Нахимовское училище. Прошлый век. Учебный корпус.
Представьте себе, иногда между окончанием занятий и началом самоподготовки у нас, нахимовцев, было личное время. Конечно, офицеры-воспитатели, сиречь отцы-командиры, по установленным в армии и на флоте неписаным законам старались максимально избавить нас от этого абсолютно не нужного нам обременения — досуга. Потому как, что делает военнослужащий в свободное время? Правильно, по большей части нарушает воинскую дисциплину. А какой командир может это допустить? Правильный ответ — никакой!
Именно нарушением этой самой воинской дисциплины занимался я и ещё два моих товарища. Погода стояла изумительная, зимний морозный день, во дворе огромные сугробы снега, светит солнышко, провоцирует, как котов, потянуться, полениться и… нашкодить. Какая благодать и год какой замечательный — 1982-й!
Укрывшись под трапом у продовольственного склада мы… курили. Да, да именно курение, обыденное и невинное занятие для всех военнослужащих, на тот момент было для нас, нахимовцев, серьёзным нарушением.
Чтобы иметь право на курение, быть военнослужащим — требование достаточное, но не факт. Чтобы курить безнаказанно, требовалось быть ещё и военнообязанным, каковыми мы по причине своего возраста, отсутствия принятой воинской присяги, не являлись. Школьники в форме, которым простым доходчивым языком курить — вредно.
Курили мы Беломор и, естественно, одну на троих. А как иначе? По две тяги зараз. И вот, в самый что ни на есть разгар мероприятия, по закону подлости, и именно на моей очереди открылась входная дверь на трап, и в проёме показалась фигура… как там в фильмах про Гарри Поттера — «того, чьё имя нельзя называть вслух». Чёрный маг?!… Ха-ха три раза. Хуже! Гораздо хуже… В проёме стоял офицер-воспитатель двадцать третьего класса Виктор Иванович Строгов. Волан-де-Морт — дитя неразумное в сравнении с ним. Тоже мне чудище… безносое. У Виктора Ивановича было всё, чтобы чёрными жирными буквами вписать нас в книгу позора — записная книжка и карандаш. И нос, и руки, и ноги, а главное — голова, в которой был развитый, к нашему сожалению, мозг.
А основа основ этого был мозг… тоже нахимовца. Причём самого настоящего питона. Он выпустился из училища на каких-то 17 лет раньше того года, когда мы народились на свет. Так что просчитать наши душевные, с точки зрения нарушения воинской дисциплины, порывы ему не составляло ни малейшего труда. Как только мы начинали вынашивать мысли не любить, в те времена просто Родину, он сразу:
— Подождите, не горячитесь… Получите одно неувольнение или наряд на службу.
Как только возникали нелепые, но явно свободолюбивые, революционные мысли юнцов, как «тёмные силы реакции», Строгов доставал свой карающий меч — обрубленный карандаш, куцую записную книжку. Говорил: «Та-а-ак, нахимовец Новиков, я всё вижу…». Если Строгов смотрел в твою сторону и делал запись в заветной книжице, значит, «революционные» мысли вычислили, наказание будет неотвратимым. Про его карающий карандаш по училищу ходили легенды. Опасные тенденции на флоте недопустимы, нам это втолковывали с юных лет.
Как?! Откуда?!… Чуйка! Одно слово — Нахимовец! И… Воспитатель! С большой буквы.
— А что это вы тут делаете?
Нет, не эта фраза одного детского киногероя слетела с его уст, потому как для него всё уже было ясно с первого взгляда. Трое, под трапом, в свободное время. Опять же, как в кино, картина маслом.
— Тааак! — вот что прозвучало как приговор и всех нас разом парализовало и пригвоздило к месту.
Я задержал дыхание, проглатывая табачный дым. Правую руку с сигаретой успел опустить в карман шинели.
— Почему?!
Перевод означал: ЧТО трое нахимовцев делают на трапе в такой час?
— Назначены на разгрузку продовольствия.
Это было совершенной правдой, а курили мы, воспользовавшись уже сложившейся ситуацией.
— Руки — из карманов!
В голове прозвучал звук передёргиваемых затворов расстрельной команды… Я обречённо разжал пальцы, отпустив тем самым сигарету в свободное плаванье по глубинам кармана шинели.
— Та-а-ак! — ещё раз сказал Строгов, дружески похлопал меня по карману, развернулся и пошёл по трапу в Строевой отдел.
Представляете, не заставил вывернуть, не сам полез, а именно похлопал, легонько так, даже как-то… по-дружески:
— Ну, ну, продолжайте, — сказала уже его спина.
Знал бы я тогда, во что мне это «дружеское» похлопывание выльется. Нарушать дисциплину продолжил — достал из кармана сигарету, или то, что от неё уже оставалось, сделал положенную тягу и поспешил на КПП, на встречу с прекрасным…
Возраст наступил тот самый замечательный в жизни каждого человека, когда ты явственно начинаешь ощущать притяжение противоположного пола. Про это так много сказано и написано, что ничего нового, наверное, и не привнести. Надо всего лишь на минуту приостановиться, присесть, отрешиться от современного бешеного ритма, отбросить горы накопленного опыта, вспомнить и ощутить прелесть того возраста.
Проще говоря, время было интересное, не с точки зрения общественно-исторической формации. Никакого застоя мы не ощущали, наоборот, чувствовали, как отрастает женилка.
Дело в том, что по предварительной договорённости меня там ждала… Одноклассница.
Уже не помню, что я наплёл дежурившему мичману, но меня пропустили, и мы поспешили в ближний знаменитый адмиральский дом. И хотя в нём жили не только адмиралы, но и другие представители партийной, научной, культурной и прочей советской элиты, мы его называли адмиральским.
А парадные в этом доме сталинской постройки были просторные, светлые и тёплые.
«Причём здесь парадные?» — спросите. Дело в том, что не было раньше в нашем городе такого, как сейчас, количества кафешек и клубов, где молодёжь могла потусить, и наше поколение для встреч активно задействовано подходящую территорию… парадных. К тому же привычка закрывать двери на кодовые замки ещё не проникла в бытие наших сограждан.
Вот мы с моей одноклассницей и забежали в ближайшую парадную…
Мы с одноклассницею загорелой
Учили алгебру, и ели спелый
Крыжовник крупный в подъезде влажном,
И я молчал тогда о самом важном…
Крыжовник мы не ели, алгебру не учили, а просто болтали и… целовались. Нарушение воинской дисциплины продолжалось и достигло своего апогея. Причём по предварительному сговору… С привлечением гражданского лица… Да ещё противоположного пола…
И лицо это было удивительно красивое, а улыбка на этом лице была просто исключительно прекрасная, а губы в этой улыбке были просто… жаркие и волшебные…
Я крепко прижимал одноклассницу к себе…
И вот, в какой-то момент я почувствовал… тепло. Как там описывают любовные сцены: внизу у него запылал пожар. Это, притом, что я в шинели, а она в шубе. Вот она… сила Любви! Через какое-то время начинаю замечать закономерность: прижимаю — пожар, чуть отстранился — пожар затухает. Но наверное, и такое бывает. Мы ведь только делали первые шаги в страну Любви.
Однако пожар явно усиливался. Вдруг потянуло палёным. Я отстранил одноклассницу, распахнул полы шинели… От кармана осталась треть, и он продолжал тлеть. На брюках в районе бедра зияла здоровенная дыра, и они тоже тлели.
Всё объяснялось очень просто. Опущенная мною в карман сигарета, после «дружеского» похлопывания Виктора Ивановича запалила его, а, прижимая к себе одноклассницу, я невольно перенёс огонь и на брюки.
Вот такая сила Любви.
С пожаром мы благополучно справились. Свидание завершили романтично. Что называется, без спешки и организованно.
По возвращении пришлось бегать, искать обрезки ткани на заплатки. Мучиться полночи, пришивая их на карман шинели и брюк…
Курение оказалось весьма хлопотным занятием, поэтому я временно бросил. А с девчонкой после конфуза больше не виделись, звонил ей один раз, звал на свидание, она мне ответила:
— Нам не надо встречаться, я думала ты моряк, а ты пожарный, причём неважнецкий, меня чуть не спалил.
Курить вредно. Любите женщин!
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Рассказал бросивший курить питон 34-го выпуска Сергей Сирый
