Зима пришла в Сосновку ночью второго ноября. Утром люди проснулись, выглянули в окно и улыбнулись — всё вокруг белоснежным отрезом укрыто. Ещё вчера поля были чёрными, неприглядными, уставшими. А сейчас на них словно белую пуховую шаль накинули, и они под ней отогрелись. Хоть и не ровной гладью лежал снег — то здесь, то там виднелись чëрные бугры-комья — но всё же белый снег, как долгожданная весть — радовал душу.
Бывают ночи, когда ворочаешься с бока на бок, сон не идёт, мысли копошатся в голове, тело в напряжении. И от этого устаёшь ещё больше. Но стоит только укрыться тёплым, мягким одеялом, как тело тут же расслабляется, отогревается, мысли растворяются и, ты засыпаешь. Так и земля словно выдохнула накопившуюся за весну-лето усталость, отпустила мысль о том, чтобы дать травам и деревьям нужные им вещества, и слегка задремала.
И только старики, научившиеся слушать природу, говорили:
— Рано ещё, рано: вон вороны по снегу скачут. Сойдёт снег, растает. Не пришло время зимы.
Так оно и вышло. К обеду снег растаял, но дал передышку и земле, и уставшим от серости людям. Улицы Сосновки снова стали тёмными, блестящими от влаги и скупыми на яркие цвета. Детвора попряталась по домам, взрослые старались без нужды не выходить.
*****
Меж двух ярких, добротных домов Сосновки спрятался серый домишко. Два его окна-глаза смотрели на улицу равнодушно. От земли до их нижнего края было меньше метра: дом постепенно врастал в землю. Вокруг окон старые, едва различимые, наличники, много лет не видавшие кисти и краски. Пыльные стёкла испещрены бороздками и щербинками — дождевой водой.
Если глаза зеркало души, то окна — глаза дома. И говорили они о том, что дом умирает. Разве что яркая герань на одном из окон давала понять: есть ещё в нём лучинка жизни.
Внутри дом был обустроен по-старому: с крыльца попадаешь в сенцы, из сеней в маленькую комнату, служившую и прихожей, и кухней. А оттуда в большую комнату. В большой комнате слева от двери стояла кровать, отделённая от всей комнаты шкафом. Шкаф был старый, с массивными дверцами и ручками-пипочками. Дверцы открывались в сторону бóльшей половины комнаты. Чуть дальше шкафа на трëхногом журнальном столике пристроился телевизор, за ненадобностью укрытый расшитой салфеткой. У одного окна стоял круглый стол с жёлтой в цветочек скатëркой. На столе настольная лампа и коробка с письмами. В правой стороне комнаты — диван с маленькими подушками и аккуратно сложенным одеялом. С потолка свисала лампочка, но в комнате было темно, словно вечером.
На старом продавленном диване сидел старик и смотрел поочерёдно то на герань, то в окно. Руки, сложенные на коленях, слегка дрожали. Взгляд был влажным и бесцветным. На ногах чёрные с заплатами валенки. Поверх тёплого свитера жилет из овчины.
— Дядя Володя, это я, Галя! — услышал он громкий голос и шум открывающейся двери. Обернулся — зашла невысокая худая женщина лет шестидесяти, и, стряхнув с куртки мокрые капли, прошла в комнату.
— Ну как ты тут, дядь Володя? Всё сидишь?
— А что мне делать, Галочка? Сижу...
— У тебя вон калитка с петель почти сошла. Вышел бы, поправил. А то хлоп да хлоп, стучит.
— Пускай стучит. В доме тихо, а так она тук-тук-тук, и, кажется мне, будто есть кто рядом. И ночью порой уснуть не могу, лежу и слушаю, она меня убаюкивает.
— А снег выпадет, так калитка закрываться перестанет, собаки шастать начнут. Давай Витю пришлю, подсобит.
— Не надо. До сугробов я не доживу...
— Нельзя так говорить, дядя Володя. Не гневи Бога!
— А отчего же нельзя, ежели смерти я пуще всего остального желаю. Вот дождусь Златушку и пойду к нему, к Богу. Мне бы только Злату дождаться...
Галина повесила куртку и села рядом со стариком.
— Нет от неё вестей?
Старик помотал головой.
— Вот ведь какая неблагодарная! — воскликнула женщина.
— Твоими же словами отвечу: не гневи Бога, не суди. Не может она, вот и не едет, — в голосе старика впервые появилась сила.
— Два года не может?
— Да, два года не может, — упрямо сказал старик. — Не забыла меня Златушка. Не могла забыть...
Женщина по мудрому решила не спорить. Положила ладонь на прохладные стариковы руки, потрогала пальцем каждую вену, каждый бугорок, вздохнула.
— Я борщеца принесла и пирогов. Сама только из-за стола, но чайку с тобой выпью.
— Добрая душа у тебя, Галина.
Женщина уже хлопотала в кухне, громко комментируя свои действия. Так разговаривают с малыми детками и стариками:
— Вот сейчас плиту зажгу. Вот. А воды у нас сколько в чайнике? А, дак кончилась совсем, сейчас наберу. Сюда борщ нальëм, гляди-ка, остыл пока шла... Готово, дядя Володя. Сам дойдёшь, или помочь?
— Сам, сам, — но женщина уже подошла, ухватила одной рукой под локоть, второй обняла за плечи.
Маленькими шажками, еле поднимая ноги, зашаркал дедушка в кухню.
Галина налила в тарелку борща, сдобрила сметаной, села напротив ждать, пока старик поест.
— Заварка у тебя почти кончилась, дядь Володь. Витя сказал: в город в выходные поедем, давай-ка мы с тобой список составим, что купить надо. В городе всяко дешевле, чем в нашем магазине. Сахара маловато, масла немного осталось, молоко лучше у Зины куплю.
— Пиши, Галя, пиши. И деньги сама знаешь где, на той неделе пенсию принесли. Своим внучатам от меня гостинцев возьми, что они любят. И конфет купи, Мишку на Севере и ирис Кис-Кис. Приедет Злата и угостить нечем, не к тебе же за пирогами бежать.
— Хорошо, куплю. Чай горячий: молоко у тебя скисло, а своё я не взяла. Водой чуть разбавила, но ты осторожно пей. Вот этот с капустой...
— Дай Бог тебе здоровья, Галина. И деткам твоим и Виктору.
Женщина ещё немного побыла в доме, заглянула в шкафчики и холодильник, пометила что надо купить. Напоследок дала наставления:
— Борщ в холодильник поставила, вечером поешь. И как водится: я тебя кормила, тебе посуду мыть. Я воды в тазике нагрела, надолго не откладывай, иначе остынет и руки замёрзнут.
— Прямо сейчас и приберу.
— Вот и молодец. Ну пока, дядя Володя. Завтра забегу, как Витю с обеда провожу.
— Иди с Богом, Галина.
Старик осторожно встал и пошёл к раковине. Он знал, что завтра Галина всё перемоет. Для неё, женщины хозяйственной, эта посуда на три минуты. Но всякий раз она наказывала прибираться ему. Чтобы он немного двигался, чтобы текла кровь, чтобы жизнь не покидала тело. Он старался оправдать её ожидания и намывал тарелку в тазике. А ещё ухаживал за геранью: поливал, рыхлил землю в горшке, убирал жёлтые листочки, а главное — разговаривал с ней.
Галина вышла из дома, плотно закрыла дверь в доме и на крыльце. У калитки на несколько секунд остановилась, задумалась: не сказать ли Вите, чтобы поправил. Но решив, раз хозяину нравится этот стук, то пусть так оно и будет. Натянув на лоб платок, она заспешила домой.
Продолжение ЗДЕСЬ
