Все части повести здесь
Катя возвращалась после тренировки. Настроение было приподнятым, она отметила про себя, что сегодня вообще не думала о матери. Больше всего мыслей было о дедушке, о его здоровье. Она представляла, как он вернется домой, и она, Катя будет помогать ему и ухаживать за ним.
Около ворот увидела Любку с мамой и отцом, а рядом с ними – плачущую Полину Егоровну. Когда подошла, они все не смотрели на нее, словно бы хотели что-то скрыть или не могли сказать то, что сказать было нужно.
– Катя… - начал Михаил Андреевич.
Часть 10
Мать была трезвая – это было видно по ее опухшему лицу со следами недавнего загула. Кроме того, она точно была не в настроении, видимо, оттого, что не было денег на заветные пол-литра.
Катя подошла к воротам, не глядя на родительницу, и хотела открыть и войти, но мать остановила ее.
– Где дед? – спросила деловито – поговорить мне с ним надобно.
– Он в больнице после твоих выкрутасов. Еще раз подойдешь к нему близко и сделаешь что-нибудь – я найду, за что тебя в очередной раз упрятать туда, откуда ты вернулась.
Увидела в глазах матери испуг.
– Ты сбрендила, что ли? Я ничего не делала!
– Знаю я, после чего у дедушки с сердцем плохо стало! Мне Полина Егоровна все рассказала. Как жаль, что не было меня в этот момент – я бы показала тебе, как у деда деньги требовать. Летела бы ты к месту своего жительства быстрее бы, чем видела. По-хорошему прошу – не приближайся к нам – подошла к матери, зашипела ей в лицо – я же не перед чем не остановлюсь – могу подставить тебя так, что ты на еще более долгий срок уедешь, чем до этого сидела. Но дедушку в обиду не дам. Надеюсь, ты меня услышала?!
Катя закрыла ворота, вошла в дом и увидела в окно, как удаляется фигура матери. «Тем лучше – подумала она – теперь не подойдет».
Днем к ней приходил Михаил Андреевич, он через поселковых жителей узнал, что Виктора Ильича увезли в больницу. Спрашивал о состоянии дедушки и сказал, что сам к нему съездит сегодня, в приемное время. Потом помялся и спросил, есть ли у Кати еда и деньги. Девушка ответила, что есть и то, и другое.
– Катюш – сказал Любкин отец – ты не стесняйся к нам обращаться. Ты ведь ребенок еще, как со всем этим справишься. Не стесняйся, приходи, если что-то нужно. Мы всегда поможем.
– Спасибо вам – ответила ему Катя – но пока правда, все есть, и еда, и деньги, ничего не нужно.
Она была благодарна Любкиной семье – они старались чем-то помочь ей и принимали живое участие в ее жизни, уже тем, что не отвергали ее, как изгоя. В поселке любой слух разносится быстро, так что в основном родители запрещали своим детям дружить с ней, Катей Гущиной, видимо, в буквальном смысле воспринимая пословицу: «Каково семя, таково и племя» и опираясь на то, что Катина мать – сидевший отброс общества, который после выхода из тюрьмы продолжает вести аморальный образ жизни.
Подумав, она решила обратиться к местному участковому – поговорить с ним о матери, о том, чтобы приструнил ее. И пошла за советом относительно этого к Полине Егоровне. Та тут же засуетилась, кинулась переодеваться, взяла Катю за руку и сказала:
– И как я сразу не додумалась тебе дать такой совет. Пойдем, я с тобой. Тебя Васька Лавочкин слушать не будет, а меня, старую, послушает.
– Да вы что, тетя Поля! Я сама!
– Ох, Катя! Научись уже от людей помощь принимать! Не все вокруг злыдни…
– Я так и не думала – покраснела Катя.
– Вот и ладно. Пойдем.
Они быстро дошли до маленького одноэтажного здания, в котором располагался участковый пункт милиции. В тесном помещении пахло кислой капустой, грязной обувью и затхлостью. За столом сидел худой, взъерошенный участковый, он разбирал какие-то бумаги, а на подоконнике, на старой печке в одну конфорку, что-то булькало и кипело. По запаху Катя поняла, что участковый варит макароны. Видимо, и у него с провиантом были проблемы.
– Здравствуй, Василий! – громко поздоровалась Полина Егоровна – работаешь?
– Здрасьте, Полина Егоровна – ответил тот – пытаюсь…
– Что же ты, Василий? Когда твой отец участковым был, в поселке порядка больше было – мышь просто так проскользнуть не могла. А сейчас?
– Что сейчас? – испугался лопоухий милиционер.
– «Что сейчас»? – передразнила Полина Егоровна – ты будто не знаешь, что! Вернулся из тюрьмы асоциальный элемент – ты сразу должен был внимание обратить! И сходить, узнать, как тот элемент живет, чем дышит, а вдруг еще какое преступление удумывает?
– Вы это про кого сейчас?
– Как про кого? Про Гущину Алевтину – а то ты не знал, что она вернулась! Что же ты за участковый, когда не знаешь, кто на вверенном тебе участке проживает?!
– Так она же за недостачу огромную сидела… а не убийство там или грабеж.
Полина Егоровна усмехнулась и, уперев руки в бока, направилась через все помещение к столу Василия.
– И что, что за недостачу? А ты знаешь, что она отца своего, уважаемого человека, заездила совсем. Уже вовсе обнаглела – денег с него требует, кровно заработанных! Я сама свидетелем этого была, а после ее визита Виктора Ильича с сердцем в больницу отвезли!
Участковый вздохнул.
– Слышал я…
– Слышал… Так поинтересоваться надо было – почему так, а тебе только штаны просиживать в кабинете! Эта паскуда девчонке жизни не дает и деду, а ты приструнить ее не можешь! Что же ты за милиционер, Вася?!
– Да как я ее приструню… - начал Василий, но Полина Егоровна перебила его:
– Знаешь, Вась, вот не поможешь им – пойду к отцу твоему, расскажу, как ты свои обязанности выполняешь. Пусть тебе стыдно будет!
– Ладно – вскочивший было участковый сел и посмотрел на Катю – тебе восемнадцать-то есть?
Она мотнула головой:
– Семнадцать только исполнилось.
Тот вздохнул.
– Полина Егоровна, тогда вы напишите заявление. Ну, то, да се, мол, непорядок, сама видела, как эта самая Гущина деньги выпрашивала у отца… ведет аморальный образ жизни, и так далее… Ну, чего я вас учу-то, небось, сами знаете…
Через полчаса они вышли от участкового и пошли домой.
– Ты не переживай, Катюша. Этот Васька, хоть и нерешительный, но, если возьмется за дело – до конца доведет его.
Проходя мимо сельпо, где стояли разговаривали трое местных кумушек, Катя услышала:
– Ох, жалко Ильича…
– И не говори, Зинаида. Одни проблемы от такой дочки… Да кто знает, может, еще внучка той же дорогой пойдет…
– Да не наговаривай ты! Она вроде ничего, девка нормальная.
– Попервоначалу все они нормальные, а вот потом…Эти, как их, гены, свое берут…
– И такое может быть… Алька тоже сначала нормальная была.
Катя беспомощно посмотрела на Полину Егоровну, но та только руку ее сжала.
– Не обращай внимания, девка. Пусть судачат, раз им делать больше нечего.
Около ворот ждала Любка. Взглянула тревожно в Катино лицо.
– Ты как?
– Спасибо, Люба, держусь. Пойдем чай пить.
– Может, к нам лучше? Мама оладьев напекла, бабушка окрошки наделала.
– У меня тоже есть, но не оладьи, а пышки с медом. Вкусные. И окрошку тоже делала. Пойдем.
Она и Полину Егоровну позвала на чай, но та отказалась, сославшись на дела.
– Куда ходили-то? – спросила Любка.
– К участковому, по поводу матери.
– Думаешь, поможет?
– Хотелось бы, Люба. Сама я, боюсь, с ней и ее шалманом не справлюсь. Да и потом – не хотелось бы вступать в разборки эти. Она же сразу, как пострадавшая, понесется в милицию. А так руки чешутся отделать ее, как следует. Хотя… рука не поднимется – мать все-таки, старше меня и конечно, так не умеет работать кулаками, как я…Не смогу я, наверное, ударить ее, Любка… Хотя за деда…, наверное, смогу… Страшно мне, Люба, я ведь себя иногда контролировать даже перестаю.
Любка обняла ее за плечи:
– Кать, а что с поступлением думаешь делать?
– Люб, мне сейчас не до этого. Только бы дед поправился. Я в больнице просилась остаться, хотя бы нянечкой при нем, но мне не разрешили. Сказали, что у них свои есть.
– Я понимаю – Любка грустно склонила свою белокурую головку – а мне без тебя совсем не хочется поступать.
– Ты не должна жертвовать ради меня своим будущим. Ничего страшного не случится, если я на следующий год поступлю. Мне сейчас главное – деда вытащить.
На следующий день она поехала в больницу пораньше – потом у нее были планы на день. Ее впустили к дедушке в палату, и Катя провела с ним время почти до самого обеда – накормила его, вытерла тело влажным полотенцем, помогла побриться. Глядя на родное лицо с сеточкой морщин, она с болью думала о том, что не уберегла родного для нее человека от матери. Сразу надо было бы к участковому пойти…
– Катя, ты как там хоть живешь-то? – обеспокоенно спрашивал Виктор Ильич – ты хоть питаешься? Смотрю на тебя – совсем исхудала.
– Дедушка, да ты не переживай! – весело отвечала она – я ем. И продукты у меня есть все, деньги я не трачу. Хозяйством вот занимаюсь, на бокс хожу… Ты, главное, поправляйся.
– Аттестат как получишь – сразу документы в техникум подавай!
– Нет, дед, ты что?! – испугалась девушка – пока ты не поправишься, я никуда не поеду!
– Катя, это будущее твое! И не спорь – сразу езжай и поступай! Я-то выкарабкаюсь, а тебе никак нельзя год терять, слышишь?! Не расстраивай меня! Обещай, что поступишь, как я говорю!
– Хорошо, дедушка – вынуждена была пообещать ему Катя. Она действительно не хотела его расстраивать.
Он взял ее маленькую ладошку в свои большие натруженные руки.
– Не успел я, Катюша, кое-чего сделать для тебя, и потому виноват я перед тобой сильно, очень сильно. Не знаю, как теперь решить этот вопрос. Все собирался, да откладывал, а теперь вот… Видимо, поздно уже.
– Дед, да ты о чем?
Но дедушка ничего не ответил, только попросил, чтобы она передала Михаилу Андреевичу, чтобы тот по возможности к нему заехал.
– Миша, спасибо, что заехал, выбрал время. Не хотел я тебя беспокоить, да видно, придется… От работы тебя отрываю, неловко мне…
– Да я в отпуске, Виктор Ильич, так что ничего ты меня не отрываешь. Времена-то пошли – и работа не в радость… Как детей растить, как поступать ехать девочкам нашим, когда такое в стране твориться. Ладно, прости, отвлекся я…
– Да, у многих отчаяние в глазах читается… Даже здесь вон… Врачи без зарплаты сидят… Так вот, Миша, я чего тебя позвал-то… Дело у меня есть незавершенное, а как его завершить, то дело, я не знаю… Думаю, может ты чего посоветуешь… Потому что чувствую я, что из палаты этой только в морг отправлюсь… Нет мне больше дороги к жизни…
– Да ты что, Ильич?
– Миш, ты не перебивай меня, послушай спокойно. Мы с тобой сразу друг дружку понимать стали, ты, хоть и в сыновья мне годишься, другом моим стал. Боюсь я за Катюшу – обидит ее мать, девчонка она совсем, и хоть и спортом занимается – да не то это. Мало иметь железные кулаки – надо еще иметь и опыт, и ум. Катя девчушка умненькая, но все же молодая еще, жизни не видела, кроме материных пьянок. Так вот – я все собирался дом на нее отписать… Думал, вот сейчас, поеду к нотариусу в город, все, как надо, сделаю, чтобы честь по чести, с завещанием. Да вот откладывал-откладывал, и загремел в больницу… Боюсь я, Миша, что Алька дочку выгонит из дома, а сама шалман там устроит, покуда она наследница. А Катька без жилья останется. Как жить ей, как учиться? Страшно в таком возрасте без собственного-то дома… Так вот я просить тебя хотел. Сходи ты, Миша, к нотариусу, узнай, может ли он сюда прийти, чтобы я здесь написал завещание, а он его забрал у меня и заверил.
Виктор Ильич взял с тумбочки часы и посмотрел на время:
– Сегодня не успеть тебе уже. Сможешь ли ты сделать это завтра-послезавтра?
– Я схожу, Виктор Ильич, ты не переживай. Не оставим твою внучку без поддержки, не боись. Только вот думаю я, что рано ты на тот свет собрался. Тебе еще Катю поднимать, а ты про вечный покой заговорил. И мы с тобой еще не все шахматные партии сыграли.
– Да чует мое сердце, что прав я, Миша – отыграл я свое. Потому ты сделай, пожалуйста, как я прошу. Поговори с нотариусом, может, сможет прийти ко мне. Я заплачу, сколько надо, деньги есть у меня.
Михаил Андреевич пообещал, что все сделает и, еще немного побыв у друга, ушел.
В зале ребята расспрашивали у нее про Виктора Ильича. Она и не удивилась, что они уже все знают про то, что его в больницу увезли.
– Кать – Юрка смотрел на нее своими ореховыми глазами – Кать, слушай, может мы маманю твою приструним, а? Мы с ребятами можем, да так, что она дорогу забудет к вашему с Ильичом дому.
Катя улыбнулась и взъерошила темные волосы Юры.
– Я знаю, что вы еще те бандиты. Но не надо, Юра. Еще не хватало, чтобы из-за моей алкоголички-матери у вас проблемы начались. Она же сразу понесется жаловаться… Я сама с ней разберусь, ты не переживай. Да и к участковому я с тетей Полей ходила. Он поможет.
– Кать – встрял в разговор Дюбель – но ты обращайся все равно, если что, вместе будем какой-то выход искать. Не молчи, слышишь?! Мы знаем, что ты не любишь свои проблемы на других вешать, но ведь мы друзья, а друзья для чего нужны? Чтобы помогать друг другу.
Как стало известно от Полины Егоровны, когда Катя вернулась с тренировки – Васька Лавочкин действительно ходил к Алевтине в то кафе, в котором она работала, и имел с ней серьезный разговор. По словам участкового, Алевтина была трезвая и злая, мыла полы в своей комнатке, в которой жила, а когда он сказал, что пришел к ней поговорить, даже словно испугалась. Выслушала его, сказала, что она ничего не сделала плохого, а соседка просто наговаривает на нее, и пообещала, что она и близко не подойдет к отцу и дочери.
– Грош цена тем обещаниям – с сомнением покачала головой Катя – больше чем уверена, что прибежит, как только дедушка из больницы вернется.
Михаил Андреевич быстрым шагом шел в больницу к Виктору Ильичу. Он только что был у нотариуса, отсидел огромную очередь, и узнал, что просто так нотариус прийти не может. Но выслушав историю Виктора Ильича и его внучки, он, в конце концов прийти согласился, но только на следующей неделе. Кроме того, он отметил, что до понедельника Виктор Ильич должен каким-то образом получить справку о своем нормальном психическом здоровье, иначе с оформлением завещания будут проблемы.
Михаил Андреевич, будучи в приподнятом настроении, и чувствуя в себе способность горы свернуть, решил поговорить об этом с врачом Виктора Ильича. Нужно было как-то решить вопрос со справкой до того, как нотариус появится у деда. Хорошо было уже то, что дело сдвинулось с мертвой точки, и впереди маячит возможность того, что Катюшка не останется без жилья.
Он легко, словно мальчик, взбежал по ступенькам, вошел в отделение, распахнул дверь палаты и остолбенел. Кровать Виктора Ильича была пуста. Постельного белья не было, аккуратно свернутый матрас лежал сбоку, с тумбочки все было убрано, и даже полы уже были вымыты.
Мимо прошла санитарка, удивленно взглянула на него.
– Вы к пациенту из этой палаты? – и когда он кивнул, продолжила буднично – так скончался он два часа назад…
Михаил Андреевич бессильно опустился на скамью в коридоре. Санитарка сказала это так просто, как что-то само собой разумеющееся. А ведь именно в этот момент разрушилась чья-то еще жизнь, рассыпалась в прах…
– Пойдемте – он поднял голову – рядом с ним стоял врач – я должен отдать его вещи… Вы были другом Виктора Ильича?
– Да… Хорошим другом… Как я теперь скажу об этом его внучке? Она ведь… ей всего семнадцать…
– Он был хорошим человеком – произнес врач – передайте девочке мои искренние соболезнования.
– Он словно чувствовал, что не выберется… Говорил мне об этом…
Катя возвращалась после тренировки. Настроение было приподнятым, она отметила про себя, что сегодня вообще не думала о матери. Больше всего мыслей было о дедушке, о его здоровье. Она представляла, как он вернется домой, и она, Катя будет помогать ему и ухаживать за ним.
Около ворот увидела Любку с мамой и отцом, а рядом с ними – плачущую Полину Егоровну. Когда подошла, они все не смотрели на нее, словно бы хотели что-то скрыть или не могли сказать то, что сказать было нужно.
– Катя… - начал Михаил Андреевич.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.