Внутри бесконечной тьмы, окутавшей сознание Дариуса, начал проявляться образ. Он был едва заметен, как лёгкий мираж на горизонте, едва ощутимый, словно пламя свечи, дрожащей на краю мира. Этот образ казался настолько далёким и слабым, что можно было усомниться в его существовании. Он словно видел его на границе восприятия, как нечто, что находится за пределами досягаемости, как будто вся жизнь потребуется, чтобы достичь его.
Пламя этого миража было крохотным, но в его едва заметном свете чувствовалась какая-то неуловимая сила, тонкая нить, соединяющая Дариуса с чем-то важным, но словно забытым далеко в бездне времени. Этот свет был не просто светом; он был символом надежды, стремления, неясной цели, которую Дариус не мог даже осознать, но которая манила его, заставляя двигаться вперёд, даже если он не знал, куда ведёт этот путь.
Этот образ мерцал, будто пытаясь устоять перед бескрайней тьмой, которая его окружала. Он был столь неустойчивым, что казалось, любой неверный шаг, любая ошибка могла затушить его навсегда, оставив Дариуса в полном мраке. Но несмотря на это, он словно свет продолжал мерцать, притягивая его к себе, как единственный маяк, способный вырвать его из этого бездонного пространства.
Дариус начал ощущать, как этот едва видимый мираж начинает прорастать в его сознание, как слабое семя, которое нуждается в заботе и внимании, чтобы однажды превратиться в могучее дерево. Он начал чувствовать, что это пламя несёт в себе что-то очень важное, и стал осознавать, что должен следовать за этим образом, как бы далеко он ни был, даже если путь к нему будет долгим и трудным.
Дариус, словно ребёнок, впервые увидевший свет, находился в состоянии полного отстранённого замешательства. Он не понимал, что перед ним, и не чувствовал никакой связи с этим далеким миражом, этим едва ощутимым светом. Он словно потерял все привычные ориентиры, все те вещи, которые раньше казались незыблемыми и естественными. Всё вокруг него утратило своё значение, превратилось в бесконечное, пустое пространство, где не было ни вверх, ни вниз, ни радости, ни страха — только это нечто, едва заметное, но, в то же время, притягивающее и манящее его.
Внутри Дариуса не осталось привычных эмоций, всё было будто стёрто, оставляя за собой лишь белое полотно. Он не знал, как к этому относиться — это было что-то совершенно новое, неизведанное. Впереди, среди тьмы, мерцал этот крохотный свет, но Дариус не чувствовал к нему ни страха, ни радости. Он просто был там, как нечто, существующее отдельно от всего остального. Но вот только... этот свет был чем-то иным. Он отличался от всего, что Дариус когда-либо знал.
Этот неуловимый огонёк, казалось, существовал вне времени и пространства, как будто он был заключён в другой реальности, параллельной его собственному восприятию. И хотя Дариус не чувствовал к нему ничего, внутри него медленно начинало зарождаться смутное, почти инстинктивное ощущение, что этот свет — не просто мираж. Как будто где-то глубоко внутри, на самом краю его сознания, начинала пробуждаться какая-то древняя, давно забытая память, уводящая его за пределы его нынешнего понимания.
Но всё это было настолько неясным, что он едва ли мог зацепиться за эти ощущения. Они были слишком тонкими, почти неуловимыми, как лёгкое дуновение ветра в тёплую летнюю ночь. Однако это «что-то» продолжало существовать, несмотря на его полное непонимание, словно дразня его, намекая на то, что впереди его ждёт нечто большее, чем он может себе представить.
В сознание Дариуса медленно стала проникать мысль, словно ручеёк воды, пробивающий себе путь через толщу земли. Он начал осознавать, что это «что-то», этот мерцающий свет, не находится рядом с ним, а где-то далеко. Это открытие возникло в его разуме постепенно, как туман, рассеивающийся перед первыми лучами солнца. Он начал ощущать тонкую грань между собой и этим далеким светом, осознавая, что между ними существует расстояние.
Эта мысль, сначала слабая и неуловимая, словно призрак, постепенно крепла, становясь более явной. Дариус понял, что он находится «здесь», в этом мраке, а свет — «там», в каком-то ином месте. Внутри него начало появляться ощущение пространства, которое раньше было утрачено. Это пространство было странным, не похожим на привычный мир, но оно всё же существовало. Оно было размытым, неясным, как будто мир вокруг него только начинал формироваться из бесформенного хаоса.
Теперь в его сознании были три вещи: он сам, этот свет и понимание того, что они разделены. Это осознание принесло с собой легкое ощущение тревоги, словно он стоял на краю чего-то неизведанного и опасного. Но в то же время эта мысль была ясной и настойчивой, как будто она была единственным островком здравого смысла в океане неведомого.
Дариус ощутил, что пространство вокруг него начало слегка изменяться, становясь менее пустым, менее чуждым. Он начал воспринимать себя как отдельное существо, имеющее свое место в этом пространстве. И хотя это место было странным и незнакомым, оно всё же давало ему чувство направления, указывало, что есть «здесь», где он находится, и «там», где мерцает этот далёкий свет.
Эти первые проблески осознания были ещё слабыми, но они всё же начали заполнять ту пустоту, которая окружала его с момента, когда он оказался в этом мраке. С каждым мгновением он всё больше понимал, что этот свет зовёт его, притягивает, и что для того, чтобы найти ответ на все свои вопросы, он должен найти путь к этому далёкому, почти недостижимому «там».
Почти одновременно, словно две нити, сплетающиеся в единое целое, к Дариусу пришли два ключевых осознания: времени и цели. Эти две мысли, словно старые, забытые воспоминания, которые внезапно прорвались сквозь пелену мрака, начали проникать в его сознание. Сначала неясные, они постепенно обретали форму и содержание, пробуждая в нем новый виток жизни.
Понимание времени возникло, как едва уловимый шорох песка, перетекающего из одного сосуда в другой. Сначала оно казалось чем-то несущественным, но с каждым мгновением приобретало большую значимость. Он начал осознавать, что время здесь течет иначе, чем в обычном мире, но оно всё же существует. Оно было, словно тихое, почти незаметное биение сердца, которое, несмотря на свою слабость, все же указывало на его присутствие.
Затем, словно в унисон с этим пониманием времени, к нему пришло осознание цели. Эта мысль была подобна тяжелым жерновам, которые тысячелетиями стояли неподвижно, погрузившись в глубокий сон, и вот теперь, потревоженные чьим-то невидимым вмешательством, начали медленно, с гулким скрипом и явным сопротивлением, приходить в движение. Дариус чувствовал, как его мысли, словно ржавые шестерёнки, начали поворачиваться, производя тихий, но настойчивый скрежет, будто бы оживляя застывший когда-то механизм его разума.
Это движение мыслей не было лёгким, и Дариус ощущал, как каждое усилие дается ему с огромным трудом, словно он пытается сдвинуть с места огромный камень, погребённый под веками. Но, несмотря на сопротивление, процесс уже начался. Он осознавал, что цель, которую ему предстоит достичь, связана с тем самым светом, который мерцал вдали. Эта цель манила его, становилась всё более ощутимой и реальной, несмотря на то, что была далеко.
С каждым новым поворотом жерновов в его сознании, с каждым скрипом и треском в глубине его разума, Дариус начинал понимать, что должен двигаться вперёд, что его путь только начинается. И хотя каждый шаг давался ему с трудом, он знал, что с каждым новым мгновением его цель будет становиться всё яснее, а время, хоть и чуждое, будет вести его к этой цели.
Дариус начал медленно осознавать эти редкие, едва уловимые образы, которые лениво всплывали перед его внутренним взором, словно забытые воспоминания, обретавшие новую жизнь. Эти образы были размытыми и тусклыми, похожими на тени, но они всё же были чем-то важным, чем-то, что заслуживало его внимания.
Он начал перебирать их, как человек, который, наконец, нашёл долгожданное сокровище и теперь осторожно пересчитывает каждую монету, с трепетом и благоговением осознавая их ценность. В этих образах не было чёткости или яркости, они больше походили на туман, из которого едва проглядывались контуры. Но Дариус знал, что именно в этих смутных, почти эфемерных видениях скрывается что-то важное.
Первый образ, который привлёк его внимание, был подобен отголоску далёкого воспоминания. Это был свет — слабый, мерцающий огонёк, словно пламя свечи, которое находилось настолько далеко, что казалось, будто до него никогда не добраться. Этот свет манил его, хотя Дариус ещё не понимал, почему. Он просто знал, что этот свет — часть чего-то большего, чего-то, что ему предстоит понять.
Дальше он увидел нечто похожее на зыбкий силуэт, который мог быть чем угодно: человеком, деревом, или даже каким-то иным существом. Этот образ был настолько неясным, что Дариус не мог точно сказать, что это такое, но он чувствовал связь с этим образом, как будто это часть его самого или его прошлого.
Ещё один образ, более яркий, но всё ещё неясный, представлял собой что-то, напоминающее воспоминание о движении. Это было как ощущение ветра, проносящегося сквозь поля, или воды, текущей по камням в реке. Этот образ был связан с ощущением скорости и силы, но и с покоем, который приходит после долгого пути.
Дариус перебирал эти образы, один за другим, и с каждым новым образом его осознание углублялось. Он понимал, что эти видения — его богатство, его ключи к разгадке того, что происходит. Они были как осколки зеркала, в которых отражалась истина, которую ему предстояло собрать. И хотя каждый новый образ возникал медленно, словно нехотя, Дариус чувствовал, как постепенно всё в его сознании начинает обретать форму и смысл.
Эти образы были слабыми, хрупкими, но они были его единственной опорой в этом пустом, тёмном пространстве. С каждым новым «пересчётом» этих драгоценностей, Дариус чувствовал, как в нём пробуждается что-то новое, нечто, что было утрачено, но теперь снова возвращалось к жизни.
И вот, словно яркая вспышка молнии, разрывающая тьму безлунной ночи, в сознание Дариуса ударила мысль, столь неожиданная и мощная, что она полностью захватила его. Это не было просто осознание, это было нечто большее — это было откровение, настолько яркое и внезапное, что оно пробудило его от мрака, в который он погрузился.
Мысль, подобная разряду молнии, пронзила его сущность, осветив всё вокруг — он вспомнил, кто он. Это осознание захлестнуло его, как стремительный поток. Дариус вдруг понял, что всё это время он был не просто потерянным в этом бесконечном пустом пространстве, а тем, кто когда-то знал свет, был частью чего-то большего, чем тьма, в которой он сейчас находился.
— Я... Дариус, — эхом отозвался в его сознании его собственный голос, словно он только что вспомнил, каково это — быть живым, осознавать своё «я». Он был не просто частью этого мира, он был кем-то важным, кем-то, кто имел цель и силу.
Свет, который он видел вдали, теперь казался чуть ближе, как будто его осознание себя принесло его на шаг ближе к истине. Дариус начал вспоминать больше: как он оказался здесь, какие испытания пришлось пройти, кто была Элинор и что она значила для него. Её холодные, но в то же время проникновенные глаза вновь возникли перед его внутренним взором, и он понял, что она была связующим звеном между ним и этим светом.
Эта мысль была подобна путеводной звезде, которая, наконец, прорезала густую тьму его забвения. Дариус ощутил, как в нём начинает пробуждаться сила, спящая до этого момента, словно глубоко погребённый под слоем льда огонь. Он не просто вспомнил, кто он — он вспомнил, что его жизнь, его цель имеют значение, и что он способен двигаться дальше.
Это осознание вернуло ему чувство себя, и вместе с ним вернулось и понимание времени, места и силы. Внутри Дариуса начала разгораться новая решимость, и он понял, что этот путь, на который он вступил, лишь начало чего-то большего.
Дариус попытался поднять руку, но его охватил ледяной холод, столь пронизывающий, что казалось, он исходит из самой глубины его существа. Холод словно сковал его тело, и с каждым мигом Дариус всё сильнее ощущал, что не может пошевелиться. Его пальцы оставались неподвижными, а тело — безжизненным. Он напрягался изо всех сил, но всё было тщетно. Его попытки двигаться казались бесполезными, словно он был заключён в невидимые, но непробиваемые оковы.
Паника начала нарастать внутри него, подобно волне, стремительно захлёстывающей берег. Дариус чувствовал, как его сердце билось всё быстрее, но это был лишь призрак ощущения. Он не слышал этого биения, не чувствовал его, как если бы его душа была отделена от тела, а тело — от мира. Вокруг него не было звуков, не было запахов, не было даже ощущения воздуха, касающегося кожи. Всё, что он когда-то знал, казалось, исчезло, оставив его в абсолютной тишине и темноте.
Его разум начал метаться, как зверь, попавший в ловушку. Дариус взывал к тому, что было для него утрачено, пытаясь вырваться из этой бесконечной пустоты. Он хотел закричать, хотел, чтобы его голос прорезал эту тьму, но губы оставались немыми. Он хотел пролить слёзы, чтобы хоть как-то выразить ту боль и страх, которые раздирали его изнутри, но даже это было недоступно ему. Всё, что оставалось — это ужасающее осознание того, что он был заперт в этих оковах стальной тьмы.
Безнадёжная паника захлестнула его, и он чувствовал, как она поглощает его разум, затапливая его всеобъемлющим чувством беспомощности. Словно огромная волна, она погружала его всё глубже в бездну отчаяния. Дариус ощущал, как эта паника сжимает его грудь, но не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вся его сущность словно застыла, парализованная в этом кошмаре.
И в этот момент, когда казалось, что всё потеряно, в его душе зародилось крошечное, почти незаметное зерно сопротивления. Оно было едва ощутимо, но оно было там, и оно не позволило панике окончательно поглотить его. В глубине этого ледяного ужаса, в абсолютной тьме, это зерно стало его последней надеждой, тем, за что он мог ухватиться, чтобы не утонуть окончательно.
Дариус собрал все силы, что у него остались, и сосредоточился на том едва уловимом образе, что пробудил его сознание. Он почувствовал, как этот образ становится для него якорем в этом бесконечном море тьмы и страха. Он стал цепляться за него, словно утопающий за спасительный круг, словно вся его жизнь зависела от того, удержит ли он этот образ в своём сознании.
Мир вокруг по-прежнему был окутан непроглядной тьмой, но теперь внутри Дариуса зажглась крошечная искра. Он сосредоточил на ней все свои мысли, всю свою волю, напрягая каждый уголок своего разума, чтобы не потерять этот крохотный свет. Этот образ, как далекий маяк, манил его, и он понимал, что если даст тьме снова поглотить себя, то больше не сможет найти этот свет.
Внутри Дариуса шла яростная борьба. Он чувствовал, как тьма пытается вновь захватить его, как она обволакивает его разум, стремясь утопить в забвении. Каждый миг был словно борьба за выживание в бурном шторме, когда волны непрерывно захлёстывают и кажется, что сил уже не осталось. Но Дариус не сдавался. Он фокусировался на этом образе, удерживая его перед собой, словно путеводную нить, которая могла вывести его из этой бездны.
Он направлял все свои мысли, все свои эмоции на этот свет. Образ начал постепенно становиться яснее, приобретая форму, и с каждым мгновением он становился всё реальнее. Дариус чувствовал, как с каждым усилием он всё ближе к нему, как с каждым мгновением он всё больше ощущает связь с этим светом. Он понимал, что не может позволить себе потерять эту нить — это было всё, что у него осталось в этом мире бесконечной тьмы и холода.
Он плыл по этому штормовому морю, борясь с каждым порывом ветра, с каждой волной тьмы, которая пыталась утянуть его на дно. Но он не сдавался. Он продолжал двигаться вперёд, сражаясь с отчаянием и страхом, которые всё ещё пытались захватить его. Этот образ, этот свет — был его единственной надеждой, и он не собирался позволить этой надежде угаснуть.
Дариус, с огромным усилием, словно вырываясь из глубин бескрайней тьмы, сумел приблизить ту светящуюся точку, которая теперь уже не казалась ему таким далеким и недосягаемым миражом. Свет разгорался ярче, увеличивался в размерах, пока не превратился в диск, пульсирующий огненным светом. Его гладкая поверхность напоминала зеркало или, возможно, окно — портал, ведущий куда-то за пределы его заключения.
Дариус замер, разглядывая этот странный огненный диск, и его сердце на мгновение застыло в ожидании. Он не мог отвести взгляда от этого загадочного явления, и в его душе вспыхнула искра надежды. Этот диск, этот светящийся круг, мог быть окном в другой мир, в мир за пределами его мрачной темницы, в мир, где есть жизнь, тепло и надежда.
— Что же это? — пронеслась мысль в его сознании. — Окно? Или, возможно, портал? Путь к спасению?
Дариус сосредоточил всю свою волю, все свои силы на этом единственном желании — увидеть за пределами этого огненного круга что-то, что даст ему хоть малейшую надежду на побег. Он призывал это видение к себе, наполняя его всей своей волей, всеми своими желаниями, всей своей любовью, которая когда-то была в его сердце, но теперь казалась почти утраченной в бескрайних просторах тьмы.
Он чувствовал, как его сердце колотится в груди, словно его единственное желание обрело материальную форму и начало оживать в этом свете. Дариус знал, что должен сосредоточиться, что не имеет права упустить этот момент, ведь если огненный диск закроется, если этот мираж исчезнет, он останется в этой тьме навсегда.
Он напряг каждый уголок своего сознания, каждую мысль, направляя их на этот огненный круг, на это окно, на этот мираж. Внутри него кипела буря чувств — надежда, страх, отчаяние, но сильнее всего была жажда увидеть что-то за пределами этого круга, увидеть мир, свет, жизнь.
— Покажись мне, откройся, — мысленно взывал Дариус, словно молясь этому огненному диску, этому окну, чтобы оно дало ему возможность увидеть что-то за его пределами.
И в этот момент, когда Дариус собрал в себе всё, что у него было — все свои чувства, волю и надежды, огненный диск начал изменяться. Его поверхность заискрилась, словно мелкие языки пламени начали танцевать на ней, и в самом центре медленно, очень медленно стало проявляться изображение.
Дариус, сосредоточенно вглядываясь в огненный диск, внезапно ощутил нечто странное и непривычное. Это было похоже на воспоминание, но в то же время он понимал, что это происходит прямо сейчас. Внутреннее смятение усиливалось, и он чувствовал себя разделённым на два состояния: одно из них — он сам, застрявший в этой темнице, в этой пустоте, а другое — нечто, что сейчас разворачивалось перед его мысленным взором, как сцена из прошлого, но с живыми красками настоящего.
Он ощущал это не напрямую, не как привычное чувство или воспоминание, а как нечто, что приходит из глубин его сознания, будто он вспоминает то, что происходит в данный момент. Его сознание вновь раздвоилось, и он начал понимать, что видит не просто образ, а момент, в котором он сам участвует.
Дариус понял, что он идёт. Он идёт вместе с Элинор, и они направляются куда-то, к какой-то цели, которая не была ему ясна, но которая влекла их обоих. Он чувствовал, как его ноги ступают по полу зала Забытых Сказаний, как тело движется вперёд, но это ощущение было каким-то отстранённым, словно он смотрит на себя со стороны.
Каждое движение, каждое ощущение было предопределено, и он не мог изменить их. Его воля была связана, и он мог только наблюдать, как они с Элинор идут вперёд, не зная, что ждёт их впереди. Словно кто-то другой управлял его телом, а он был всего лишь зрителем.
Элинор шла рядом, и в её движениях было что-то неумолимое, что-то, что напоминало ему о той силе, что таилась в её глазах. Она не оборачивалась, не смотрела на него, но её присутствие было мощным и ощутимым. Дариус знал, что она чувствует то же самое, что и он, но её внутренняя сила вела их дальше, не позволяя им остановиться.
— Я иду... — прошептал он мысленно, понимая, что не может остановить это движение. Он не мог изменить того, что происходило, но мог только наблюдать, как они с Элинор идут вперёд, навстречу чему-то неведомому и неизбежному.
Дариус чувствовал, как внутри него рождаются вопросы, но они были задавлены этой странной, смутной силой, которая тянула их вперёд. Он смотрел на окружающий мир, на тропу, по которой они шли, на небо над головой, и всё это казалось ему чужим, далёким и одновременно каким-то странно знакомым.
— Что происходит? — этот вопрос бился в его сознании, но ответа не было. Он был пленником этого видения, этого воспоминания настоящего, и всё, что он мог сделать, это продолжать идти вместе с Элинор, идти туда, где, возможно, будет ответ на его вопрос.
Вселенная Нейрории
Семь тысяч лет назад могущественная цивилизация достигла вершин в генетике, квантовых вычислениях и синтетической биологии, но внутренние конфликты привели к войне, которая стерла цивилизацию с лица земли. Их знания были почти утеряны, но спустя тысячелетия Великий маг Эрин Луценис восстановил эти знания. Мир Нейрория возник как место, где руины древних городов хранят магические и технологические тайны.