Я проснулась рано: хотелось съездить на кладбище до наступления жары. Быстро перекусила и отправилась на автобусную станцию. Путь недолгий, но на этом маршруте всегда многолюдно. Сегодня тоже, так что пришлось стоять всю дорогу.
На моей остановке, как обычно, сошло много народу. Но здесь я от потока отделилась, основная же масса направилась к химзаводу, конструктивистской уродливой громадиной видневшемуся за мастерской по изготовлению памятников.
А за кладбищенской оградой было пустынно. Я прошла не торопясь по гравиевой хрустящей дорожке. Солнце старательно просушивало землю от ливня, ураганом пронесшегося два дня назад. Он оставил следы и здесь: размыл холмики на свежих могилках, покосил недавно высаженные цветы. Но могила бабушки оказалась почти нетронутой. Я убрала мусор, подровняла землю, протерла голубую ограду. Потом привычно посидела на маленькой железной скамейке.
Уже собиралась уходить, когда на соседней дорожке увидела похоронную процессию. Черное молчаливое шествие медленно проплывало мимо меня. Склоненные головы, заплаканные лица — я не сразу поняла, что среди темных горестных фигур есть знакомые мне люди. Стало не по себе: значит, кто-то, кого я знаю. Кто?
Процессия скрылась за деревьями, и я пошла к выходу. Хотелось домой, в светлый, не замутненный смертью быт: успеть приготовить к приезду мужа обед, вытереть пыль, вымыть полы — какие замечательные на сегодня дела!
И только подходя к дому и глядя на рассеченный молнией во время все той же грозы молодой сильный дуб, по странной ассоциации снова вспомнила кладбище, темную шеренгу людей, смотрящих себе под ноги, и тяжкое молчание, почти ощутимо повисшее вокруг них в прозрачном солнечном воздухе.
***
Аты-баты, шли солдаты,
Аты-баты, на базар,
Аты-баты, что купили?
Аты-баты, самовар…
Ну что за чушь! Лиза прибавила шаг, и назойливая ритмическая раскачка в ее голове тоже убыстрила темп — эта глупая детская считалка никак не хотела отлипать.
Скосила глаза вправо и привычно отметила перемены на их любимом пустыре за соседним домом. Когда-то — и она еще помнила эти времена! — здесь стояли старые дома с небольшими палисадниками. Воплощение мещанского счастья — кисейная занавеска, по вечерам свет в окошке и дымящийся чай из старого, с еле заметной трещинкой блюдечка. Потом дома снесли, и несколько долгих лет за домом существовал роскошный пустырь — место тайных свиданий, яростных драк и клятв в верности до гробовой доски.
С недавних же пор пустырь стала осваивать местная общественность. Его расчистили, поставили качели (как-то сразу, в один день, состарившиеся), а посередине сделали песочницу — источник вечного детского гвалта. Однако по вечерам пустырь привычно возвращался в руки прежних молодых хозяев. Девочки боялись проходить мимо, но тем не менее исправно (с бьющимся сердцем) проходили, а явившиеся на утренний выгул детей молодые мамаши брезгливо выбрасывали из песочницы в контейнер для мусора пустые грязные бутылки.
Привычное зрелище это никак не меняло сегодняшней главной новости.
Девушка еще убыстрила шаг, уже почти срываясь в бег. Но такого ребячества, как бег вприпрыжку, взрослая Лиза себе позволить не могла.
Она вспомнила, как недавно — ведь совсем еще недавно! — вот здесь, около этого самого подъезда, мимо которого ее сейчас несли ноги, прыгала с подружками через скакалку и била мяч о стену. А один раз — когда же это было? — ну да, точно, четыре года назад — они в пылу игры разбили окно на первом этаже и с воплями удирали от гневной, да еще замешанной на крепком мате, брани грозного хозяина разбитого стекла. Лиза усмехнулась, припомнив, как все они, девчонки, выгораживали виновника катастрофы Кирилла, и ей почему-то влетело больше всех. Наверное, потому, рассудила теперь взрослая Лиза, что она всегда отличалась излишней серьезностью. И учителя, и папа с мамой, и родители подруг ждали от нее верных решений и потому нагружали бедную девочку ответственностью за все проступки.
Лиза подошла к своему подъезду. Остановилась. Подняла лицо. Взглянула на родные окна.
Сказала сама себе: «Бедная девочка» — и улыбнулась. В самые теплые минуты детства, когда забиралась к папе на колени, да и теперь, когда брала его за руку или прислонялась к плечу, он иногда называл ее «бедная моя девочка». Интересно, почему? Лиза задумалась. Друзей всегда полно, в школе никогда никаких проблем, все, что задумывалось, получалось… Снова посмотрела на окна и вдруг поняла, почему старается думать о разбитом стекле или отвечает на свой же нелепый вопрос. Конечно! Конечно, таким смешным способом она пытается отключиться от мыслей о главной на сегодня новости.
«И еще тяну время, чтобы подольше не делиться своей победой. Жадина», — добавила про себя. На миг стало совестно: она знала, с каким нетерпением ее ждут дома.
Взлетела по ступенькам, нажала кнопку лифта, прислушалась: лифт, похоже, сползал с самого верха.
— А ну его!
И, круто развернувшись, понеслась на свой пятый этаж.
Уже стоя у двери квартиры, невольно прислушалась к звукам внизу и с удовольствием отметила, что лифт обогнала. Такие штучки она любила проделывать в детстве. Всегда стремилась опережать — лифт, одноклассников, даже свой возраст.
— Зачем, непонятно, — пробормотала тихо, скорее для того, чтобы взять себя в руки, принять обычный серьезный вид.
Подняла руку, наблюдая собственные нарочито медленные движения, и, наконец, позвонила. За дверью сразу же послышались торопливые шаги и громкий возглас мамы:
— Это Лиза! — И — в глубь квартиры: — Лиза пришла!
За дверью Лизу встретил немой крик, застывший не только в глазах, но в каждой складке лица Любови Константиновны.
— Ну?!
«…Как это у мамы получается, — промелькнуло в голове дочери, — даже без звука, а громко?..»
— Поступила, — степенно ответила она и была впущена в дом.
— Я и не сомневалась. — Любовь Константиновна с плохо скрываемым облегчением пожала плечами, словно перед невидимыми оппонентами, и обращаясь к мужу и младшей дочери: — В гостиную! К столу, к столу! — Сама же поспешила на кухню.
К Лизе подскочила Катька, младшая сестра, чмокнула в щеку, хлопнула по плечу, потрепала по голове (все это практически одновременно), крикнула:
— Поздравляю, Лизавета!
И полетела в комнату с криком:
— Дадут в этом доме, наконец, пожрать?
В коридоре остались Лиза и отец.
— Молодчина, — тихо сказал он. Дочь ткнулась носом ему в грудь, вздохнула запах знакомого с детства одеколона — папа был однолюбом во всем — и почувствовала себя окончательно счастливой.
— Я так рада, — прошептала она, и отец провел ладонью по ее волосам.
Стол в гостиной по случаю важного события был выдвинут на самую середину, словно это он был сегодня виновником торжества. Однако больше в комнате ничего не изменилось. Привычная с детства югославская стенка (когда-то предмет гордости и зависти соседей), старая мягкая мебель — раскладной диван, кресла с потертыми подлокотниками. Книжный шкаф в углу с зачитанными книгами. Странно, почему-то Лизе казалось, что гостиная к ее приходу должна была выглядеть как-то иначе.
Несмотря на открытое окно, в комнате было жарко. И не только по случаю летней погоды. Тепло, казалось, исходило от раскрасневшихся довольных лиц, от исходившего паром жаркого, даже от холодного шампанского, которое сегодня пили все, в том числе Лиза, принципиальная нелюбительница спиртного. Голова у нее кружилась — то ли от непривычного колючего вкуса во рту, то ли от удовольствия, волнами ходившего внутри.
«Как же я вас люблю, — временами думала она, окидывая родных взглядом и задерживаясь на отце. — Всех-всех».
— Ты, Лизка, все-таки нерациональная особа, — заявила тем временем Катя.
— Лиза — и не рациональна? — со смешком подхватила Любовь Константиновна.
— Ну да! — Катя отправила в рот кусочек ароматного мяса. — Кто сейчас поступает на исторический? — По очереди осмотрела собравшихся за столом. Дожевала. — В наше время кому легче всего устроиться на работу? Экономисту, финансисту, менеджеру. Причем обязательно со знанием языка, а лучше двух.
— Ну, с языками у Лизы все в порядке, — довольно вставила Любовь Константиновна.
— Вот и я говорю, — Катю нелегко было сбить с толку. — Языки-то есть, но какой от них толк без соответствующей профессии!
— Ты-то сама уже решила, куда поступать будешь? Один ведь год остался, — со снисходительной (совсем немного) улыбкой спросила Лиза.
— Естественно, — бодро ответила Катя и насладилась наступившей тишиной за столом. — На журналистику. — И как ни в чем не бывало снова принялась за жаркое.
— С какой это стати? — Любовь Константиновна даже вилку отложила; та стукнулась о нож, привесив к вопросу изумленный звяк.
— Еще десять раз передумает, — ответила за сестру Лиза.
— Увидите, — Катя тряхнула головой. — Во всяком случае, справки я уже навела.
— А почему бы и нет? — В разговор вступил Никита Владимирович. — На журналистов всегда спрос, а сейчас особенно…
— Ну о чем ты говоришь, Никита? — немедленно вскинулась на него жена. — Война же кругом. А вслед за солдатами кто туда прется? Журналисты. Чтобы с места событий.
— Мама, ну при чем здесь война? Существует же масса специализаций. Вот я, например, собираюсь работать на телевидении, вести утонченные светские программы, — гордо сообщила Катя.
— А что? — Лиза окинула ее оценивающим взглядом. — Ты неплохо будешь смотреться в ящике.
— Точно! — Катя вскочила из-за стола, схватила бокал, на время заменивший ей микрофон, и, прохаживаясь по комнате, завела: — Дамы и господа, сегодня мы в гостях у Полонских. В этот торжественный день в голубой гостиной собрались все члены семьи, дабы отметить вступление старшей дочери, Лизаветы, в новую жизнь. От всей души пожелаем ей больших успехов на выбранном поприще и поднимем бокалы в ее честь. — Катя жестами пригласила всех присоединиться. — Ура. — И скромно закончила: — Репортаж вела Екатерина Полонская.
— Непосредственно с места событий, — не утерпев, добавил Никита Владимирович. Он неожиданно поймал себя на мысли, что испытывает тайную гордость за своих дочерей и что возможное появление младшей из них на экране — он вдруг живо представил себе это — будет здорово тешить его самолюбие. — За вас, девочки! — Он залихватски осушил бокал и слегка хлопнул по столу: — Действительно, ура!
Катя подхватила, Лиза хмыкнула. Любовь Константиновна покачала головой — она не очень любила, когда инициатива уплывала из ее рук.
— Пора накрывать к чаю, — строго сказала она и поднялась. — Ты, Лиза, сегодня сиди, отдыхай. А ты, Катя, подключайся.
И пока звякала посуда, исчезали крошки и недоеденные куски хлеба, грязные тарелки заменялись чистыми блюдцами и чашками, а скомканные белые салфетки — новыми разноцветными, подобранными под цвет чайного сервиза (Катина работа), Лиза допивала шампанское, время от времени переглядываясь с отцом.
«Трудно было?» — молчаливо спрашивал он.
«Конечно», — отвечала она.
«А все уверены, что тебе раз плюнуть».
«Они, как всегда, ошибаются».
«Тебя это задевает?»
«Ну что ты, я не в обиде».
«Я так за тебя рад…»
«…Бедная моя девочка».
Лиза подмигнула отцу и положила ладонь на его шершавую, с затейливым рисунком вен руку.
Мама уже наливала чай.
— Неплохо. Совсем неплохо, — Катя на всякий случай еще раз крутанулась перед длинным (Лизе всегда казалось, немного изумленным) зеркалом.
— Потому что здесь темно, — вдруг сказал за спиной знакомый голос.
— Фу, Лизка! — крикнула Катя. — Так и напугать до полусмерти можно. Зачем так тихо ходишь? — Катя наконец сообразила, что сказала ей сестра. — Да еще гадости всякие с утра говоришь!
— Ты все равно знаешь, что это неправда, — засмеялась Лиза.
Катя снова посмотрела на свое отражение.
— Конечно, знаю, — дружелюбно согласилась она. И тут же сменила милость на гнев: — Однако это не дает тебе права молоть всякую чушь, да еще спозаранку.
— Кстати, куда так рано?
— Молока надо купить, — Катя ненадолго задумалась и доверительно продолжила: — Знаешь, Лизавета, я, когда подрасту, тоже поставлю в коридоре вот такое зеркало. Чтобы без яркого света. А что? Правильная идея. Посмотрела перед выходом — и настроение себе не испортила.
— А как же правда жизни? — спросила Лиза, стараясь потянуть время. Ей нравилось наблюдать за сестрой: столько энергии, бодрости. И потом — она действительно красива!
— И почему все досталось тебе?
— Ну, во-первых, не все. — Младшая была великодушна. — Но если говорить о правде жизни…
Лиза ткнула ехидину в бок, обе захохотали.
— Катя! — В коридор заглянула мама. — Все перед зеркалом вертишься? Сколько можно!
— Исчезаю, — проворковала Катерина и на самом деле исчезла за дверью, на прощание шепнув: — Держись, сестрица.
Лиза же прошла в ванную и невольно всмотрелась в свое отражение. Да, не тот цвет, не тот размер. Ни тебе шарма, ни тебе изюминки, так… обычная славянская внешность.
— Просто свет яркий, — сказала сама себе и принялась чистить зубы. У нее никогда не было претензий к своей внешности. Что дано, то дано — в этом мире есть вещи поважнее. Так примерно рассуждала Лиза и ошибалась.
Мимо нее действительно можно было пройти, не заметив. Но, уж обратив на девушку внимание, забыть нежные линии ее лица, глубокие выразительные глаза было бы трудно. Весь ее облик — может, за счет светлых волос или голубизны глаз — казался светлым. Как и Катя, старшая обладала прекрасной фигурой: Однако Катерина с детства считалась признанной красоткой. А Лиза всегда оставалась в тени, сохраняя за собой репутацию девушки интеллектуальной, то есть, иными словами, занудливой и внешне малоинтересной. Да и сама она полагала, что ее сила не во внешности, а в чем-то гораздо более глубинном. Наверное, поэтому никогда не пользовалась косметикой, одевалась во что придется, главным в одежде считая удобство и опрятность. Так и повелось. Так все и привыкли.
— Лиза! — В дверь постучала мама. — Ты жива там? Завтрак уже на столе! Выходи!
— Ни минуты покоя, — вздохнула свежеиспеченная студентка и послушно вышла из ванной. Спорить с мамой было бесполезно. К этому тоже привыкли все.
Пока переодевалась, примчалась Катька. И сразу громко, но на ухо:
— Угадай!
Лиза невольно поморщилась:
— Ну что опять у тебя?
— Ну, кого я встретила? — Катя от нетерпения чуть пританцовывала. — Давай с трех раз.
— Юльку?
Энергичное мотание головой.
— Мимо.
Лиза, сощурившись, посмотрела на сестру. Конечно, она прекрасно понимала, что в такое радостно-возбужденное состояние ни одна из девчонок привести Катю не в состоянии. Только кто-то из ребят. И даже знала кто. Однако угадывать не хотелось.
— Сдаюсь.
— Кирилла, балда! — Катя победно засмеялась. — У него сегодня последний экзамен. Знаешь, куда поступают умные люди?
— На юридический, — бросила Лиза равнодушно. — Пойдем завтракать, а то мама сейчас вой поднимет.
Немного разочарованная, Катерина поплелась за сестрой.
— Хотела бы я посмотреть на человека, который способен тебя растормошить, — бормотала она спине Лизы. — Хоть бы вид сделала.
— Зачем?
— Ради приличия. Чтобы другим приятно было…
— Не вижу необходимости, — отрезала Лиза. Она и сама не могла понять, почему ее охватило раздражение — на сестру, на маму, на весь мир.
— С утра — и уже цапаетесь?
— Все в порядке, мама, — натянуто ответила старшая дочь. Села за стол: спина прямая, лицо — непроницаемо.
Продолжение следует…