожает. Разум ребенка об этом не знает, но подсознание выполняет программу под названием «не живи». И выразительно посмотрела на меня, как бы спрашивая, нет, даже утверждая без слов, что это я внедрила в мозг своего чада губительную программу.
Конечно, больше ведь некому. Мать-одиночка, всеми затюканное существо. Я промолчала. Не видела смысла оправдываться. Идиотское предположение, будто я настраиваю своего сына на исчезновение из этого мира, когда он – единственный смысл моего существования. Да пошла ты, психолог.
Потом я читала, что не все так просто: расстройство пищевого поведения возникает, когда есть генетическая предрасположенность, определенные проблемы в семье, чувство одиночества и недолюбленности у ребенка, а иногда, наоборот – гиперопека, чрезмерный контроль… В общем, психологи до сих пор разбираются в причинах и следствиях этой болезни. Не забывая, впрочем, посматривать пристально на мать ребенка – не она ли виновница всех бед?..
III. Врач
У мальчишки, что сегодня угодил к нам на госпитализацию, несчастный взгляд. У его мамы и вовсе вид какой-то затравленный, словно ждет, что я сейчас буду ругать ее, мол, недоглядела за чадом: «Ну что ж вы, мамаша, довели своего сына до рассеянного склероза?» Надо сказать ей что-нибудь ободряющее… Впрочем, а точно ли это рассеянный склероз?
Головокружение и шаткость – раз. Нарушение зрения, двоение перед глазами – два. Снижение памяти, мальчишка не помнит элементарных вещей из школьной программы и вообще какой-то странненький – три. Да, похоже, очень похоже на рассеянный склероз…
Четырнадцать лет – походящий возраст для дебюта этой болезни. А мальчишка не похож на бойца. Как же я буду говорить с ними об этом диагнозе?
Впрочем, это все потом, сначала надо подтвердить нейровизуализацией, посмотреть, что там на МРТ головного мозга…
***
Мама мальчика смотрела, как их доктор спешит в отделение лучевой диагностики. Ее мальчик уже долго был в этой страшной и шумной капсуле МРТ, наверное, там ему очень страшно и одиноко. Она ждала, когда ей разрешат зайти и взять его за руку. Или выпустят к ней, и они выпьют на двоих стаканчик какао из автомата – она наплетет сыну, что в напитке нет сахара, а какао полезно для мозга, и он согласится…
Сорок минут. Час. Полтора часа. Ее ребенка все не выпускали.
В это время врач, который смотрел МРТ, говорил с лечащим врачом мальчишки. Какая-то необычная картина вырисовывается…
(продолжение следует)