Автор: Роман Коротенко
Продолжаем жизнеописание Василия Никифоровича Геттуна, который при императрице Екатерине II Великой был простым пастухом, при императоре Александре I стал потомственным дворянином, а при императоре Николае I пропал без вести.
В предыдущем рассказе мы узнали о переезде в Санкт-Петербург помещицы Энгельгардтовой вместе с дочерями, в самую младшую из которых — Надежду Андреевну — давно и безнадёжно был влюблён Вася Геттун, даже несмотря на возрастную разницу в 15 лет.
Вполне возможно, что причиной переезда Энгельгардтовой был тот факт, что Василий Геттун после вынужденного трёхлетнего перерыва вернулся к чиновничьему ремеслу, и даже успел получить место в канцелярии военного губернатора Санкт-Петербурга генерала от кавалерии графа Петра Алексеевича фон-дер-Палена (о том, каким образом Василию Геттуну это удалось, будет рассказано позже).
До того, будучи городовым секретарём без места, Вася Геттун хлопотал (правда, без особого успеха) по делу о спорном имении, тяжба за которое уже несколько десятилетий продолжалась между Энгельгардтовыми и их дальними родственниками Витковичами.
По всей видимости, теперь, в связи с Васиным формальном повышении по службе (напомним, что до этого верхом Васиной карьеры было место начальника канцелярии Погарского уездного суда) помещица Энгельгардтова увидела новые перспективы в деле об её поместье, и решила конечно же Васю поиспользовать.
Честно говоря, у автора нет другого объяснения приезда Энгельгардтовой (и привоза её дочери Надежды Андреевны) в столицу к Василию, с которым перед этим сама же Энгельгардтова прекратила всякое общение.
По всей видимости, именно в таком же ключе всё расценил и Геттун, но немножко с другого ракурса: понимая заинтересованность Энгельгардтовой в Васиных новых возможностях, со своей стороны Вася начал, как сейчас говорят, педалировать отношения с Надеждой Андреевной.
Апоплексический удар
Следует отметить, что Васины хлопоты по спорному имению будущей тёщи (именно так Энгельгардтову представлял в своём воображении Василий) на тот момент были откровенно плохи: император Павел I дал отказ на прошение, составленное опытной рукой Геттуна.
Однако Вася, прекрасно понимая дальнейшую реакцию Энгельгардтовой, старался максимально отдалить тот момент, когда придётся ей об этом отказе сообщить:
По переписке бумаг г-жи Энгельгардтовой, она всеподданнейшее прошение своё с запискою подала статс-секретарю графу Кутайсову. Я взял на себя хлопотать по оному в канцелярии его.
Но к несчастию высочайшего соизволения на то прошение не воспоследовало.
Я упросил в канцелярии, чтоб ей о том отказе не объявляли, а сам говорил ей, что потому долго не докладывают, что выбирают лучшее для доклада время, — ибо если бы она узнала об отказе, то тотчас уехала-б из С.-Петербурга.
Неизвестно, насколько хватило бы у Энгельгардтовой доверия к Васе, то есть как долго получилось бы держать её в неведенье, но тут случился знаменитый «апоплексический удар табакеркой в висок»:
По служению и жительству моему в доме с.-петербургского военного губернатора узнал я о кончине императора Павла I и о восшествии на Всероссийский престол императора Александра I ночью с 11-го на 12-е марта 1801 года.
Поутру, как только начало светать, пошёл я к г-же Энгельгардтовой, нашёл их ещё спящими, разбудил и сказал им весть, которая поразила и привела их в слёзы. Давши им несколько успокоиться, промолвил я: "молитесь Богу и благодарите благость Всевышнего за сижю перемену". Они пришли в изумление, устремили на меня глаза свои, не зная, что в ответ сказать мне.
Тут-то я им объяснил то, что доселе тщательно скрывал, т. е. что по их просьбе уже давно им отказано, что теперь открылся благой случай, которым стараться будем воспользоваться, что у меня бумаги готовы, остаётся их только переписать на-бело и подать как можно скорее. Они начали молиться Богу и благословлять сей случай, а меня обнимать и целовать.
Кстати, не будем удивляться той быстроте, с которой узнал Василий Геттун об убийстве императора Павла I — ведь его патрон граф Пален был одним из ведущих организаторов заговора.
Старики-разбойники
Новое прошение было моментально написано и со всей возможной быстротой подано.
Также Вася разузнал, какой именно чиновник будет его рассматривать, и через графиню Безбородко добился, чтобы этот чиновник позволил Васе при личной аудиенции рассказать ему суть дела.
Всё вроде бы складывалось наилучшим образом, разве что потребовалось дополнительное время для сбора необходимых справок.
И в этот самый момент уже знакомый нам Васин приятель г-н Дубровицкий огорошил его новостью: оказывается, за Надеждой Андреевной волочится молодой смоленский помещик князь Друцкий-Соколинский, и что она к князю неравнодушна.
Представим состояние Василия в этот момент: с одной стороны, никогда ещё не был он так близок к победе в тяжбе и, соответственно, к женитьбе на Надежде Андреевне — а с другой стороны, какой-то молодой князь вот-вот с лёгкостью отнимет у Васи отраду его сердца.
В общем, Василий решает поймать любовников, как говорится, на горячем и...
А что делать с ними дальше, Василий ещё не решил.
Однако он знал, что Энгельгардтовы были приглашены обедать к некой г-же Андреевской.
И в воспалённом ревностью мозгу Васи вдруг сложилась такая картина: Надежда Андреевна скорее всего захочет использовать этот визит для её встречи с князем Друцким-Соколинским; она притворится больною, а когда маменька с сестрой уйдут к Андреевской, в доме Энгельгардтовых обязательно появится князь, аки волк алчущий.
Сложившийся пазл для Васи стал подобием красной тряпки для тех быков, которых он когда-то пас.
И тогда обуянный избытком адреналина Вася отправился в дом Энгельгардтовых ловить князя.
Правда, отправился не один, а со своими приятелями: упомянутым Дубровитским, и Фёдором Покорским-Журавко, младшим братом Ивана Покорского-Журавко, с которым Вася был компаньоном в недавнем весьма рискованном подряде на поставку флоту полотен.
Вот как Геттун описывает этот налёт на квартиру Энгельгардтовых:
Пришедши в переднюю, они [Дубровитский и Журавко] пошли в гостинную комнату, а я налево и кругом через девичью в спальню, дабы никого не выпустить; но кроме горничной девки, гладившей бельё, я никого там не нашёл, и девка сия, увидя меня, испугалась раздражённого моего взора и сердитого вопроса: "был князь?" Она отвечала: "был, приходил один раз к барыне рекомендоваться".
Мы увидели свою ошибку и не зная, что делать, пошли к г. Дубровицкому и там начали пировать.
Что характерно, этим всё не кончилось: на следующий день пьяный Дубровицкий (возможно, либо пиршество настолько затянулось, либо Дубровицкий продолжил его уже самостоятельно, без приятелей) заявился опять к Энгельгардтовым, и рассказал помещице суть дела: дескать, это они с Геттуном и Журавко приходили застать на любовных играх Надежду Андреевну и князя Друцкого-Соколинского.
Возможно, в начале XIX века психика помещиц не была достаточно стрессоустойчивой, но Энгельгардтова после таких новостей слегла.
Узнав об этом, Василий, скрепясь духом, поехал к помещице виниться.
Лишь только меня завидели, дочери спрятались и ушли поскорее со двора; а меня старуха приняла, лёжа больная в постели и со слезами упрекая меня в поступке дерзком и непростительном.
Я, как мог, извинялся пред нею, свалив всю вину на Дубровицкого и просил у неё прощения, которым она меня и не замедлила вознаградить, с условием однакож впредь её так жестоко не обижать.
Я на всё согласился, стал к ней по прежнему ездить почти каждый день и тем поднял её на ноги. Но дочки меня избегали, как моровой язвы.
Как кур в ощип
Вполне возможно, что эта Геттуновская облава всё-таки приблизила давно назревающий катарсис.
Спустя некоторое время Вася наконец-то получил решение императора Александра I по его вопросу:
Указ в Бозе почивающего государя императора Павла I отложить на сторону и независимо от онаго самое дело рассмотреть в общем собрании Правительствующего Сената в существе его и решить, как по обстоятельствам его и по законам следует.
Будучи уже опытным чиновником, Вася понимал, что произойдёт дальше: в общем собрании Сената, на котором будут рассматриваться десятки вопросов, и которое затянется на многие часы, никто из сенаторов не будет особо вникать в суть дела по каждому вопросу, а скорее всего просто согласятся с предложением конкретно того чиновника, который подготавливал этот вопрос к рассмотрению.
А, как мы уже знаем, именно этот чиновник по протекции графини Безбородко предоставлял Васе возможность изложить ему на словах суть дела и, скорее всего, также не будет особо заморачиваться дотошным изучением всех деталей, которых за прошедшие десятилетия набралось вероятно изрядно.
Поэтому Вася отчётливо понимал, что при всей неизвестности результата тяжбы в настоящий момент чаша весов уверенно склонилась в пользу Энгельгардтовой.
И вот Вася с копией высочайшего указа практически на крыльях любви отправился к своей ну теперь уж точно будущей тёще.
Реакция Энгельгардтовой была ошеломляющей:
Они, прочитав указ, вместо радости и благодарности за старание с моей стороны, изъявили мне неудовольствие своё, что всё нет делу конца и что они должны скитаться по чужим домам, представляя иносказательно: как будто бы всё могло лучше быть, ежели бы я того искренно желал и похлопотал.
Это меня так оскорбило и огорчило, что я перестал к ним ездить, а мать чрез графиню Безбородко начала от меня требовать возвращения ей векселя её, без уплаты по нему мне денег, но я с твёрдостью отказал им в том.
На всякий случай напомним, как появился этот вексель: когда помещица Энгельгардтова в очередной раз мирилась с Василием в расчёте на его помощь по тяжбе, Вася вдруг потребовал компенсировать ему его расходы на эту тяжбу, накопившиеся за несколько лет.
Энгельгардтова тогда согласилась — вот так и появилось заемное письмо на 5000 рублей, что по тем временам являлось весьма значительной суммой.
Не срослось
В общем не срослось у Василия получить в супруги его давнюю любовь Надежду Андреевну Энгельгардтову 1786 года рождения.
8 августа 1801 года помещица вместе с дочерями покинула Санкт-Петербург.
Как бы там ни было, Вася очень переживал их отъезд:
Я, расставшись с ними, с сокрушённым сердцем пошёл к Ивану Ивановичу Покорскому-Жоравке, жившему у тестя своего г. Чеглокова.
В сей день он, т. е. тесть, был именинник, удержал меня у себя обедать; собралось много гостей, за столом тосты развеселили меня, а вечером и танцы и пляски прекрасных девиц и совсем выжили из памяти моей неумолимую Надежду.
Но, возвратясь домой и проспавшись, первая мысль и первое слово было: — где-то теперь милая Надя!
Постскриптум
Тяжебное имение Энгельгардтовым сенаторы вернули.
Но спустя несколько лет неутомимые Витковичи опять подняли этот спор, и опять заполучили это имение назад.
Надежда Андреевна вышла замуж за отставного капитана 2 ранга Баскакова.
При этом старуха Энгельгардтова однажды сказала общим знакомым, что для Наденьки лучшего жениха не было, как Вася Геттун.
А когда Надежда Баскакова овдовела, старуха Энгельгардтова через ещё одних общих знакомых предложила Васе жениться на своей дочери.
Но я уже от сей измятой розы отказался.
Постпостскриптум
К чести Василия Геттуна следует отметить, что заемное письмо на 5000 рублей он так никогда и не предъявил.
(Продолжение следует: новая битва за место под Солнцем)
