Единственная настоящая ошибка - это та, из которой мы ничему не учимся” (Генри Форд)
В небольшой комнате собралось много людей. Так много, что казалось, что в ней не воздух, а серый смог из аргументов, доводов и мнений. Тема, объединившая людей в одном пространстве — непростая. Собрались в одной комнате трое братьев, да их жёны. Обсуждали ни много ни мало, а переезд матери в город.
О том, что мать с каждым днём слабеет знали давно. Но всё как-то удавалось оттянуть момент, закрыть глаза, сделать вид, что всё идёт по плану. А может никто не хотел брать на себя инициативу. Ведь, как водится, больше всего спроса с инициатора.
Но последний приезд в деревню показал — дальше тянуть некуда.
Большое семейство, по обыкновению, приехало в мае на весенние работы. И закрывать глаза на очевидное стало невозможно. Тело Веру Михайловну слушалось плохо, даже чай налить проблема: скрюченные пальцы то не желали сгибаться, то согнувшись, не могли разогнуться. Ноги постоянно мёрзли, а из выцветших глаз то и дело текли слёзы. Ум Веры Михайловны вроде бы оставался ясным, речь разборчивой, хотя голос заметно ослаб. Но соседка рассказала, что однажды баба Вера заблудилась в деревне. Пошла в магазин, а обратную дорогу сама найти не смогла. Да и другие звоночки сыновья и снохи заметили. И переглянувшись за обеденным столом друг друга без слов, поняли — пора.
И, не откладывая в долгий ящик, аккурат в следующие выходные собрались в квартире Евгения — старшего из братьев. Было два главных вопроса: кто заберёт маму к себе и, что не менее важно — как её уговорить. Вера Михайловна с тех пор как похоронила мужа, а было это десять лет назад, твердила, что умирать она будет только на родной земле, в родном доме. И каждый раз, когда кого-то из её постаревших подруг-соседок забирали к себе дети, она без устали твердила: и даже думать не смейте, не поеду!
Сыновья отмахивались, отшучивались, а вот сейчас стало совсем не до шуток. Как оставить её, беспомощную, одну? И как пойти против её воли? Два условия противоречили друг другу, и требовалось найти между ними компромисс. А тут ещё вопрос: к кому из сыновей перевозить мать?
У Евгения недавно женился сын. Молодой семье ещё два года ждать получения ключей от квартиры в строящемся доме. И внук вот-вот родится, поэтому в своей скромной двушке они делают ремонт, стараясь найти место и молодой семье, и старшей внучке, которая после школы приходит к ним, пока родители на работе. Сегодня просто чудо, что никого нет — обычно в квартире не протолкнуться. Ведь невестка уже в декретном, но от заработка отказываться не хочет, и ученики (а подрабатывает она репетиторством) приходят прямо сюда. Как убеждал всех Евгений: бывает, в туалет очередь занимать приходится.
Дмитрий — второй сын — год назад забрал к себе тёщу. И хлопот с ней было ой как много — Альцгеймер штука беспощадная. Супруге пришлось уволиться, потому как несколько раз мама чуть квартиру не подожгла, окно разбила, и даже газ включённым оставила. Как в такие условия Веру Михайловну привезти? К ним даже дети теперь приезжают редко — слишком уж трудно находиться в их квартире. А ещё две собаки и кошка. В общем, условия для тихой Веры Михайловны неподходящие.
Григорий — младший сын — тот вовсе живёт в семейном общежитии. Квартиру оставил бывшей жене и сыновьям, а сам со второй супругой проживает в заводском семейном общежитии и усиленно копит на первоначальный взнос. Да ещё и вон прибавление в семействе у жены на руках сопит.
И каждого можно было понять, войти в положение. Только и вопрос надо было решать. Обсуждение заходило в тупик. Вопросы появлялись, ответы ускользали. Как быть? И как убедить маму, что без помощи ей уже не справиться? И, видно, так на роду написано уйти к отцу на небеса не из родных стен, но зато в окружении близких людей, сыновей, а не в одиночку в холодных стенах.
Альбина, жена Григория, большого участия в разговорах не принимала. Была она здесь самой младшей — едва тридцать исполнилось. И в компании людей, которые уже воспитывают внуков, она чувствовала себя школьницей. Она редко участвовала в семейных мероприятиях — работала организатором концертов, и потому в праздники чаще всего работала. С Григорием они были женаты полтора года, и за это время она видела свекровь единожды. И Вера Михайловна годилась ей скорее в бабушки, чем на роль второй мамы. Так уж вышло, что Григорий — поздний ребёнок. И между Альбиной и мужем разница почти десять лет.
Оживлённая беседа длилась третий час. Многие фразы звучали пятый, а то и десятый раз. Голоса то повышались, то снижались до полушёпота, словно говорили о чём-то запрещённом. Но видно было, что к общему решению сегодня не придут. Всем необходимо ещё раз осмыслить, обсудить предложенные варианты, подумать. Глядишь, и решение придёт. Должно же оно быть!
Но оно — решение — не заставило ждать второй встречи.
Альбина, уложившая ребёнка спать в спальне, вышла из неё и громко кашлянула, привлекая внимания.
— А давайте я перееду к Вере Михайловне! — предложила она.
В комнате воцарилась тишина. Даже Григорий не сразу понял, что предложила жена. Добрых пару минут ушло на то, чтобы до него дошёл смысл, и он спросил неуверенно:
— В смысле ты переедешь?
— Ну а что? На носу лето, в городе душно. Алисе свежий воздух не помешает. Я и за Верой Михайловной пригляжу, и за Алиской. До города двадцать минут, ты будешь ездить на работу. Да все так ездят!
— Как ты себе это представляешь? Я же на работе весь день, пока по пробкам до вас доеду, время восемь будет...
— И что? Но смотри, сколько плюсов, — женщина принялась загибать пальцы. — Вера Михайловна будет дома под присмотром, никаких сиделок нанимать не придётся, никому свою жизнь не надо перекраивать, а нам с Алиской свежий воздух и тишина.
Григорий начал приводить различные доводы, мол, тяжело с грудным ребёнком и старушкой одновременно управлять. Ещё чуть-чуть и дочка ползать начнёт, а это караул. А Вера Михайловна иногда и до уборной сама дойти не может («просто ты, Альбина, не видела ещё). А ещё ведь надо успеть еду приготовить, всех накормить. Нет, не вариант это.
Но Альбина все возражения отбивала, словно подачу теннисного мячика — справится! И остальные вскоре приняли её решение — действительно ведь выход! Ни у кого сейчас не получится переехать в деревню, у всех «отягчающие» обстоятельства. И в принципе такой вариант не рассматривали, хотя оказалось он лежит на поверхности.
Вечером Григорий пытался отговорить жену. Доводы приводил вполне объективные: Альбина отродясь в деревне не жила, ухаживать за пожилым ещё сложнее, чем за маленьким, и он не сможет ей помочь — весь день на работе. Да мало ли что может понадобиться, а она одна-одинёшенька в деревне! Но женщина осталась непреклонна.
И вот уже в следующие выходные Григорий везёт жену и дочку в деревню. За неделю он смирился с этой мыслью. Братья съездили к матери, поговорили, привезли продуктов, поставили детскую кроватку. Вера Михайловна обрадовалась, но сетовала, что полы шершавые, как бы малышка занозы на коленях ни поставила, когда поползёт. Что дома прохладно, и что помощница из неё никудышная — глаза плохо видят, руки не слушаются.
На удивление Альбина справлялась хорошо. Первые дни, пока надо было привыкнуть к новому дому, к другому укладу дочка всё время спала — свежий воздух творит чудеса. А за это время Альбина и в доме прибраться успела и вещи разложила так, как ей удобно. Григорий за выходные сделал всё, чтобы жене было комфортно в его отсутствие. К концу второй недели он с удивлением заметил, что ему даже нравится возвращаться сюда. В деревне тишина, воздух словно густой — надышаться бы им. В обед он приходил в общежитие, благо что работа рядом, разогревал еду, обедал. И слушая, как ходят по коридору соседи, шумят чьи-то дети, разговаривают их родители, бормочет телевизор, ловил себя на мысли, что в деревне всё иначе. Да, пробка выматывает, машина иной раз перегревается, но... в конечном итоге оно того стоит. А как он спит! С детства так не спал. Даже если Алиса ночью колобродит и на сон остаётся меньше времени, всё равно он чувствует себя более отдохнувшим, чем, проспав до воскресного обеда в городе.
И Альбина с Верой Михайловной жили дружно. Хотя мама всегда была бесконфликтной, спокойной. И сейчас ничего не изменилось. Она, что называется, божий одуванчик. И до сих пор всё старается сделать сама, неудобно ей принимать помощь невестки, хотя многое уже не под силу сделать самой. Альбина говорила, что она и носки порой отказывается надевать, говоря, что ей тепло. А на самом деле ноги ледяные. Просто принять помощь и свою беспомощность она стесняется. А сама надеть не всегда может: то голова закружится, то руки не слушаются.
Но тихо-тихо и она стала привыкать. А ещё она стала слабеть. Однажды Альбина предположила, что, может быть, если бы они не переехали сюда, то Вера Михайловна ещё держалась бы. А так, будто бы расслабилась и сдалась. Но никто не знает, так ли оно на самом деле. Были дни, когда за весь Вера Михайловна почти не вставала — сил не было. Альбина кормила её с ложечки протёртым супчиком, умывала влажным полотенцем, укутывала ноги. А иногда Вера Михайловна катала по двору спящую внучку, медленно переставляя ноги, но сама. Разные дни были. Непохожие один на другой.
***
Однажды Григорий не смог приехать в деревню вечером — некстати сломалась машина. Пока он отогнал её в автосервис на улице уже стемнело. Альбина убедила его, что нет смысла сейчас ехать в деревню. Ворота она закроет, двери тоже и беспокоиться ему не о чем. За те два месяца, что они живут в деревне разве что соседки заходят проведать Веру Михайловну.
А ночью началась гроза. Алиса беспокойно покряхтела в кроватке, но не проснулась. А вот Вера Михайловна беспокойно вертелась. Альбина слышала скрип кровати — двери всегда была приоткрыты. Она вошла в спальню свекрови. Тёмную комнату освещал свет фонаря, качающегося от ветра. Благодаря этому свету то один угол освещался, то другой. Но лица Веры Михайловны не разглядеть. Альбина подошла поближе. Старушка вновь беспокойно заворочалась, но глаза были закрыты — спала. Альбина села на кровать и погладила её по лбу, приговаривая, словно ребёнку:
— Ш-ш-ш-ш...
Лоб был холодным, с испариной. Альбина обтёрла влажную ладонь о сорочку. И вновь принялась гладить старушку по лбу, по волосам. На какое-то время Вера Михайловна успокоилась, но вскоре опять беспокойно зашевелилась. Тонкие губы открывались, выпуская наружу слова, которые женщина не могла разобрать: видимо, бабушке снилось что-то тревожное.
— Холодно... ай, как холодно... — наконец поняла Альбина.
Нашла под одеялом руки Веры Михайловны — холодные. Проверила ноги, аккуратно засунув пальцы под шерстяной носок — ледяные. Завтра скажет Грише, чтобы купил одеяло с подогревом, а пока надо наполнить грелку. Альбина вышла в кухню, вскипятила чайник — горячей воды в доме не было. Проверила дочь — спит. И наполнив грелку горячей водой, вернулась к свекрови. Аккуратно положила грелку под одеяло, подоткнула его и вновь села на краешек кровати.
Вера Михайловна затихла, успокоилась. Посидев немного, Альбина уже собиралась уходить, но бабушка вновь беспокойно закрутила головой, седые волосы разметались по подушке. Она перевернулась на один бок (Альбина подоткнула одеяло), потом на другой. Кровать скрипела, а в окна барабанили крупные капли, заглушая слова:
— Зябко, зябко-то как...
Альбина быстро, чтобы не выпустить тепло, юркнула к ней под одеяло и прижалась к худощавому телу. Сквозь фланелевую сорочку она чувствовала, что Вера Михайловна мёрзнет, тело билось от дрожи, и иногда Альбина чувствовала, как острые коленки задевают её бёдра. Женщина осторожно прижала свекровь к себе, вдохнув кислый запах пота и лекарств. Утёрла рукой пот с морщинистого лба, поправила одеяло.
Как ребёнку прошептала: «ш-ш-ш-ш...». Под мягкими, тёплыми руками невестки Вера Михайловна стала затихать. Прошло несколько минут, и тело Веры Михайловны расслабилось, обмякло в тёплых руках невестки. Она словно ребёнок доверчиво прижалась к мягкой груди женщины и обняла невесомой рукой.
Альбина лежала на подушке, смотрела на морщинистое лицо, которое то освещалось, то вновь ускользало в темноту. Но глаза женщины уже привыкли к мраку, и свет фонаря ей был не нужен. Из глаз женщины выкатилась слезинка, за ней вторая.
Вспомнилось то время, когда её родная бабушка уходила в мир иной. Альбине тогда едва четырнадцать исполнилось. Вроде бы большая уже, но как же мало она тогда понимала! Бабуля тогда так же, как Вера Михайловна, сдала: сказался инфаркт. Она помнит, как они приезжали к бабушке в деревню, и Альбина с раздражением, и даже с некой брезгливостью, смотрела, как она ест. Руки тряслись, по подбородку стекал суп, лапша повисла на волоске, торчащем из большой пупырчатой родинки. Была она женщиной крупной, неповоротливой, и очень медленно ходила. И если куда-то шла, то приходилось плестись за ней, потому что обогнать её в узких коридорах и маленьких комнатах было невозможно.
Родители перевезли бабушку к себе. И тогда она впервые видела её рыдающей. Не хотела она уезжать из стен, в которых прошла её жизнь. Здесь каждый клочок земли был пропитан их с дедом потом и кровью. Знакома каждая зазубрина на стене. Дом был старый, нуждался в ремонте, но всё же он был для неё родным. Альбина не понимала, как можно отказываться от удобств в квартире, променяв их на смердящую дырку во дворе. Тем более до этой дырки ещё надо добежать! А баня, в которой надо стоять, согнувшись, и стараться не дотронуться до стен — они уже покрылись сажей. И в общем, непонятно то ли мыться пришёл, то ли просто стараешься не испачкаться.
А однажды Альбина невольно подслушала разговор взрослых. Точно так же в их квартире собрались родственники и обсуждали переезд матери. Но не только его. Обсуждалась тогда ещё и продажа старого дома. Деньги нужны были всем. А участок в деревне был большим — аж тридцать соток. Для неё, четырнадцатилетней, это ни о чём не говорило, но по интонациям она поняла, что это хорошо. И за это можно выручить больше денег. Жена дяди даже нашла покупателя, но тот торопил — ему срочно надо было вложить куда-то деньги. Поэтому она торопила всех остальных и вносила суету в общий разговор. Все понимали, что надо действовать быстро. Но... покладистая и спокойная бабушка всякий раз начинала рыдать, едва речь заходила о переезде в город.
Уговорили. Перевезли. Обещали привозить на лето. Но не привозили, потому как дом сразу продали (о чём бабушке, конечно, не сообщили), и деньги поделили. Да и не дожила бабуля до лета. В февральские вьюги ушла на небеса к деду.
А родители тогда поменяли машину — продали старый жигулёнок и купили иномарку. И отложили на её, Альбинину, учёбу.
В общем-то, неплохо всё сложилось. Бабуля не умирала в одиночестве. До последнего дня она была окружена заботой, никто ей и слова плохого не говорил, а родители перебрались из своей спальни в зал, чтобы ей было комфортнее. И даже меню пересмотрели: стало больше овощных супчиков, каш и меньше жаренного. Любили бабулю, уважали и старались, чтобы ей было хорошо.
Но когда в доме деверя зашёл разговор о перевозе Веры Михайловны в город, Альбина вдруг вспомнила не заботу, которой они окружили бабушку, а её слёзы. До последнего она тосковала по своему дому. Стеснялась ходить в туалет: было ей там и тесно, неуютно, и, казалось, во всём доме слышно. Переживала, когда из ванной проливалась вода на пол. Сетовала на то, что в квартире для неё совсем нет дел, а сидеть просто так она непривычна. И в последние дни все её разговоры только и были о том, что вот настанет лето и она поедет к себе в деревню, а там и помирать можно...
Все эти разговоры, старый дом, бабушкина тоска... всё-всё вспомнилось Альбине, пока она укачивала дочь и вслушивалась в разговоры. И когда отнесла Алису в спальню, решение уже было принято ею. Осталось только убедить остальных, что тоже не составило труда.
И вот сейчас, «убаюкивая» свекровь, она словно просила прощения у своей бабушки. Хоть и не ею было принято то решение, но вся эта ситуация будто бы специально создана неведомыми силами, чтобы весь род мог искупить вину перед матерью. А есть ли вина? Не было бы хуже, оставь они бабулю одну в деревне? Кто же даст ответ? Только сердце, которое говорит, что всё она сделала правильно.
***
— Свежо так сегодня, хорошо! — протянула за завтраком Вера Михайловна.
— Закрыть форточку, мам? Дует?
— Нет, Альбиночка, не надо. Наоборот, после дождя так вкусно дышится.
— Вот и Алиса у меня второй час на крыльце спит, — улыбнулась женщина.
— Я и дождя-то сегодня не слышала, хотя ты говоришь, гремело... Будто провалилась куда. А сон какой-то странный снился. Будто подруга моя Татьяна сидит возле меня и говорит: «холодно мне, зябко мне». А я её всё отогреть пытаюсь...
— Отогрела?
— Отогрела. Обняла, шалёнкой своей прикрыла, так и сидели вдвоём обнявшись.
Альбина улыбнулась, а Вера Михайловна наморщила лоб.
— Только вот не припомню я у себя подруг Татьян. Видать, совсем из ума выжила. Знаю, ведь, что подруга моя, чувствую. А кто такая вспомнить не могу...
— Да и не важно, мам. Главное, отогрела, помогла...
— И то верно. Ах, как же сладко дышится! Пойду к Алисе на крылечко, посижу там.
— Давай провожу... Шалёнку не забудь...
Усаживая на крыльце Веру Михайловну, Альбина укрыла ей ноги пледом. Подоткнула одеялко дочери. Уходя с крыльца, посмотрела на двух близких ей людей и мысленно шепнула: «Спасибо, баба Таня, что дала весточку»...
~~~~~~
Писала одну историю, но не дописала. Так и бросила на двух главах. Зато эта ворвалась в пятницу, и за полтора дня была написана.
Скучаю, сама скучаю по своим рассказам. Но очень бешенный ритм в последнее время. Мозг не успевает отдохнуть, а в перегруженную голову мысли не приходят 🤷♀️
Рассказы со схожей тематикой:
Напоминаю что у меня есть телеграм-канал. Рассказы там выходят такие же (+иногда старые), но там я чаще выкладываю заметки на бегу, и иногда музыку. Заглядывайте туда тоже))
Всем хорошего дня и вкусного кофе ☕