Все части повести здесь
– И что такое?! Бардак творится полнейший! Теперь подобные элементы общества неприкасаемы у нас.
Чтобы время летело быстрее, Катя старалась занять себя тренировками и делами, и чаще встречаться с Любкой, которая тоже за нее переживала. Как-то раз, прогуливаясь по поселку, они услышали за спиной знакомый голос, который с усмешкой произнес:
– О, будущие поварихи приехали!
Обернувшись, они увидели перед собой одноклассников: Сидоркину и Варфоломеева.
Часть 13
По тому, как они смотрели друг на друга и то, что они не смотрели на нее, Катя сразу поняла – что-то происходит дома, недоброе и постыдное, то, о чем обычно молчат и стараются скрывать от остальных, то, о чем принято говорить только в узком семейном кругу.
– Мать пьет? – сразу догадалась она. Подумала про себя, что, пожалуй, может и не ждать от них ответа, и так все понятно.
Зинаида Алексеевна кивнула.
– Полину-то Егоровну – сказала – в больницу увезли. Так вот она вовсе бояться перестала.
– Из-за матери? – испугалась Катя.
– Ну, что ты! Нет, конечно – постарался успокоить ее Михаил Андреевич – у нее с желудком что-то было. И выписать вот-вот уже должны, ты даже не переживай за это. Баба Оля – он кивнул на бабушку – и Зинаида навещали ее. Так вот, как только она в больницу отправилась, Алевтина своих друзей и подружек в дом привела. Дивно они гулеванили – шум стоял на весь поселок.
– Миша уже поговорить с ней пытался – виновато сказала Зинаида Алексеевна – ходил к вам, еще и Ваську Лавочкина взял с собой. Так та орет белугой – я, мол, теперь хозяйка в этом доме! Нечего мне тут запрещать! Стыдить ее, ты сама знаешь – бесполезно. Прости, Катя, но такие люди свой стыд давно уже пропили. Так вот, Миша с ней поговорить хотел, а на него еще и защитники Алевтинины взъелись…
– Надеюсь, вы не пострадали? – опять испугалась девушка – спасибо вам, Михаил Андреевич, но не нужно было. Вы же понимаете, что это бесполезно!
– Нет, ну что ты, девочка! Я за тебя хотел вступиться. Зря, конечно, на Алевтинино исправление надеялся…
– А Васька Лавочкин – продолжила Зинаида Алексеевна – руками разводит, мол, что я сделаю с ней – она у себя дома. Может делать все, что хочет. Вот так-то, Катюша. Умыл руки, хотя он за порядком должен смотреть, по идее. А с другой стороны – прав он, она в своем доме находится…
– Спасибо вам – сказала Катя – но не нужно было… Там такие люди около нее собираются – а у вас дом, семья… Не дай бог, еще к вам полезут. Время сейчас такое… Беспредельное. И все же вы меня извините, я пойду домой. Если она в таком состоянии, то тем более, глаз да глаз нужен. Уснет с сигаретой, дом спалит, соседи могут пострадать – огонь быстро перекидывается.
– Тогда Миша проводит тебя…
– Да ничего она мне не сделает, вы за меня не бойтесь. Побоится.
– Она не сделает, а дружки ее, такие же сидельцы, могут тебе навредить, опасно рядом с ними.
– Постараюсь не показываться им на глаза – пореже бывать дома, тем более, до конца лета нужно многое успеть, а там я учиться уеду.
Катя забрала с собой Грея, но как она не настаивала на том, что все будет нормально, даже если она пойдет одна домой, Михаил Андреевич все же пошел ее провожать. По дороге они немного поговорили, и девушка искренне сказала ему:
– Вы простите, вам от меня одни хлопоты…
– Ну, какие хлопоты, Катюш! Наоборот, ты не представляешь, как мы тебе признательны за Любку! Рядом с тобой она очень сильно изменилась – раньше была затюканной какой-то, скромной, а сейчас стала другой – смелой, более общительной, открытой.
Окна дома были темными, и Катя поняла, что внутри все спят. Она поблагодарила Михаила Андреевича, тихонько прошла в ворота, и, насколько смогла, оглядела двор. Яркого лунного света вполне хватило для того, чтобы понять – мать и не думала следить за двором в ее отсутствие – вокруг росла трава, цветы, которые Катя любила и пестовала, высохли на клумбах без полива, хозяйственный инвентарь валялся то тут, то там. Покачав головой, открыла замок двери летней кухни, предварительно убедившись, что никто не пытался ломиться в ее маленькое убежище и, не включая света, прошла внутрь.
В домике было тихо и прохладно. Катя обошлась настольной лампой – ее света хватало для того, чтобы осветить небольшую комнатушку. Она разложила в шкаф вещи, и легла в прохладную чистую постель, прижав к себе Грея и медведя.
Несмотря на то, что замок летника все-таки надежно защищал ее от посторонних посягательств, Кате было немного жутко здесь одной – по соседству с теми, кто ведет непонятный образ жизни, и кто может в любой момент попробовать взломать дверь в ее убежище, а потому заснула она с трудом, успокаивая себя мыслями о скорой учебе и Андрее, которого она отвергла, но о котором продолжала думать.
Утром она проснулась рано, поспешила поставить чайник, вышла во двор умыться, потом позавтракала и первым делом отправилась на кладбище к деду, где пробыла довольно долго, рассказывая о своих и Любкиных успехах и попутно ухаживая за прижившимися цветами.
Вернулась домой (хотя можно ли было назвать это теперь ее домом) уже ближе к обеду. Первым делом несмело вошла в дом, где ее встретила хмурая мать, видимо, похмелиться с утра не было, и она решила отыграться на дочери.
– Явилась?! – спросила мрачно – и что, поступила?
Она усмехнулась, конечно же, не веря в то, что ее дочь, которую она в детском возрасте называла тупой бестолочью, может поступить в техникум.
– Конечно, поступила – спокойно сказала Катя – и сдержу свое обещание – съеду, как только начнется учебный год. А пока мы с тобой договорились, что ты дашь мне спокойно дожить здесь. Поэтому будь добра – скажи своему шалману, чтобы вообще ко мне не приближались. Иначе я обеспечу всем вам проблемы. Помни, что я несовершеннолетняя, милиция, если что, будет на моей стороне, а соседи подтвердят, что ты ведешь аморальный образ жизни.
Она увидела промелькнувший в глазах матери страх. Понимала, на чем может играть – на своей безопасности. Сесть в тюрьму повторно – это было самым ужасным для этой женщины.
– Я все помню – сухо сказала та. Катя отметила про себя, что у нее очень сильно опухшее лицо, да и похудела она совсем – одежда болтается мешком. Где-то в глубине души промелькнула жалость, но вспомнив все то, что та творила по отношению к ней, Катя постаралась усыпить в себе это чувство – кстати, у отца наверняка были деньги. Ты что-то знаешь о них? Он тебе сказал? Тебе лучше не скрывать это – наследница я, и я имею право на эти средства.
– Ни о каких деньгах я не знаю – спокойно ответила ей Катя – мне дедушка ничего не отдавал. Сама прекрасно знаешь, небось, интересовалась у Полины Егоровны, что деньги на похороны собирали с поселка…
– У него где-то должна быть заначка! – рассердилась женщина – он всегда был скупердяем, непонятно на что откладывающим средства. Помощи было не допроситься!
– Как тебе не стыдно! – возмутилась Катя – помощи?! Да он столько тебе помог! Что со мной, что вообще! Как ты так можешь о нем говорить?
Она развернулась и пошла к себе, понимая, что подобные разговоры бесполезны. Думала только об одном – как бы не сорваться, не навлечь на себя неприятностей перед новой жизнью, перед учебным годом. Только бы выдержать, не сделать так, чтобы эта материна компания и сама мать спровоцировали ее. Да, работать кулаками она умеет, но что потом? Проблемы с милицией ей были не нужны.
Она с горечью отметила про себя, как изменился дедушкин дом, который они вместе с ним любили и в котором старались сохранить уют и тепло. Давно не мытый пол, вонь и грязь теперь стояли в некогда комфортном жилье. В комнатах были видны валяющиеся повсюду книги, раскиданные статуэтки, которые с любовью собирал дед, видимо, вся компания усердно искала деньги Виктора Ильича, перетряхнув все, что было только возможно. Грязная кровать и диван с пятнами неизвестного происхождения, грязным же постельным бельем, из шкафа для одежды торчали вещи, что-то компания уже успела, видимо, продать, для того, чтобы купить очередную порцию пойла.
Как же было Кате жаль всего этого! Дедушка сам любил уют и старался поддерживать дом и огород в порядке после смерти жены, а Катя помогала ему в этом. Но сейчас она понимала – это не остановить, и как бы этого не было жаль, с этим придется мириться – все это уже ей не принадлежит.
Наспех сварив на обед гречневой каши с пережаренным луком и морковью, попив чай с припасенной шоколадкой, Катя выскользнула из дома – ей не терпелось навестить ребят в зале и уже потренироваться, как следует.
– Расслабилась в городе – Юра потрогал ее мышцы на руках – поздравляю с поступлением. Но надо, Катя, тебе там зал искать, иначе все твои труды будут напрасными. Ладно, давай тренироваться.
И опять она била по несчастной «груше» так, словно перед ней был самый настоящий враг. Понимая, что ее рука не поднимется на мать, она всю ярость и боль вкладывала в этот невинный спортивный инвентарь.
Во время отдыха Юра сказал:
– Твоя-то в разнос пошла… Уже весь поселок говорит, что она шалман собрала у себя. Ты, Катя, аккуратнее, там, говорят, среди них и сидельцы есть. Переехала бы ты к нам, мама рада будет.
– Юр, да ты что! Что же я буду по дворам ходить, когда у меня есть свой дом?! Хотя, конечно, он и не мой уже… Но все же не хочу я никого стеснять и проблемы мои – они только мои, зачем я их буду на кого-то другого перекладывать. И дом дедушкин жалко… так он хотя бы как-то под моим присмотром.
Парень посмотрел в ее необычного цвета глаза, коснулся мягкой прядки волос, выбившейся из косы.
– Ох, Катюшка… Ну вот что с тобой делать, а? Ты слишком уж совестливая, и слишком много думаешь о других…
– Да нет, Юра. Просто не люблю сваливать свои проблемы на кого бы то ни было, и все. А то, что про мою мать в поселке говорят – для меня это уже не важно. Я знаю, что они и меня видят такой же. Не буду их переубеждать, потому что смысла в этом нет. Кстати, я что-то Дюбеля не вижу…
– В городе он, в милиции сидит. Поехал туда навестить дружка, они напились, и у кого-то на улице деньги вытряхнули. Беспредельщики….
– Сейчас такое повсеместно – пожала плечами Катя – у нас еще город не такой огромный, а вот что там, в больших городах делается…
– Это точно. Я хотел в Москву поехать, но потом решил, что не стоит, наверное. Смутно там сейчас.
Вернувшись в этот день домой, девушка обнаружила уже пьяную мать во дворе – та разбирала поленницу с помощью какого-то мужика, в котором Катя узнала того, кто несколько лет назад хотел заплатить ее матери полтинник за возможность посмотреть на ее, Катину, обнаженную грудь.
– О! – сказал мужик пьяным голосом, изобразив на своем лице привлекательную, по его мнению, улыбку, которая была скорее похабной – Катюха! Привет! Ты какая красавица стала!
– Отстань от нее! – одернула его мать – она чем-то там занимается… Спортом каким-то… Уложит на обе лопатки, будешь знать! И вообще, не лезь к ней! Васька Лавочкин ее знакомец, да и несовершеннолетняя она, зачем тебе эти проблемы?! – мать приподняла подол засаленного домашнего платья – все для тебя – в доступности и лучшем виде!
Катя прыснула от подобного проявления женского кокетства и поспешила скрыться в доме. Она с неудовольствием отметила про себя, что голая волосатая грудь материного ухажера была сплошь в набитых наколках, видимо, тот не так давно «откинулся».
Она успела немного прибраться в своем маленьком жилье, когда услышала громкий стук в дверь и материн голос заорал:
– Катюха, открой! Открой, стерва!
Катя резко распахнула двери и схватила женщину за платье.
– Тебе че надо, а?
Та в свою очередь, тоже схватила ее за рубашку и, вращая абсолютно пьяными, пустыми глазами, закричала:
– Где дедовы деньги, стерва?! Где они? Я знаю, что ты их забрала! Отдавай сейчас же!
– Ты, видимо, по-хорошему не понимаешь?! Значит, будет по-плохому.
Катя поволокла мать в огород, к огромной бочке, в которой была налита вода. Поскольку грядки никто и не думал поливать и пропалывать, вода в ней «зацвела». Катя окунула женщину лицом в бочку, и та принялась дрыгать руками и ногами в знак протеста.
– Водные процедуры приведут тебя в чувство – сказала Катя, вытаскивая мать.
Посмотрела на нее, но та опять попыталась схватить девушку, и Катя снова окунула ее лицом в воду.
– Отпущу тогда, когда угомонишься.
Вынула ее оттуда, посмотрела в глаза – взгляд стал более осмысленным, и дико орать, требуя денег, она перестала.
– Вот и хорошо. Я же говорила – водные процедуры пойдут тебе на пользу.
– Я участковому пожалуюсь! – крикнула мать ей вслед.
– Вперед! А я скажу ему, что твой хахаль-сиделец ко мне приставал! Думаю, ему совсем не нужно этих проблем, учитывая, что он не так давно вышел оттуда же, откуда и ты.
– Вот стерва! – услышала она и не оборачиваясь, ответила:
– Есть в кого!
Вошла в домик, посмотрела на себя в маленькое зеркальце – глаза горят, как действительно, у кошки, веснушки светятся на лице, словно маленькие солнышки, волосы собраны в косу. Разве думала она, что так изменится, и из гадкого утенка станет очень вполне себе привлекательной девушкой. Эх, зря дед называл ее невинным прозвищем Подсолнушек – она уже давно не такая мягкая и нежная, как была в детстве. Не хватало ей материнской любви, а потому стала она, Катя, жесткой и в чем-то даже жестокой.
Так они и продолжали жить, и можно сказать, даже смирились с существованием друг друга. Мать продолжала пить чуть не каждый день со своей компанией, в которой были не только пропитые насквозь мужики с очень странной репутацией и видом, но и женщины. Во власти зеленого змея, на глазах у Кати, они превращались из людей в каких-то страшных монстров с остекленевшим взглядом и непонятным поведением. Стиралась грань между людским и животным, а Катя думала про себя, что иногда животные лучше многих людей.
По вечерам в окно без штор она могла наблюдать картину или очередных разборок, или дружной гулянки, а однажды видела, как ее мать, потеряв всякий стыд, забравшись на стол, танцует стриптиз… Ее тогда передернуло от отвращения и ужаса, и она пообещала себе, что никогда, никогда в ее жизни не будет этого ужасного пойла, которое делает из людей невесть кого.
Режим дня у этой компашки тоже был свой, особый. Проснувшись утром, поздненько, часов в одиннадцать, они начинали судорожно искать, где бы взять похмелиться. Потом что-то продавали, похмелялись, засыпали и просыпались уже во второй половине дня, после чего очередная пьянка могла продолжаться до глубокой ночи. Катю они, как ни странно, не трогали, видимо мать, пока еще не растеряв остатки последнего разума, всем строго-настрого запретила приближаться к девушке.
– Ну, а что я сделаю, Катя? – разводил руками Васька Лавочкин – она ведь действительно, в своем доме, на своей территории. Если они ночью орут-гуляют, спать не дают другим, пусть соседи пишут заявление, я приду и приструню.
Но Катя понимала, что пойти с такой просьбой к соседям – гиблое дело, никто не станет связываться с этой компанией, побоятся, мало ли какие последствия могут быть после этого, тем более, в ней хватает тех, кто мог действительно быть опасен.
Зинаида Алексеевна при встрече говорила ей:
– Катя, Катюша, переезжай к нам, ради бога! Сердце болит за тебя ведь! У Любушки комната большая – вместе будете жить, а там и учиться уедете. Переезжай!
– Нет, Зинаида Алексеевна, вы за меня не переживайте, все в порядке будет. Я ведь умею постоять за себя. А дом оставить не могу, там огород, собака… Эти, не дай бог, уснут с сигаретами – потом еще и соседи пострадают. Прошу вас – не уговаривайте и не переживайте, все хорошо будет!
Выписавшаяся из больницы Полина Егоровна уговаривала переехать к ней. Она с ненавистью плевалась вслед Алевтине, сжимая от ярости натруженные кулачки.
– Нет, но подумать только – что за мать, а?! Никакого покоя от нее, никакой радости ребенку нет! Ужас, а не мать! Катя, Катя, я одна в доме, переехала бы ты ко мне!
– Ну вот еще! Спасибо вам за предложение и за заботу, но нет! Мать порой ко мне долбится в летник, я не хочу, чтобы она вас доставать начала! Вы пожилой человек, вам покой нужен!
Пыталась Полина Егоровна и к участковому обратиться, но тоже бесполезно - ей он сказал все то, что говорил Кате. Она после этого пыталась поговорить с соседями, но, как и предполагала Катя, безрезультатно – никто не согласился написать коллективное заявление. Тогда Полина Егоровна написала только от себя. Васька Лавочкин пришел и попытался приструнить Алевтину, но та, уперев руки в худые бока, пошла на него, приговаривая:
– Ага! То есть никому я не мешаю, а ей одной, этой старухе, помешала, да?! Что ты тут мне угрожаешь! Я свои права знаю! И не ходи тут! Это мой дом, и за собой я сама послежу. А к Катьке я и мои друзья не лезем – сам у нее спроси! Она вообще в отдельном летнике живет!
И Ваське Лавочкину пришлось уйти, впрочем, пригрозив той, что первый же сигнал от кого-либо иного – и она вместе со своей компанией поедет в вытрезвитель. После таких неуверенных действий участкового Полина Егоровна только сплюнула с досадой на землю.
– И что такое?! Бардак творится полнейший! Теперь подобные элементы общества неприкасаемы у нас.
Чтобы время летело быстрее, Катя старалась занять себя тренировками и делами, и чаще встречаться с Любкой, которая тоже за нее переживала. Как-то раз, прогуливаясь по поселку, они услышали за спиной знакомый голос, который с усмешкой произнес:
– О, будущие поварихи приехали!
Обернувшись, они увидели перед собой одноклассников: Сидоркину и Варфоломеева.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.