Все части повести здесь
Мои дорогие! Несмотря на то, что мне, как и любому автору, просто необходимо время вовлеченного просмотра для монетизации, я все-таки прошу тех, у кого слабое сердце, и особо впечатлительных, не читать эту часть! Она получилась достаточно тяжелой! Поэтому если Вы знаете, что способны расстраиваться и плакать от негативной и грустной информации - лучше пройдите мимо этой части!
Это был тот самый мамин кавалер, Санек, с сальными черными волосами. Высунув язык, он провел им по Катиной щеке. Девушку чуть не вырвaлo от отвращения. Мужик сжал руками ее хрупкую талию и, прижимая к печке, зашептал пьянo:
– Катерина, конфетка! Как я давно мечтал об этом! Детка…
Катя не стала долго раздумывать – изо всех своих сил толкнула его в плечи обеими руками. Тот отшатнулся, сделал по инерции несколько шагов назад и стал падать. Падая, он наткнулся виском на острый угол табурета, дернулся два раза и затих.
Часть 14
У Ленки Сидоркиной были ярко и вульгарно накрашены губы ярко-красной помадой. На ее бледном, совсем не загоревшем, лице, эта помада выделялась, как небрежно размазанная по губам кровь. Катя поморщилась – вид Ленки был настолько нелепым, что хотелось смеяться. Челка, по моде «поставленная» лаком, длинный локон волос, специально извлеченный из «хвоста» и спускающийся вдоль лица, ультра-короткая мини-юбка, плотно облегающая бедра и топ, оголяющий пупок, делали ее похожей на одну из тех, кого можно было часто увидеть стоящими вдоль дорог с целью «примазаться» к дальнобойщикам. На ногах у нее были туфли на высоченных шпильках, и Катя искренне недоумевала, как она на таких «цырлах» ходит по дорогам их поселка.
Варфоломеев выглядел довольно просто – его крысиная физиономия совершенно не изменилась, а светлые волосы также торчали в разные стороны.
– А ты, Сидоркина, что-то против поваров имеешь? – усмехнулась Катя.
Но Ленка в накладе не осталась, сказала с иронией:
– Знаешь ли, Гущина, повара – это люди такие… Махом толстеют и отращиваю огромные задницы на харчах. Так что бойся испортить свою фигуру!
– А что мне бояться – парировала Катя – это экономисты чаще всего толстеют, как на дрожжах, у них работа сидячая, бумагоперебирательная, а повар постоянно в движении… Так что, Сидоркина, рада буду посмотреть на тебя лет через двадцать.
Было видно, что Ленку слова Кати задели, она чуть побледнела, а потом заявила:
– А мать твоя, что же – все также пьет?! Да еще шалман к себе всякий таскает! Больше, чем уверена, что ты вся в нее, и тебя вскорости та же участь ждет – также будешь прыгать по мужикам, пока не сопьешься и не скурвишься!
Катя сделала шаг навстречу Сидоркиной, кулаки ее непроизвольно сжались, лицо побледнело, несмотря на то, что кожа была чуть смугловатой, а глаза страшно сверкнули необычным желтым светом. Но тут она почувствовала, как схватила ее за другую руку Любка и шепнула тихо:
– Кать, не надо. Она же провоцирует.
И выступив вперед, заявила вдруг неожиданно громко:
– Ты че прицепилась, а?! Цапля долгоногая! Иди, куда шла, или в лоб захотела напоследок, прежде чем уедешь в свой институт? У нее дедушка недавно умер, у тебя хоть капля совести есть?!
– О! – изумилась Ленка, такого уж от кого-кого, а от скромницы Любки она точно не ожидала – последние грибы встали на дыбы! Ты-то чего лезешь, тихоня? Тебя кто спрашивал, вообще?! Твое дело десятое, молчи в тряпочку!
Но осмелевшую Любку было уже не остановить. Та вдруг сделала пальцами «козу» и медленно пошла на Ленку.
– Че ты сказала, овца?! Я тебе сейчас зенки-то намалеванные повыкалываю, да так, что ресницы на пальцах висеть останутся! Ты посмотри – какой из тебя экономист? Ты же словно из притона вылезла, выглядишь, как проститня!
– Во дура! – Сидоркина отшатнулась – от подружки своей больной нахваталась?
Она повернулась к Варфоломееву и спросила:
– Ты-то че молчишь? Хоть бы слово сказал!
Лешка выставил вперед руки:
– Не-не, я в бабские разборки не лезу! И вообще – он посмотрел на Ленку – надоела ты мне, Сидоркина…
Потом кинул взгляд на улыбающуюся Катю.
– А ты, Гущина, ничего, красотка… На эту похожа… Синди Кроуфорд, во!
Он развернулся и пошел прочь. Сидоркина, которая до этого стояла, открыв рот, крикнула ему вслед:
– Э, Варфоломеев, это че сейчас было, а?
И, не дожидаясь ответа, побежала вслед за ним. Девчонки видели, как она шла рядом и пыталась в чем-то его убедить, горячо уговаривая и хватая за руки. Варфоломеев же пытался высвободиться и просто молча шел вперед.
Некоторое время они наблюдали эту картину, а потом, переглянувшись, громко расхохотались.
– Вот че она в нем нашла? – спросила Любка – она же из обеспеченной семьи, отец в администрации, мать тоже кем-то там… А он? Мать уборщица, а гонору…
– Люб – Катя посмотрела сбоку на подругу – ты пословицу знаешь про того козла, которого можешь полюбить, потому что любовь зла?
– Ну да, знаю…
– Ну, вот здесь как раз тот самый случай.
Они опять рассмеялись.
– Здорово ты ее приложила! – Катя с благодарностью посмотрела на подругу – теперь и не подойдет! Спасибо тебе, Любка, за поддержку!
– Ну что ты, Кать! Я ведь до сих пор помню, как ты спасла меня от их компании. Кать? – она смущенно посмотрела на спутницу – а мы всегда будем вместе? Ну, в смысле, подругами?
– Конечно! А ты что, сомневаешься?
– Нет! Совсем нет! Просто… я вот думаю – выйдем замуж, нарожаем детей, и все – у всех будут свои дела-заботы… Так и дружбе конец.
– Это же от людей зависит, Люба. В данном случае от нас с тобой! Если захотим – наша дружба будет вечной! Ты и твоя семья, Любка – самые дорогие мне люди. Потому что вы единственные, кто поддержали меня в нашем поселке. Конечно, я сейчас не имею ввиду дедушку и Полину Егоровну – они со мной с самого детства. Но ты и твои родители – это те, кто не остались ко мне равнодушными, не думаете, как остальные, что «Каково семя – таково и племя».
– Ненавижу эту фразу! – Любка сжала свои маленькие крепкие кулачки – да ну их всех, этих поселковых!
Днем девчонки убегали на речку. Туда же приходили и ребята из зала, с которыми Катя уже давно познакомила свою подругу. Они располагались на махровых полотенцах, Катя, расслабившись, лениво щурилась на солнце и сквозь ресницы наблюдала за тем, как Вадим показывает Любке какие-то приемы ногами.
– Этой ногой вот сюда, и у него раз! Коленки подогнулись. Поняла? – спрашивал он – давай вот, попробуй!
Катя усмехнулась – когда-то подобные приемы ей показывал дядя Федя. Где-то он сейчас?
– Ты задумалась что-то? – спросил Юра, осторожно проведя зеленой травинкой по Катиному обнаженному плечу с лямочкой купальника.
– Да человека одного вспомнила – ответила девушка – мне было девять, он меня вот также драться учил.
– Надо же… Хороший, видимо, был человек…
– Я тебе про него рассказывала. Дядя Федя… Он мне медведя подарил.
– Кать – Юра посмотрел на нее таким взглядом, что ей стало не по себе – я скучать буду… когда ты уедешь…
– Чего это? – испугалась она.
Он тут же спохватился:
– Ты же как настоящая сестра мне…
А Катя вдруг вспомнила Андрея, его влажно блестящие глаза серого цвета, которые смотрели на нее открыто и прямо. Хорошо, что она сразу отказалась гулять с ним – потом бы он разочаровался, узнав, кто ее мать и из какой она, Катя, семьи. Потому что по нему-то точно видно – у него есть мать, отец и любящая, хорошая семья! Не должна такая, как Катя, с ожесточившимся сердцем и закрытым характером, любить такого, как он… Он достоин лучшего…
Катя не понимала, что такими своими мыслями она принижает себя. Просто в основном для всех она была одного поля ягода со своей непутной матерью. Ну, или почти для всех…
– Алька! Да утихомирь ты эту псину, в конце концов! – раздался пьяный голос ухажера Алевтины – че она тявкает постоянно?!
Верный действительно словно понимал, что за компания людей собирается теперь постоянно у них дома. Он сидел на цепи и не имел возможности полноценно защитить свою хозяйку, которую любил больше собственной жизни – Катю. Он всегда ценил всей своей верной собачьей душой каждую косточку, которую приносила ему добрая девчушка, каждый кусочек мяса, и был готов броситься на того, кто хоть просто коснется ее с недобрыми намерениями. Даже сейчас, когда девушка жила в летнике, она умудрялась приносить своему любимцу вкусные косточки и варить кашу на мясном бульоне с кусочками мясных обрезков.
В последнее время он громко лаял на нерадивую Алевтину и на компанию, которая теперь постоянно обитала в доме. Когда осатаневшая от лая женщина брала в руки полено, он убегал в будку и успокаивался, а в любое другое время предпочитал грозно лаять и попытаться схватить за ноги тех, кто приходил в некогда чистый и убранный двор.
Помнил верный пес и своего хозяина – доброго старика Виктора Ильича, который ничего не жалел для своей собаки, всегда вкусно кормил его, гладил и чесал, всегда у него была полная миска воды и иногда его отпускали побегать. Тоже самое сейчас делала Катя.
– Там, в старом здании фермы, ну, которое сейчас ничейное стоит – начал заплетающимся языком один из компании – какие-то ребята иногда заседают… Говорят, собак за деньги скупают… То ли живодерня у них там, то ли что… Бизнес какой-то замутили. Типа, печень собачья им нужна, жир там…
– Ты на что намекаешь? – спросила Алевтина, бросив на него взгляд пустых, остекленевших глаз.
– Так это… собака-то у тебя упитанная, Аль. Мож, сдадим? Деньги будут…
– Че?! Ты с катушек съехал? Это Катькин пес! Она за него нас с тобой на ленточки порвет!
– Так а ты ей не говори… Вот Алька, вроде умная ты баба! Но такая дура! Скажи своей девке, что собака просто сбежала, да и все!
– Сам ты! – Алевтина замахнулась на мужика ложкой, а потом повернулась к своему хахалю с черными засаленными волосами – Саш, че правда, да?
– Ага! – с видом знатока кивнул тот – есть такое…
– И дорого дают?
– Алька! У тебя собака, погляди – ухоженная, шерсть лоснится… Мы сами за нее запросим столько, чтобы на неделю на бухло хватило!
– Ну, эк ты разбежался! – не поддержал его собутыльник – так они тебе и дадут – на неделю, ага! Вопрос в другом – как его поймать, этого пса? Он ведь никому не дается, на всех рычит…
– Мне дастся – сказала Алевтина, жуя огурец – я цепь просто от проволоки отцеплю, да и все… А дальше сами его видите. Но чтобы все деньги – сюда!
– Конечно, Алечка! – залебезил ее кавалер – конечно, все, как есть, принесем!
И он хитро переглянулся со своим товарищем.
Катя вернулась вечером, она сначала была в спортзале, потом у Любки, а потом они ходили на речку. В доме было тихо, и девушка поняла, что очередная попойка состоялась.
Она отомкнула замок своей двери и хотела было уже пройти в летник, как вдруг поняла, что что-то не то. Глянула на будку Верного, подошла к ней и заглянула внутрь. Собаки нигде не было, как не было и цепи, и ошейника, на котором пес сидел.
– Что за черт?!
Она пошла в дом, в комнату, где спала мать. Та лежала, с задранным платьем, бесстыже раскинутыми в стороны ногами, и громко храпела. Катя, стараясь сдержать отвращение, толкнула ее.
– Мама! Мама, проснись! Проснись сейчас же!
– Что? А? Кто? А, Катя… ты… Что случилось?
– Где собака?
– Какая собака?
– Ну, Верный… Где он?
– А… Да как с ума сошел… Лаял, лаял, потом сорвался и убежал.
– С цепью, что ли?
– Ну, да… Цепь от проволоки-то отцепилась, я и не поняла, как… Видать, давно не поджимали…
Катя вышла из дома. Ну да… Если Верный сбежал, то скорее всего, его никто и не пытался поймать, да и были ли они в состоянии? Собака только мешала им… А еще успела несколько раз тяпнуть нерадивых гостей за разные места.
Она долго ходила в сумерках и звала собаку. Потом, уже не зная, куда и идти, двинулась к дому. От ворот Полины Егоровны отделилась темная фигура – это была сама соседка. На плечах у нее был тонкий пуховый платок, словно она озябла.
– Катя, ты че бродишь-то в сумерках? Я услышала твой голос, дай, думаю, выйду, проворонила ведь, когда ты вернулась-то…
– Да собака убежала, вот, ищу…
Соседка махнула рукой.
– Не сбежала она, Катюша, ой, не сбежала…
– Вы что имеете ввиду?
– Они ее, два Алькиных хахаля, свели со двора, я видела, и повели куда-то…
– Куда же! И где мне теперь искать его?
– Ой, Катюша, не знаю! Может, продали, а может…
– Что?! Не молчите!
– Из города приезжают какие-то… На старую ферму… Слух идет по поселку, что скупают собак…
– Для чего? - похолодела девушка.
– Я не знаю, Катюша… Только потом тех собак никто не видит больше.
Не слушая соседку, Катя кинулась в сторону старой фермы. Нащупала в кармане какие-то деньги, подумала про себя, что, если нужны будут еще – она обязательно принесет, сейчас, самое главное, спасти Верного и договориться, что она его выкупит. Ну, конечно! Как она не поняла? Ведь увидела в доме батарею еще неоткрытых бутылок.
Она бежала так быстро, как только могла. Подбегая к ферме, поняла, что здесь никого уже нет. Достала маленький карманный фонарик, вошла внутрь.
– Эй! Здесь есть кто-нибудь?
Ответом была гнетущая тишина. Но все же она понимала – кто-то был тут недавно, в брошенном помещении было тепло и стоял запах гари. Она увидела слабый дымок от костра и пошла в ту сторону. Шла, пока недалеко от истлевших головешек не наткнулась на что-то мягкое. Посветила фонариком и отшатнулась от ужаса, зажав рот рукой. Это была собачья шерсть, шкура… По ней она сразу определила, что больше никогда ей не увидеть своего верного друга. Упала рядом на колени, провела рукой по еще теплой шерсти, завыла тоненько, подняв голову вверх, увидела сквозь редкие доски луну и безмятежное звездное небо…
– Твари! Твари! За что пса, за что?
Слез снова не было – лишь невыразимая боль в душе и сердце… Еще одно живое существо пало от рук ее матери, этого монстра… Ушел к своему хозяину верный пес Верный…
Она пошла туда, где спали эти нелюди, и путь этот показался ей долгим, просто ужасно долгим… Остановилась на крыльце дома, потом прошла внутрь, на кухню. Взяла большой нож для разделки мяса и отправилась в комнату, где спала мать. Стояла и смотрела на это подобие человека, настраиваясь на то, чтобы совершить сейчас непоправимое… И вдруг… Под ногами в свете уличного фонаря, несмело пробивавшегося в окно, увидела какой-то снимок. Подняла его, повернула к окну – с фото смотрело на нее родное лицо деда. Он улыбался своей доброй улыбкой и словно просил – не надо, Катя, не стоит, не марай руки…
Она постояла так еще некоторое время, потом убрала фотографию в карман, выронила из руки нож и отправилась к себе.
С тех пор с матерью она не разговаривала вообще. Смотрела сквозь нее, словно на пустое место, а когда та, будучи трезвой, что случалось довольно редко, пыталась с ней заговорить, Катя просто разворачивалась и уходила. Боясь за Грея, она старалась закрывать его в летнике, когда шла куда-то, но подросший котик уже сам вовсю бегал по двору и улице, возвращаясь порой ночью или через день-два. Катя видела, что дом он старательно обходил стороной, словно чувствуя опасность.
И все же как-то раз она, вернувшись от Любки, услышала его жалобное мяуканье где-то в глубине дома. Сердце сильно застучало – не хватало еще потерять и Грея тоже, ведь для этих ничего не стоит шмякнуть кота чем-то тяжелым. Она пошла в дом, тихо окликая питомца, и нашла его на кухне. В доме стоял страшный храп и конечно, невозможная вонь – пахло алкоголем, сигаретами, грязными телами и испортившимися остатками закуски.
– Греюшка! – зашептала она, подхватив котика на руки – ты зачем пошел в этот ад?
И в этот момент кто-то с силой развернул ее и прижал к кирпичной печке. От неожиданности Катя выпустила котика, и тот быстро выскочил на улицу.
Это был тот самый мамин кавалер, Санек, с сальными черными волосами. Высунув язык, он провел им по Катиной щеке. Девушку чуть не вырвало от отвращения. Мужик сжал руками ее хрупкую талию и, прижимая к печке, зашептал пьяно:
– Катерина, конфетка! Как я давно мечтал об этом! Детка…
Катя не стала долго раздумывать – изо всех своих сил толкнула его в плечи обеими руками. Тот отшатнулся, сделал по инерции несколько шагов назад и стал падать. Падая, он наткнулся виском на острый угол табурета, дернулся два раза и затих.
Приблизившись к мужчине и склонившись над ним, Катя посмотрела в его застывшие в недоумении глаза и поняла, что он мертв.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.