Однажды с проверкой приехали какие-то важные люди из районной станицы. Были они с фотографом и журналистом.
Жизнь не стояла на месте. Шёл май 1932 год. Нужны были отчёты и доклады о победе колхозного строя.
Глава 51
Дверь распахнулась и в комнату вошла Варя, сестра Егора. Несла она на руках плачущую дочку, Нину, которая родилась раньше Мотиных близнецов всего на один день.
Варя положила ребёнка на кровать рядом с Мотей, села и разрыдалась.
- Мотяаа! Сестричка моя бедненькая! Горе-то какое приключилооось. Господи…
От крика ребёнка и женского плача Мотя пришла в себя. Она сразу не узнала Варю, сестру Егора. Из кругленькой румяной пышечки молодая женщина превратилась в скелет. Мотя давно её не видела, последний раз они вместе ходили к деду Зиновию. Варя так горько плакала, что Мотя приподнялась на локте и погладила её по растрёпанным волосам.
- Варя, не плач, а то молоко пропадёт.
Женщина заплакала ещё горше:
- Та и хай пропадае. Нинка от мого молока мучится. Помрёт скоро.
Мотя встала. Развернула свёрток с девочкой. Девочка была настолько худой, что, казалось, светилась насквозь.
- Варя, - возмущённо воскликнула Клавдия. – ты чо, дитя голодом моришь? Совсем чёкнулась?
- Болеет Нинка от мого молока. Пробовала давать и коровье, и козье. Ничего не принимает. Съела, вырвала и понос. Кричит день и ночь. Я не помню, когда спала последний раз. Гоосподии, забери доченьку мою, чтобы не мучилааась…
Мотя дрожащими руками взяла девочку и приложила к полной груди. Малышка присосалась и, захлёбываясь, начала сосать.
Через какое-то время молча отвалилась от груди и засопела. Мотя положила девочку на бочок рядом с Варей, которая спала, свернувшись клубочком. Клавдия отвела Мотю на скамью у стола и продолжила массажировать и сцеживать молоко до тех пор, пока груди не стали нормального размера и цвета.
- Перевязывать будем? – спросила старшая невестка.
- Подождём трошки. Если Нинка примет моё молоко, помогу Варе. Покормлю немного девочку. От меня не убудет, - ответила Мотя.
- Я сама хотела тебе это предложить, - кивнула Клава. – Как ты?
- Голова крутится и тошнит.
- Куда ж твоей головушке не крутиться?! Вон шишаки какие об камни понабивала!
Мотя провела рукой по голове. Болью отдались ушибы.
Глава 50 здесь
Все главы здесь
- Давай Жорку в хату притянем, а то холодно на земле валяться, - предложила Клава. Она всеми силами старалась отвлечь Мотю от тяжёлых мыслей. Вышли во двор. Егор лежал у ручейка, раскинув руки и ноги. Одного движения хватило бы ему, чтобы перевернуться и оказаться лицом в воде.
Мотя вдруг подумала, что ведь и мужа она могла потерять. Подошла, склонилась над ним.
- Жора, Жора, Егор Васильевич, вставай! Вставааай! Накажи плетью свою дурную жену, чтобы поумнела и слушалась мужааа. Жора, прости меняаа! Жорааа!
Егор зашевелился, открыл глаза.
- Мотя, прости меня! Прости! Не уходиии!
Егор с трудом поднялся, обнял жену, она положила голову ему на плечо.
Клавдия убежала в сарай. Слёзы застилали глаза и рвались наружу. Не могла она спокойно смотреть на горе близких людей. Сердце готово было вырваться из груди.
Мотя отвела Егора в хату, уложила на лавку, подложив ему под голову старый кожух (меховой полушубок шерстью внутрь).
Вечером пришёл Яков. Помог управиться, Клава подоила корову. Убрала молоко, и они с Яковом ушли. Дома ведь тоже ждала скотина, дети и старый отец. От него не стали скрывать, что случилось с Жоркой. Василий покивал головой:
- Наши взрослые сыновья Степан и Фома сгинули на войне. Дуся никогда о них не забывала. Поминала, свечки в церкви ставила. Всё в руках Господа! – старик перекрестился на иконы и сел к столу, свесив руки.
И такой тоской повеяло от его грустной фигуры, что Клава не сдержалась, всхлипнула и выбежала во двор.
- Мама, что вы так долго? – подбежал Ванюшка. – Мы йисты хочем.
- А поесть без мамы нельзя? У самих ручки не такие? Стёпка, затопляй плиту. Счас, коров подою и будем ужинать.
***
Дни покатились за днями. Боль утраты с каждым днём становилась сильнее. Мотя старалась не показывать вида, что ей очень плохо. Много внимания и сил отдавала мужу. Дни становились всё короче, ночи длиннее.
Варя каждый день приносила свою девочку. Через несколько недель малышка округлилась. Стала гораздо спокойнее. Варя тоже изменилась. Стала прежней весёлой и улыбчивой. Дедушка Василий смастерил для малышки тележку, в которой Варя и привозила дочурку к кормилице.
Мотя кормила племянницу, два раза в день, а на третий раз отдавала сцеженное молоко. Варя сразу прятала бутылочку за пазуху и молоко оставалось тёплым. Своё молоко у неё быстро закончилось. Сцедила пару раз и всё. У Моти молока было много.
***
Приближалась зима, работы в бригаде особой не было. Сто трудодней она выходила и к Новому году ждала зерно и деньги за работу.
Клава рассказывала, что в этом году колхоз перевыполнил планы по сдаче молока, зерновых, шерсти, мяса и поговаривают, что норму выдачи на трудодни увеличат. А ещё Клавдия рассказывала о том, что всех не колхозников будут лишать огородов.
- Жорке нужно устраиваться на работу. Не хочет в колхоз, пусть идёт на курсы трактористов и будет работать на тракторной станции, они не принадлежат колхозу. Или пусть учится на шофёра. Скоро появятся у нас машины.
- Он читать и писать не умеет, - отговаривалась Мотя. – Не хотел учиться в детстве, а теперь и вовсе не захочет. Взрослый человек за парту не сядет.
- Так у нас есть конные косилки и грабли, - не успокаивалась Клава.
- Где? В колхозе? Он не хочет идти в колхоз, - начинала сердиться Мотя.
- А ты уговори, - не сдавалась жена брата. – Мы, значит, в колхозе, а он особенных кровей?
Разговоры эти женщины вели всегда между собой, Егора не подключали. Он слышал, о чём шла речь, но не вмешивался. Ему и дома хватало работы.
По ночам Егор не мог спать. Только начинал засыпать, виделась ему бурная река и воз сена, переворачивающийся в грязный поток. Он резко вздрагивал и открывал глаза. Мотя тоже вздрагивала и тоже просыпалась. Она обнимала мужа, прижимала его к себе, как маленького ребёнка и укачивала. А потом они любили друг другу и обессиленные засыпали.
В конце зимы Мотя почувствовала, что понесла. Да и маленькая Нина начала выплёвывать молоко.
Варя называла Мотю кумой. Церкви не было в станице, но они решили стать кумовьями, как только появится возможность окрестить Нину.
- Кумочка, ны хоче Нинка твого молочка. Плюеца. Я-то её уже и картошечкой подкармлюю. Ты случайно не понесла?
- Ой, Варя, не знаю. Через неделю точно буду знать.
***
Предположение оказалось верным. Вторую беременность Мотя ходила так, что никто на работе не догадывался, что она беременна. Простая широкая юбка и кофта навыпуск, скрывали растущий животик. В этот раз он был не такой огромный, как при первой беременности.
Женщины в бригаде все знали, что случилось с первенцами молодой женщины и поэтому старались не касаться темы младенцев и рождения детей.
Марфе иногда очень хотелось унизить Мотю, но воспоминания о чёрной женщине – матери Моти, останавливали её.
- Такая ведьма, Мотькина мать, может заявиться в контору, устроить там скандал. Председатель сразу лишит меня премии.
Поэтому злоязыкая женщина молчала, копила злобу.
Мотя, после произошедшего с нею, похудела, постройнела. В общем, сильно изменилась. Иногда участвовала в разговорах, чем сильно удивляла колхозниц. Раньше она больше отмалчивалась. Всегда чисто одетая, в белом платочке, повязанном назад, она была очень хороша.
Однажды с проверкой приехали какие-то важные люди из районной станицы. Были они с фотографом и журналистом.
Жизнь не стояла на месте. Шёл май 1932 год. Нужны были отчёты и доклады о победе колхозного строя.
Бригадирша заранее предупреждала о том, что будут проверяющие. Нужно чисто одеться, подчепуриться (подкраситься), выглядеть радостными и весёлыми.
- Будут нас хвотограхвирувать, бабоньки. Не подкачайте! Обедать привезуть и проверяющих с нами покормлють. А мы потом им песню споём. Только вот какую, я не знаю. Предлагайте, - неожиданно сказала она.
- По Дону гуляе, Ойсю, Огирочки, - раздались голоса.
- У нас не Дон, - отмела первое предложение бригадирша. – Ойся дуже длинная. А огирочки – самое то. Кто будет запевать?
- Хто прыдлагае, той хай и запевае, - ехидно улыбнулась Марфа.
Мотя кивнула головой и запела низким грудным голосом:
Посийала огирочки
Блызько над водою.
Кто-то подхватил первым, чистым и высоким голосом. Над полем полилась песня.
Сама буду поливати
Горючей слезою
Ростить огирочки
В четыре рядочка
Ны бачила миленького
Аж четыре годочка
Женщины тихонько запели. Голоса сплетались и расплетались, создавая необычное звучание. Пока допели, многие плакали. Даже бригадирша вытирала слёзы.
- А песня-то какая душевная! Вот её и споём.
- Та можэ ну её, таку песню? Можэ, споём шось повеселей? – раздались голоса.
- Всё. Решили, постановили. Поём огирочки, - бригадирша хлопнула в ладоши. – За работу, бабоньки. Дополем сёдни кукурузу, завтра на покос. Сено ворошить. Завтра и комиссия будет.
Продолжение здесь
