Безучастная ко всему Одра безмолвно брела за бабой Жолей.
Шептуха тоже не спешила, из-за накатившей после обряда слабости едва переставляла ноги. Ей нужно было сосредоточиться на предстоящем разговоре с Кайей. Продумать каждый свой шаг, каждое действие, но впервые за долгое время даже на это не хватало сил.
Возглавляющая шествие Наська, всё чаще с тревогой оглядывалась на пошатывающуюся Жолю, но ничего не говорила.
Словно предчувствуя недоброе, пуща настороженно наблюдала за ними. Никогда ещё ни одна из шептух не пыталась действовать вопреки своему предназначению, не поступала настолько дерзко и безрассудно, презрев свою истинную суть. Подобное могло окончиться очень плохо. И не только для шептухи — для всех. Поэтому так глухо вздыхало в чаще. И взволнованно гудел ветер в верхушках сосен. И одними лишь им ведомыми знаками перестукивались по стволам лешаки.
Наська привела старух в самый глухой и мрачный угол пущи. Живых деревьев здесь почти не осталось.
Это была вотчина сухостоя да лежины.
На растрескавшейся мёртвой древесине безобразными наростами громоздились бесцветные затвердевшие от времени грибы да тонкими нитями разлезался по сторонам лишайник.
Несмотря на ночь, здесь всё было серым. Дымчатая тусклая пелена не оставила места ни для темноты, ни для лунного света.
То, что Петриковишна называла избушкой, а Вось — тайным местом раганы, в реальности походило на огромный кокон, состоящий из наглухо сцепившихся между собой высохших плетей неизвестного растения.
Плети сползали по стволу древней сосны-великана, свисали лианами с веток и оканчивались на земле чудовищных размеров клубком. Среди ржавой-коричневой мешанины сухих листьев и стеблей торчали растрескавшиеся стручки-рожки, давно растерявшие своё содержимое.
— Это горох?! — бабу Жолю потрясли размеры растения. — Как же Кайя вырастила такой?..
— У раганы даже камень прорастет! — Наська сунулась поближе к бабке. — Что дальше-то делать, знаешь?
Баба Жоля знала, конечно. Но ответить смолянке не успела — из прогрызенного в коконе отверстия им навстречу выскочил Родион. Он перемещался на четвереньках по волчьи и с жадностью принюхивался. Крепкий здоровый мужик не просто изображал зверя, он ощущал себя им!
Заметив Жолю с Наськой, Родион припал к земле и угрожающе зарычал. Когда же к нему приблизилась Одра — сбился на испуганный скулёж.
В отверстии промелькнуло бледное лицо Милы, а потом её резко вытолкнули вперёд с криком: «Забирай!».
Увидев, кто к ней пожаловал, Кайя сразу догадалась, что собирается делать баба Жоля и теперь пыталась отвлечь поднятую и откупиться.
Однако Мила не привлекла лихозорку. Тварь уже успела почуять своё. Успела почуять Кайю.
Пусть это было лишь слабое подобие Одры. Без души, без воспоминаний и чувств. Но чутьё оно сохранило отличное и сумело распознать родство.
Баба Жоля только и смогла ухватить беспомощно застывшую Милу и дёрнуть к себе, иначе оживившаяся Одра просто смела бы девушку с дороги.
Движения поднятой обрели чёткость и слаженность. Она будто взяла след!
Приблизившись к лазу, Одра лишь слегка развела по сторонам руки, и Кайю немедленно повлекло в её объятия.
Кайя пыталась сопротивляться. Упиралась. Пыталась схватиться руками за ствол, за мечущегося под ногами Родиона. Но всё было тщетно – чужая воля безжалостно вела её к погибели.
- Помогите! – прохрипела Кайя, обращаясь к бабе Жоле. – Сжальтесь! Спасите меня!
Но даже при желании Жоля ничего не смогла бы сделать.
Одра притягивала к себе жертву словно змея.
Кайя против воли подходила всё ближе и ближе.
Замерев на секунду перед той, которая когда-то была её бабушкой, она вздохнула прерывисто и шагнула в раскрытые объятия.
Одра притиснула к себе внучку и словно оплела.
Завороженно наблюдающая за ними Мила ожидала, что сейчас последует классический вампирский укус, но Одра просто замерла, стискивая Кайю всё сильнее. Молодая рагана даже не пыталась трепыхаться. Приткнулась к т.в.а.р.и, не подавая признаков жизни.
Некоторое время они просто стояли. И лишь потом Мила заметила происходящие перемены. Кайя делалась всё прозрачнее, всё тоньше! Потускнели золотые волосы, стройная фигурка расплывалась, теряя очертания, пока не повлеклась лёгкой струйкой тумана к верхушке древней сосны.
Изменения случились и с Одрой. Старуха словно обрела яркость, выглядела теперь живой. Настоящей. Встряхнувшись, она хлопнула себя по бокам. А потом, обратившись тучной мухой размером с кулак, унеслась прочь с торжествующим жужжанием.
Громко охнув, баба Жоля тяжело оперлась о Милу.
Заругалась визгливо, помянув болотного дзеда, смолянка Наська.
Мила же восприняла случившееся со странным спокойствием, после всех свалившихся на неё испытаний её реакция заметно притупилась.
- Яна яе выжрала! Дачыста выпіла! Што цяпер будзе?!
Не переставая верещать, Наська резко крутанулась и с тихим писком пропала, оставив Милу с бабкой вдвоём. Родион тоже успел сбежать. Он трусливо скрылся в чаще, когда с Кайей начали происходить необратимые изменения.
- Прости, Милушка, - простонала бабка, оседая на землю. – Я всё затеяла! Моя ошибка! Не рассчитала силы. Всех подвела!
Заметно было, что она едва держится, чтобы не скатиться в беспамятство. Милу очень испугало бабкино пожелтевшее безжизненное лицо и отрешенный взгляд.
- На тебя спадзяванне! (надежда). – шепнуло рядом Наськиным голоском. - Нащупай силу! Пора!
- Да не могу же! – Мила готова была разрыдаться. — Пыталась. Не выходит!
Мила и правда пыталась прислушиваться к себе, выискивая спрятанный где-то внутри клубочек, который требовалось раскрутить. Но всё было тщетно.
Баба Жоля дышла тяжело и хрипло, не делая попыток подняться. И Мила оставила напрасные попытки – нужно было выбираться из этой глуши и вытаскивать бабку.
— Я дойду, Милушка. Ты только поддержи. – прошелестела Жоля. — Отлежаться мне надо. Восстановиться.
- Отлежитесь, баб Жоль! Придём в деревню, я чая заварю. Из ваших травок. Так хочется чая! У вас, наверное, и пироги остались? Я бы съела кусок!
Мила плела совершенную чушь. Ей так было легче держаться. Мысли об обыденном и привычном – о чае, о булках и цветах не давали раскиснуть и помогали собраться.
После того, как Кайя вызволила Милу от окаяныша и отца и перенесла вместе с Родионом в своё тайное убежище прошло немного времени. И Мила, как и баба Жоля, чувствовала себя разбитой и измученной. Но она была моложе и понимала, что надеяться ей больше не на кого.
— Боюсь, что Одра в деревню полетела. – голос Жоли дрожал.
— Зачем ей?
— Занять свой дом. Ох, Милушка. Одра-то гораздо опаснее внучки. Это ведь теперь иное существо. Ни мудрости, ни осторожности прежней в нём не осталось. Одни лишь смага и злосць.
- Смага? – не поняла Мила.
- Жажда. Упырица любит светлые души. В Рубяжах ей надолго их хватит. Понемногу станет выцеживать, пока всех не переведет.
- И... что потом? Они тоже станут упырями??
- Не станут. Опустеют только. Порожними сделаются. Абалонка (оболочка) останется. Шкурка. Естество человечье пропадет.
- Вы знали, что так будет и всё же подняли её!
- Думала, управлюсь. Успею её обратно уложить. Выдержу сроки от паўночы да паўночы (полуночи до полуночи). Да она перехитрила. Выпила Кайку и вернула прежнюю силу.
- Я что-то запуталась... Она снова стала ведьмой?
- Нет. Упырицей, но с силой ведьмы. А это ишче опасней.
Они брели сквозь ночь, и Мила опять каким-то непостижимым образом выбирала верную дорогу. Ей не нужно было вдумываться и гадать. Она просто знала куда следует идти.
В пуще было неспокойно. Рассеянными огоньками мелькали светляки. Темные тени шатались среди стволов, сшибая ветки и грибы-наросты. Трещали деревья. Подрагивала под чьей-то тяжёлой поступью земля. Всё вокруг гомонило, пищало, перекрикивалось. Мягкими растрепанными комьями над головами кружили совы, а может ночницы. Существа вроде той, что навестила её первой ночью в доме окаяныша. Они издавали хриплое клекотание, похожее на смех и бросались кусочками коры да незнакомыми Миле чёрными ягодами.
Пуща, будто разозлившись на Жолю за самовольность, старалась сбить их с верной тропинки. Перепутать дорогу. Заморочить.
- Не смотри на них, Милушка. Не слушай. Не отзывайся. Дойдём как-нибудь. – бормотала Жоля, сбиваясь на неразборчивый шёпот.
И Мила не смотрела. Она и не думала сейчас ни о чём, шла словно робот, полностью сосредоточившись на поставленной задаче.
К деревне их выпустило ближе к рассвету. Когда, совершенно обессилив, бабка предложила устроиться на моховой подстилке под елью и передохнуть.
Над Рубяжами зависла серая мгла, больше походившая на сумерки, чем на ночь. Мила смотрела и не узнавала деревню, подмечая печальные перемены.
Благоухающие еще недавно розы повесили нежные соцветия, длинные колючие плети больше не трепетали прекрасными занавесками, а небрежно развалились среди травы.
От недавнего очарования сада ничего не осталось.
Завяли цветы. Высохли и литья на старой яблоне и опадали с печальным шелестом, оплакивая незавидную свою участь. Незрелые еще плоды почернели, напитавшись гнилью.
Тишина стояла оглушительная. Ни лаяли собаки, не перекликались ночные птицы. Дворы пустовали. Двери домов были плотно затворены. Окна зашторены. Никто из ночных духов не бродил под деревне. Обмерев от страха, все они затаились по тёмным углам.
Лишь на заборчике возле Жолиного двора сидел нахохлившись сычик Пиктас. Когда Мила подвела бабку к калитке, он проворчал что-то недовольное и, резко вспорхнув, улетел.
— Сейчас доложит новой хозяйке. — выдохнула Жоля. — Но то ничего. Я запоры поставлю. Не проберется в дом.
Эта информация Милу не тронула. Казалось, что её уже ничто не может ни удивить, ни испугать. Едва передвигая ноги от усталости, она поднималась за бабкой по ступеням и чудом заметила что-то длинное узкое вроде иглы, торчащее их досок. Жоля благополучно миновала подлог, даже не обратив на него внимания. И Мила не стала говорить бабке о находке, но зачем-то вытащила иглу, оказавшуюся прочной и острой рыбьей костью.
Бабка стояла в проходе. Шептала. Водила рукой по дверному косяку. А потом попросила едва слышно:
- Проведи меня до кровати, Милушка. Боюсь, не дойду сама-то... Я лягу. Усну. Ты никому не открывай. Долго спать буду. Не волнуйся. Не буди только. И не открывай никому. Паклясціся (поклянись) мне!
Мила и сама засыпала на ходу. Поэтому охотно пообещала бабке не заниматься самоуправством. Когда бабка провалилась в сон как в обморок, Мила присела прямо на пол и, оперевшись спиной о стену, задремала.
Разбудило её постукивание и невнятные звуки.
Мила не сразу сообразила, что кто-то настойчиво просит его впустить.
- Открой! Впусти погреться! Мне скучно! Открой!
Кто-то за дверью разговаривал голосом Янки. Насколько помнила Мила, интонации были похожие, вот только с чего бы Янке ломиться ночью в бабе Жоле?
- Пусти, слышь? Я знаю, что ты не спишь! – поскреблось по двери. – Давит венок на головушку! Давит!!
Мила не собиралась отвечать, но при упоминании венка не сдержалась.
- Зачем пришла? – спросила грубовато. – Не мешай спать. Иди к себе.
- Не спишь! Не спишь! – завели за дверью. - Отдай венок, тогда уйду!
- Утром поговорим. Уходи! – Мила заозиралась в поисках бабкиных домовых, но те не подавали признаков жизни.
- Новик меня тоже погнал. Так и сидит на бревне. Сам стал пеньком.
- Дед Новик не спрятался? – встревожилась Мила.
- Не спрятался! - передразнили из-за двери. - Деда пожалела, а Янку гонишь! Злая ты! Г.а.д.и.н.а!
Мила решила не отвечать больше, а Янка хрипловато рассмеялась и снова поскреблась.
- Долго не высидите в своем закуте. Придётся выйти. Помощники ваши разбежались. Бросили вас. – прокаркала она и зашлась смехом. — Так вам и надо! Чтобы не забижали Янку.
Она сильнее ударила по двери и вдруг зашептала совсем иное:
- Янку упыриха не тронет. Не разгрызёт. И к деду подступалась, но ушла. Я тебе от него передачку оставляла. А теперь её нету. Ты взяла? Взяла?? Важная была передачка. Пригодится. Раз взяла – дверь отворяй. Плату давай. Мне нужен венок!
Друзья! Спасибо за вашу поддержку! Так приятно было читать! :)))
Всем шлю сердца и пожелания здоровья!
